6 (2/2)

2.

Это знаменитая выставка картин.

За день до Рождества.

Вход по приглашениям.

VIP-приколы какие-то, thank you very much, ага.

Милли идет туда с Эмили и Фабианом, потому что Фабиан, оказывается, прилетел утром, ему стало скучно проводить время с французскими моделями, постоянно оплачивая эти их вот дурацкие приколы. Теперь он тут, ну и готов полностью окунуться в Лондонский вайб. Вуа-ля!

Франкель облачается весь в дорогущий Бирмингемской стиль. Осталось только податься на кастинг «Острых Козырьков», только посмотрите. Киллиан Мерфи засмеет, наверное.

Ребята добираются на место к пяти вечера на такси, переполненные смехом и вкусным сигаретным дымом.

Милли, по правде, вообще не знает, чьи картины здесь выставлены. Но Эмили быстро и аккуратно указывает ей рукой на то, что у них есть одна объединяющая тематика, ну и это «любовь».

Ну да, судьба посмеется как нужно. Во весь голос.

Любовь, да-да.

Милли хмурится. Становится неуютно.

Она пытается полностью абстрагироваться. Она разговаривает с людьми. Ее все узнают — экранная малышка Рейнира нравится буквально всем. Несколько девушек помладше просят у нее автограф. Райан бы гордился, честное слово. После этого Милли легко находит стол с пирожными, ну и берет сразу четыре лимонных пирога себе на тарелку. Много сахара не бывает (ложь), но сахар поднимает ей настроение. А прямо сейчас чрезвычайно важно не грустить.

Милли умница.

Ей пиздец.

— Как думаешь, эти вот двое влюблены? — Она слышит недалеко голоса, а потом смотрит на картину.

Красивая женщина и красивый мужчина. Вытянули мечи и утыкаются ими друг в дружку. Взгляд на поражение.

То что, как думаешь-

Эти двое вот?

Хм.

Что-то настойчиво трескается в груди. Происходит импульсивное решение, голова, как- будто вообще отключается.

Милли дотягивается к своему телефону, ну и пишет смс-ку. «Приезжай». Кидает ему свою точную геолокацию. Она вообще без понятия — о чем ей с ним говорить, если он приедет. Приходится надеяться на случай. Мэтт ничего не пишет в ответ. Ожидаемо. Вот так и проходит час, а потом и другой. Шампанское в руках бьет в голову, пузырьки разносятся кровью под кожей, ну и становится хорошо, тепло, как-то максимально уютно. Фабиан с Эмили громко спорят в углу галлереи над очередной этой вот картинкой — ему кажется, что смысл в том, что любовь может быть хрупкой, раз, ну и разобьешь, ну а Кэри видит там совершенно другую историю. Милли останавливается возле центральной — она запросто поглощает ее своей красотой. Девушка обнимает себя руками.

Потому

она не слышит, как к ней подходят. Она не улавливает ни голосов, ни запаха Хьюго Босс, ни черную ткань его куртки, ни восторженных перешёптываний за ее спиной.

Тик-так.

Мэтт обыкновенно останавливается рядом. Они не смотрят друг на друга. Пока что — нет. В воздухе образуется электричество. Милли тупо сосредоточена на картине перед собой. Она делает глубокий вдох, втягивая воздух так резко и шумно, что Смит невольно подавляет в себе необъяснимое желание обвить ее тело руками, притянуть к себе, ну и сжать ее всю так сильно, так сильно обнять, чтобы ребра заболели у них обоих. Но он этого не делает. Милли тихо говорит:

— Спасибо, что починил батареи. Я проснулась вся…

Все что угодно. Для тебя.

Ну почти все.

Она хочет сказать «мокрая», потому что это действительно было так, но это будет звучать как-то неправильно, неуместно, учитывая какие (свои) они приклеят значения к этому слову, потому она вовремя себя берет и останавливает. Мэтт, кажется, телепатически понимает. Он улыбается.

— Ерунда. Ты не должна благодарить меня.

— Тебя и так не за что благодарить, только, разве что, за батареи, — девушка говорит это прямо и четко, буквально невесомо; конечно, она врет. — Где ты был? Как прошла неделя каникул? Надеюсь, тебе было весело, потому что мне было охуенно.

Ну да.

Где же ты был, а? Все это время. Пока я тут была заточенной сама с собой в своей больной голове.

— Навещал семью.

Проще простого. Злость заходится тлеющим огоньком в груди.

— Они живут в Лондоне, насколько я помню.

— Но мама моя сейчас в Нью-Йорке.

Ага.

М-м. Понятно. Милли поджимает губы. Она все еще боится повернуться и посмотреть ему в лицо, увидеть его глаза. Ей ужасно хочется это сделать. Что она в них может увидеть? Равнодушие? Тоску? Похуй. Потому проще сейчас смотреть на эту картину, где двое людей стоят возле реки, связанные красной ниткой вдоль рук и ног своих, вдоль сердец и губ. Что-то на японском, честное слово. Что-то из разряда их мифов и верований.

Очень красиво.

В груди начинает противно ныть. Воздух вокруг них становится такой напряженный, такой густой, что еще вот чуть-чуть — и всех вокруг замкнет начисто, сваляться на пол мертвые, такие пустые.

— И как-там Нью-Йорк?

— Стоит на месте. Развлекается.

Многословно. Очаровательно. Прекрасно. Главное — так до безобразия ожидаемо. Милли пропускает маленькую улыбку. Она не знает, видит ли он — это неважно. Пока что это неважно.

Он говорит:

— Ты пахнешь лимонными пирогами, — и смотрит себе под ноги. — У меня иногда такое впечатление, что весь мир знает, что они твои любимые. Потому где-бы ты не появлялась, эти пироги будут там. Или пирожные.

— Только они? Больше никого?

Умница.

Они наконец-то поворачиваются друг к другу лицом. У Мэтта темные мешки под глазами, будто не спал он совсем несколько ночей. Но взгляд теплый, знакомый. Такой весь, будто скучал в действительности. Милли невольно краснеет. И вот так быстро все возвращается к старым привычкам, с ума сойти. Эмили смотрит на них в упор с другого конца зала — она быстро заговаривает зубы Фабиану, повернув его спиной. Картины же ждут обсуждений.

— Хочешь выпить со мной кофе, Милли?

Ну-ну.

Любимый вопрос, любимый вопрос. Она соглашается. Но это не значит, что он победил. У нее все еще болит все тело только от одного взаимодействия с ним. Она его так быстро не прощает. Не простит. Они выходят на улицу, доставая сигареты. По привычке. Мэтт быстро ухватывает Алкок за руку, за предплечье, когда она чуть не падает на тротуаре. Ботинки скользкие, можно и голову себе свернуть. Такое шоу, поистине. Милли ровняется с ним, а потом нагло забирает сигарету с его рта. Выхватывает пальцами. Делает затяжку, выдыхая дым прямо ему в лицо. Смит на секунду жмурится, потом цокает языком.

— Будет очень трудно просто попить кофе, если ты будешь делать так.

— Как?

Начинается. Мэтт пытается сохранить ясность ума. Он по-детски пинает ботинком кусочек льда на земле. Тот, перевернувшись триста раз, исчезает под забором какого-то заведения.

— Можно я тебя обниму? Соскучился.

— Нет.

Мэтт обнимает. Перед этим быстро выбросив ее сигарету куда-то себе за спину.

А потом просто руками обхватывает ее ребра. Притягивает к себе. Их курточки создают теплый эффект — Милли все еще не обнимает его в ответ. Она просто утыкается носом ему в шею, чуть ниже подбородка. Губами хочется коснуться. Языком коснуться, будто взять и проверить остался ли такой же у него вкус.

— Прости, что убежал.

Милли согласно мычит ему в шею.

— Я знаю, что это не решает всего, да и не решит, наверное, но хочу чтобы ты знала… мне нужно было остаться тогда с тобой. Не бросать тебя.

— Это тебе мама вправила мозги? — Милли посмеивается, ее дыхание щекочет ему кожу. — Надеюсь, она тебя отругала. А то ведешь себя, как будто тебе столько же лет, как и мне.

Мэтт смеется. Между ними опять возникает какое-то мимолетное перемирие. Прикол в том, что оно минутное. Оно надолго не может задержаться. Милли отстраняется.

Она заглядывает ему в глаза.

— Кофе?

— Кофе.

Они идут двадцать минут, чтобы купить лучший латте в городе. Они его находят — просто две центральные улицы и три поворота. Внутри в кафе все пахнет шоколадом. Мэтт садится за столик, откинувшись на кресле, широко расставив ноги. По привычке. Милли цепляется взглядом за это движение, она кусает внутреннюю сторону щеки. Невербальный язык его тела сводит с ума. Мозг забывает всю адскую неделю, когда его не было, ну и интерес берет верх. Когда приносят кофе, она специально копирует Мэтта — тупо откидывается на кресло, широко расставив ноги. Как хорошо, что она в штанах. Смит сперва не замечает, он что-то клацает в своем телефоне, но когда заканчивает печатать, ну и убирает айфон во внутренний карман пиджака, он осознает. Взгляд камнем падает на бедра Милли.

— Мы играем в какую-то игру? — Осторожно спрашивает он, делая глоток кофе, наблюдая за реакцией.

— В игру?

О да, постоянно. Двадцать четыре на семь. Без выходных.

— Прямо сейчас, имею ввиду. Ты сидишь идентично ко мне. Буквально копируешь меня.

Милли прыскает. Она заправляет волосы за ушки, ну и кидает ему вызов.

— Не бери в голову, просто так удобно. Всего-то.

Мэтт кивает, будто они тут о погоде разговаривают. Он прикусывает губу. Он наблюдает, как Милли опускает руки на свои бедра и там их оставляет. Господи, ну не могут без этого.

У каждого свой яд.

— Как думаешь, — Смит лениво ставит свой стаканчик на столик, бегло осматриваясь. — Чтобы разобраться в ситуации… нам нужно сперва поговорить, ну или трахнуться?

Бля.

Милли замирает. «Трахнуться» слетает с его рта так быстро, так легко и так развязно, что по неосторожности сейчас можно сгореть. Какого хера, Мэтти?

— Почему ты, — девушка заливается краской, но закатывает глаза. — Почему ты решил, что я с тобой буду говорить? Уже нет смысла разбираться. Мы пришли сюда просто пить кофе. Как друзья.

Чего-чего?

Его же оружием уничтожает.

— Ну говорить ты, может, и не хочешь, ладно, — Мэтт наклоняется немного вперед; их поглощает шум кафе и машин на улице. — Но я вижу, о чем говорит твое тело. Его же правильно никто раньше не любил, да? Насколько я помню.

Вот блин.

— Кто сказал, что я хочу тебя?

— Ты сама и сказала. Бессловесно. Неделю назад, в туалете клуба. А сейчас посмотри… где твои руки.

Милли одновременно с Мэттом переводит взгляд на свои руки. Бедра сжатые, ладони между ними. И что с того? Чего ты прицепился? Остынь, давай-давай, успокойся, не поддавайся на мои провокации — ты же старший. Разве что тебе не терпится-

— Так тепло. Там тепло. Между ног.

— Я не спорю, — Мэтт подпирает щеку, дерзкая улыбка не сходит с его губ, но за минуту он становится абсолютно серьезным. — Я помню, там даже очень тепло.

Охуеть.

Милли всем телом вздрагивает. Она смущённо отворачивается, а потом опять делает глоток кофе. Она не знает, что ему сказать. Разве что ей хочется проучить его, но прошлый раз к добру не привел. Прошлый раз чуть их двоих не угробил. За прошлым разом были такие блядские страдания, что она проплакала под все альбомы Хоизера. Ебануться. Сдурела, девка.

— Заткнись.

— То заставь меня.

Она решается, ну и решается, ну и решается. Возможно, он прав — сперва им нужно сексом заняться, а уж потом и разговаривать. Но как знать? Может это неправильно вообще. Мэтт смотрит просто в глаза.

— Ладно, давай попробуем твою теорию.

— Разговор и секс?

— Да. Сперва разговор. Только не здесь, — Милли хмурится. — И не сегодня. Я не вывезу.

— Окей. Что на счет секса?

— Ты слышал меня? Он в последнюю очередь.

— Ну-ну.

Милли становится жарко. И страшно.

— Мне страшно.

— Если тебя это утешит, то мне тоже, — мужчина выдыхает, а потом скрещивает руки на груди. — Я никогда еще не был в эпицентре катастрофы.

Они сидят еще часа два, обсуждая последние новости. Пряча напряженность за легкостью — актеры просто потрясающие. Становится лучше. И потом, когда Мэтт провожает ее к такси, Милли чувствует от него какое-то подобие любви. Он укутывает ее в куртку, ну и поправляет шарф. Щелкает по носу, как ребенка, ну и крепко и тесно обнимает в ответ.

Это, вроде, как последние минуты затишья перед бурей. Милли ловко целует Мэтта в нос.

Когда она садится на переднее сидение, она резко высовывается с окна, ну и кричит ему:

— Какой момент тебе самый забавный в фильме «Один дома»?

Мэтт стряхивает снег со своих взлохмаченных волос. Он хохочет, ну и говорит в ответ:

— Когда пацан скидывает банки с краской на веревках, чтобы попасть по злодеям.

Милли улыбается.