Бонус. В отеле (1/2)
Небольшой конференц-зал со столом для переговоров, оборудованным подложками для микрофонов, электронными планшетами и вертящимися кожаными креслами, вызывает в Рыжем чувство тревожной экзальтации. Конечно, камин в гостиной, навороченная айленд-кухня, просторный кабинет, две ванные комнаты и спальня с гигантской постелью-траходромом крайне… необходимые составляющие для одноразовой ночевки. Но когда Рыжий, плутая по тому, что с трудом может охарактеризовать «номером», находит каменную сауну около душевой — его выдержка дает трещину.
— Хэ Тя-янь?.. — зовет он настороженно, толкая тяжелую стеклянную дверь и принюхиваясь к густому аромату древесины, трав и уходовых средств.
— Да? — бодро отзывается тот из спальни, скидывая сумку у кровати.
— А ты… никак не переживешь эту ночь без сауны? — Шань щелкает выключателем: загораются маленькие лампочки в стенах и под потолком. Он обводит взглядом парилку и тяжело вздыхает — в нее бы вместилась вся его старая гостиная…
— Хочешь, растопим? — судя доносящимся по звукам, Тянь уже швыряет портупею на кровать.
— Издеваешься?! — Рыжий вновь хлопает по тумблеру и возвращается в зал, оглядывая интерьер — контурно подсвеченный уличными огнями, он тонет, вязнет в темноте вместе с ним, с мягкими диванами и креслами, журнальным столиком, широкой плазмой над камином, супрематическими полотнами и деревьями в кадках. Рыжий подходит к панорамным окнам и окидывает вид на весь комплекс с двадцатого этажа. Неон и золото. Поднимает взгляд к небу — щурится на черные силуэты гор, мигающие в пустоте точки красных телефонных башен, крупные звезды и колдовское, иссиня-черное небо с фиолетовой кромкой у цепи угловатых вершин.
Хэ Тянь подходит со спины бесшумно — обхватывает торс и кладет голову на плечо.
— Нравится? — шепотом.
Грудная клетка Гуань Шаня вздымается и опускается. Он моргает. Его голос сдавлен, а кадык дергается, когда он произносит еще тише:
— Да.
На самом деле — да. Ради такого вида можно взобраться на самый верх — и в теплоту родных рук. Смотреть; смотреть так, будто все это — его. И для него. Гуань Шань сглатывает и время перестает существовать. Он проваливается — падает и летит, загребая руками созвездия, летит, задевая остроконечные вершины вдалеке и выдыхая на самую половинку луны. Летит, чувствуя пьянящий бриз в волосах, густой, мягкий ветер меж пальцев, запах хвои и снега, свободу в каждой клеточке невесомого тела. Летит…
Когда их губы расклеиваются, Хэ Тянь поднимает кулак между быстро колотящимися сердцами. Раскрывает ладонь, на которой лежит кольцо. Оно холодно бликует в слабом неоновом огне, прозрачно звенит. Рыжий смотрит на него расфокусировано. Протягивает палец и трогает подушечкой сияющее ребро.
— Заберешь? — спрашивает Хэ Тянь.
Гуань Шань поднимает его. Сгребает, сжимает в своей ладони. Закрывает глаза и глубоко вдыхает.
Он шепчет вдруг:
— Надень, — вытягивает цепочку и аккуратно расстегивает. Хэ Тянь распахивает глаза шире. Рыжий вкладывает кольцо в его ладонь и поднимает правую руку. Он повторяет: — Надень.
Тянь вздрагивает:
— На какой палец? — смотрит неверяще. Спрашивает неверяще. Дышит неверяще.
— На любой, — почти рявкает Рыжий. Если можно рявкать тихо. Смотрит со значением, чуть нахмурившись. Хэ Тянь отстраняется. Его дыхание учащено, глаза — высекают неоновые искры. Он отходит на шаг, словно решаясь на что-то. Делает вдох и летит следом за Рыжим: опускается на колени, берет его руку, целует костяшки и, не отрывая их от губ, вскидывает взгляд:
— Уверен?
Шань кивает. Рыжина и неон плывут в его радужках, тлеют крохотными огоньками, а лицо… Хэ Тянь задерживает дыхание, прежде чем коснуться нагретым металлом безымянного пальца. Мягко и уверенно довести до первой фаланги. Туда, где ему и полагалось быть.
Звездная ночь, пульсирующие электрическим сиянием вены внизу, лес и горы, обступившие их, свидетельствуют.
— А меня окольцуешь чуть позже, ладно? — поднимается. Улыбается — самой счастливой и настоящей из своих улыбок. Пусть на нем нет смокинга — только черная водолазка, а Рыжий и вовсе одет в большеватый ему, тонкий свитер, — такое трепетное торжество Хэ Тянь не испытывал никогда. И вряд ли бы смог испытать еще, поймать этот момент, удержать крепкими руками. Ни до, ни после — в прошлом или в будущем.
Только в Вечности.
Гуань Шань бросает взгляд на его уже окольцованный безымянный палец, и снова — глаза в глаза.
— Уверен? — возвращает вопрос.
Хэ Тянь тоже смотрит. Разжимает и сжимает пальцы.
Разжимает и сжимает. Его лицо и взгляд тяжелеют, но Рыжий подходит ближе — вплотную. Перехватывает руку и вклинивается своими костяшками между его.
— Забей, — он говорит уверенно. Смотрит — уверенно. Хэ Тянь сталкивается с этой уверенностью всем собой — ныряет в неё, чтобы утонуть. Не отрывает взгляд. Неон подсвечивает не только глаза Мо Гуань Шаня, но и то, что за ними — внутри него. Это безумно красиво. — Я знаю, что у тебя здесь, — касается груди тыльной стороной ладони. — Этого достаточно.
— Шань, — Хэ Тянь подается вперед и крепко хватает за лицо. Зарывается пальцами в выбритые виски, ртом — в приоткрытые губы, сердцем — в самый его эфир, свечение, ставшее вдруг так отчетливо видимым в этом темном, заштрихованным синтетическими отсветами зале.
Рыжий отмокает в ванной, раскинув руки по краям борта и задрав голову к потолку. Моргает слипшимися от влаги мокрыми ресницами. Мягкая, рассеянная лимонная люминесценция путается в воде беспорядочной паутиной; в пустой голове путаются всполохи какого-то нового осознания. Он пытается сформулировать эту мысль, ухватить её и придать ей форму, но, как от любого движения колеблется поверхность воды, так и Рыжий — чем больше пытается, тем сильнее отпугивает её.
Это похоже на то, как если бы в темной комнате зажегся свет. Как если бы Рыжий обнаружил эту комнату в своем доме — заглянул и начал осматривать её, знакомо-незнакомую. Она всегда была здесь. А он и не знал. Вытягивает руку с окольцованным безымянным и ловит блики.
Он возвращается в спальню разморенный и приятно уставший. Хэ Тянь, судя по виду, уже искупался — восседает на кровати по-турецки, скинув под себя развязанный белый халат. Перед ним разбросаны квадратные цветные пачки и какие-то тюбики.
— Смотри, тут есть классические, с гелем-смазкой, для анального секса, и из синтетического латекса, еб твою мать… — он встряхивает одну коробочку и читает с обратной стороны: — «Ароматизированные кондомы с ароматами клубники, банана и тутти-фрутти», — дергает бровью, — вкусняшка.
Гуань Шань подходит к краю и валится на постель ничком. Хэ Тянь тянется рукой к его загривку и, не отрывая взгляда от упаковки, ерошит:
— Ну, что, милый, хочешь отсосать мне со вкусом тутти-фрутти? — Рыжий лениво поднимает ладонь с вздернутым вверх средним пальцем. Хэ Тянь с хохотком накрывает его своими. — Ладно, ладно. Я сам тебе отсосу.
— Мнх… Мннм…
— Что? — он оборачивается.
— У тебя правда есть силы трахаться? — Гуань Шань сопит, с кряхтением переворачивается на спину. Щурится рассеянному свету прикроватных ночников.
— А у тебя нет? — Хэ Тянь откладывает свои находки и полностью переключает внимание.
— Ну, так, — он душераздирающе зевает и потягивается. Смаргивает накатившую влагу и утыкается прояснившимся взглядом во встревоженный, напротив. — Да я-то могу, просто… — он удивленно наблюдает за тем, как Тянь по-детски, обиженно поджимает губы и кидает в него пачку, — ты не устал за день? — Рыжий отбивает ее в полете. — Ну, серьезно, в сон не клонит?
— Когда мы встречаемся, я получаю секс, — терпеливо объясняет Тянь. Припадает на руки и валится рядом, загребая Гуань Шаня в свои объятия. — Как собачье лакомство, — бубнит, уткнувшись ему в плечо. Шань хмурится.
— Ну ты и псина сутулая… — тянется, чтобы потрепать по голове. Выдыхает. Слышит тихое:
— Для меня это важно, когда с тобой, — Тянь застывает.
— Ну… — Шань возится — подхватывает его за плечи, притирается, — иди ко мне, — тянет на себя.
Хэ Тянь с готовностью откликается — нависает над ним и утыкается лбом в лоб.
— Так что так насчет резинки? — проводит большим пальцем по линии подбородка.
— Можно без нее, — Рыжий закидывает руки на его шею и поглаживает выступающий седьмой и восьмой позвонок. Сопит расслабленно, прикрывает глаза но тут же распахивает их шире с коротким вскриком — Хэ Тянь набрасывается на него с широко открытой пастью.
Катастрофа.
Хэ Тянь застывает с таким яростным выражением на лице, крепко сжимая в руке обмякший член, будто от этой эрекции зависит его судьба.
— Дава-ай, — шипит сквозь зубы, надрачивая жестко и грубо.
…это пиздец. Не потому, что у Тяня то и дело падает, а потому, что он продолжает пытаться поставить себе.
— Хэ Тянь, хорош, — осторожно повторяет Гуань Шань, касаясь его руки, но Тянь свою одергивает. Все в его гримасе транслирует отчаяние и злость:
— Давай ты меня! — озаряет его. Хватает Рыжего за запястья. — Похуй на нестояк, трахни!
— Ебнулся?! — Рыжий вырывает их. — Да что с тобой такое, в чем дело?!
Катастрофа.
Рыжий хмурится.
Тянь валится на подушки и дергает плечом.
— Ладно, ты прав. Я устал… — по голосу — так скорее, готов убить. — Забей. — Вновь отстраняется. Замыкается.
— Один хуй я забью, — от сонной неги Рыжего не остается и следа. Он тоже в ярости, но по другой причине — в их казалось бы почти восстановленную идиллию снова втискивается какая-то темная, тревожная, непонятная хуета.
— Я старею. Член не стоит, — поворачивает голову. Черты лица у Хэ Тяня в гневе — реально стремные. Не то, чтобы Рыжего ебет — любой другой бы наложил в штаны. Он укладывается рядом:
— У тебя он бы и в гробу стоял, — ты аж побелел от злости. — Колись.
Пять минут. Пяти минут хватает, чтобы эти ебанутые, черно-колючие волны спали, и Тянь успокоился. Выровнял дыхание. Пришел в себя. Бросил на Гуань Шаня полный боли и раскаяния взгляд.
Тянь стонет:
— Прости, — зарывается ладонью в волосы. — Ты прав. Просто… я не хочу тащить это в постель…
— Оно уже, — Шань облизывает губы, — что у тебя так резко падает. Это вообще ненормально.
Тянь оборачивается, ведет шеей и валится на спину.
— Твою мать, Шань, — жмурится болезненно, — Я, по-моему, уже достаточно дерьма вылил на тебя…
— Тянь, — строго понижает голос Рыжий.