Часть 2 (2/2)

Гуань Шань плечом толкает дверь уборной — в одной руке у него полная салатница, в другой — бутылка белого вина.

Цзянь И стоит у окна, прислонившись головой к раме. Какой-то пузан выходит из кабинки — моет руки и сушит руки под прикольной футуристической сушилкой. Туалет вообще прикольный: геометрические светильники на стенах, зеркала с тремя режимами подсветки, пол с подогревом, огромное окно с широким подоконником. Шань бухает на него салатницу, и только теперь замечает скользящие по лицу Цзяня крупные слезы.

— Эй… — зовет ошеломленно. Цзянь, с пустым взглядом на мигающие красные огни телефонных башен, вздрагивает и быстро утирает лицо.

— А. Извини, — выдает глупый смешок, давится всхлипом.

— Ты в норме? — конечно, он в норме, кретин.

— Да, да, — кивает, а слезы продолжают срываться с подбородка. Цзянь отталкивается от вишневого деревянного борта и порывисто идет к раковине — умыть лицо. Гуань Шань отставляет бутылку и следует за ним. Встает позади, утыкается взглядом в зеркало. Цзянь плескает водой, сморкается.

— Че ты плачешь?

Гуань Шань может игнорировать кривые ухмылки, злоупотребление сигаретами и нервно подрагивающие ладони, но слезы — нет.

Цзянь вскидывает голову, выдыхая долго. Промокает лицо ладонями и тянется за бумажным полотенцем. Шань подходит ближе — разворачивает за плечо. Смотрит в глаза, игнорируя барьер в виде водруженных на место темных стекол и промокшей салфетки.

Цзянь отводит взгляд, поджимает губы — его плечи вздрагивают от спазма в груди, он дышит, успокаивает дыхание и качает головой. Бросает скомканное полотенце в урну.

— Потому что, — выдает, наконец. — Потому что сегодня я лишился друга, — его голос звучит сипло и горько. Это разрывает Гуань Шаню сердце. Ему вдруг становится чудовищно жалко — его, себя, их. Подается навстречу и обнимает одной рукой, хлопает по спине. Старается звучать буднично:

— Почему? — вроде как — с какой такой стати?

— Мой друг бы никогда не поступил так, — с тобой проглатывается заблаговременно до, но Гуань Шаню это не нужно. Он понимает. Замирает — его пальцы на спине Цзяня застывают, как и лицо, будто на него брызнули заморозки.

Они не двигаются около десяти секунд, но тянутся эти секунды так долго, что оба сбрасывают с себя это оцепенение одновременно, будто вырываясь из объятий сонного паралича. Гуань Шань разжимает хватку, а Цзянь И отходит на шаг.

— Я надеялся, что Хэ Тянь одумается… в самую последнюю секунду, — фыркает, смеется как-то не по-доброму. — Постоянно путаю ожидание-реальность.

— Цзянь И… — о, черт, их представления так не совпадали.

Дверь уборной распахивается. Они резко оборачиваются: у Гуань Шаня напряженный лоб, а Цзянь — с опухшим и красным носом, — резко меняет выражение лица. Натягивает противную улыбку, как тугие заношенные трусы — прикрыть самое интимное. Поднимает ладонь и выходит, чтобы оставить их наедине.

Гуань Шань делает глубокий вдох. Хэ Тянь провожает Цзянь И взглядом, оборачивается, когда тот выходит, и, кажется, всё понимает — он не окликает его, не задает глупых вопросов, а ля «все в порядке?» или «что случилось?». Шань плюхается на подоконник и водружает салатницу на колени. Ее ядрено-чесночное содержимое хрустит под серебряной вилкой. Он запихивает в рот нанизанную на зубцы зелень и жует, уткнув взгляд в пол. Тянь щелкает замком на двери.

Молчание.

Хэ Тянь подходит близко — садится перед ним на корточки, в позу, типичной для гопника. Жених, блядь.

— Почему Цзянь И плакал? — спрашивает бесцветным голосом. Он устал. Гуань Шань кожей чувствует разлитое в воздухе больное напряжение — его, Тяня, изнеможение.

— Спроси его, — отвечает, запив месиво во рту глотком из бутылки. Шань тоже устал. Отставляет ее с глухим стуком.

— Ненавидишь меня?

— Не. У тебя лучше получается.

Он не иронизирует — говорит, как есть. Хэ Тянь опускает голову между колен — ниже, и ниже.

— Спасибо, что ты со мной в этот день, — говорит тихо.

— Ага.

— Поцелуешь жениха?

— Да пошел ты, — Гуань Шань еще и еще запихивает в себя чесночную ерунду. Говорит с набитым ртом: — тебя твоя невеста ждет. Вали.

Хэ Тянь мотает башкой и выуживает сигареты из внутреннего кармана пиджака. Поднимается, усаживается рядом. Щелкает зажигалка. Мо тянется за бутылкой — пьет вино, как водичку. Вино — супер. Он такого вкусного не пил. Хотя через еще пяток глотков становится все равно.

Пол-початой бутылки спустя он обнаруживает, что сосется с Тянем прямо там, на подоконнике — и обнаруживает это лишь потому, что в дверь начинают ломиться снаружи. Кому-то приспичило. Сигаретно-чесночная смесь во рту вяжет, но от нее не так тошно, как от холодного ободка обручального кольца, которое касается лица Шаня — Тянь держит его за скулы, возит лбом о его лоб и шепчет:

— Я люблю тебя. Люблю. Только тебя. Люблю тебя. Веришь?

Бом-бом-бом!

«Что за черт, почему туалет заперт?»

Гуань Шань верит. Конечно, верит. Отпихивает от себя и не оббивается о мертвый взгляд, которым Тянь провожает его до самой двери.

Если бы не верил — его бы не выворачивало так у подземной парковки. И слезы бы не текли из глаз и из носа.

Цзянь ушел раньше него. Ну и правильно — у Тяня не осталось друзей. А у Гуань Шаня — уверенности, что теперь точно всё. Потому что теперь — когда точно всё, — он блюет от этой мысли уже не едой.

Кровью.