2 (1/2)

Конечно, она идет.

Вот так вот, сами понимаете. И ловко осматривается.

Куда же без этого.

Сперва это длинный коридор, усыпанный кроссовками и ботинками. Чистый настолько, что можно садится на пол в одном белом белье, а потом еще взять и хорошенько прокатиться вдоль плитки кувырком, уж смотри — когда поднимешься, то будешь такой же, как и до.

Магия вне Хогвартса.

Смех.

Все тут с ног до головы вылизал какой-то ебейший лондонский клининг, не иначе.

Милли кривится, на лбу появляется полоска. Секунда дела — вот ты в гостиной, замираешь перед неизвестностью, потому что не знаешь, чего ожидать.

А все довольно предсказуемо, наверное.

Для нее — точно.

Она видит перед собой большой красивый дубовый стол с кучей книг. Стол весь темный — огромное черное пятно во всей этой белой эстетике. Книги разноцветные, с этими тупыми школьными закладками и листочками для записей — бля, хер знает, что Мэтт там вообще записывает, но Алкок замечает «Гамлета» с разрисованными полями, с уничтоженным здравым смыслом, с лабиринтом букв из его почерка и печатного издания. Шекспир бы охуел, честное слово.

Упал бы замертво.

Милли прикасается пальцами к поверхности стола (как будто нужно это запомнить через касания), а потом бегло смотрит вдоль белой стены, вскоре… делая пару шагов к ней.

На полках фотографии: пятилетний мальчик в кругу семьи, смотрит во все глаза на разноцветный огромный торт с футбольным мячом в честь своего дня рождения, потом тот же десятилетний светловолосый парнишка с огромной беззубой улыбкой и сбитыми коленками, рядом со своим велосипедом, ну и пацан чуть по-старше со щенком на руках, (возраст Мистера Оксфорда, чтоб его), а в самом конце Мэтт со съемок «Короны».

Половина девушек Британии готова буквально выложить его имя своими трусиками на парковке возле его дома, потому что светлые волосы ему очень идут. Охуенно идут, он всех их сводит с ума.

Милли смотрит на фотку:

Там он, ну и Клэр Фой. Королева Англии и Принц, сука, Филипп.

Сколько вне-съемочной химии, твою же мать.

Милли видела все их интервью. Три часа на ютубе.

Назовите ее дурочкой, вперед-вперед.

Что-то начинает давить в области груди. Становится как-то нелепо и дурно.

Она вдруг замечает спальню и останавливается на месте, как вкопанная. Интерес и страх давно уже смешались с ее кровью, но этот момент почему-то сейчас полностью ее берет, ну и превращает в живой нерв. Она становится уязвимой. Дверь чуть приоткрыта — вот белое огромное одеяло, которое спало на пол, вот большие разбросанные подушки. Чуть далее на втором покрывале стоит пепельница. А на стене позади висит картина — двое людей сидят на балконе, ну и играет музыка. Милли видит их силуэты и граммофон.

Мэтт находится на кухне. Он обещал джин, он его и принесет. У него своя философия.

Без рассматривания чужих квартир. Ему кучи одежды на полу хватило — да по самое горло.

Вот, куда забралось.

— Ты у кого-то гостишь в Лондоне? — Расслаблено спрашивает он, все еще не появляясь в комнате. Милли трет лицо рукой, но ее никто не видит. — Или остановилась в отеле?

Ну да, вот так вот взяла тебе и рассказала. Разбежалась прям. Может… еще признаться, что купила эту маленькую квартирку в Кенсингтоне на сериальные деньги? Поделиться тем, какая там ванная комната? Какие вазоны на подоконниках и что не работают батареи? М-м? Что еще тебе сказать? Может рассказать секрет о том, как ноет в груди при каждом блядском напоминании о тебе? Ага, ха-ха.

— Нет. Я-

Он появляется с двумя стаканами джина и с расстегнутой рубашкой на три пуговицы, потому она тут же затыкается. Это слишком скромно, но и дерзко одновременно — Милли быстро отводит глаза, завороженная его небрежным видом. Она буквально не знает, куда себя деть.

— Присаживайся, — Мэтт указывает рукой на диван, что тупо стоит чуть дальше большого «книжного» стола. — У тебя, наверное, замерзли ноги.

А?

— Что? — Ни единой мысли, ничего; девушка хмурится еще сильнее, наблюдая за тем, как Смит обыкновенно садится в кресло, ну и опускает два стакана с янтарной жидкостью на журнальный столик. Что он там читает? Ебаный Космополитен? Ага, бля. — С чего ты решил?

— У тебя мокрые носки, — просто отзывается, обычно. Голосом таким, что и переживать не стоит, пф-ф, расслабиться нужно наконец-то, ну и вспомнить что он, в первую очередь, друг. Ну и напарник-актер. — Твои ботинки пропускают воду.

Милли чувствует себя хуево и хорошо одновременно — а это уже многое значит. Хорошо — потому что говорит он это так легко, будто ему плевать, будто знают они друг-друга сто лет, а хуево — потому что человек, от которого у тебя в сердце происходит электронное замыкание… ну, он говорит с тобой о мокрых носках. Сказка сказкой, Мэтт буквально выбивает ее из колеи.

— Отстань, — фыркает она, садясь на диван, стягивая мокрую ткань. — Ты всегда так зациклен на деталях?

— О да, — Мэтт улыбается, подсовывая джин ближе к девушке. — Я мастер в деталях, если ты не заметила. Мы уже половину сериала отсняли, а все мои детальные замечания к твоей «игре» принесли только прекрасный результат. Как тогда, когда-

— Когда мы целовались первый раз?

Мэтт кивает. Он откидывается на спинку кресла, закидывает ногу на ногу. Милли ловко ловит отблеск пряжки на его ремне. Она отводит взгляд.

— Ты помнишь, что я тебе тогда сказал?

Конечно, она, блин, помнит. Такое забудешь. Детали были важными, они и есть важными сейчас. И то, как он шептал ей на ухо как нужно отвечать на поцелуй, будто она никогда до этого в жизни не целовалась.

— Нет.

Соврать так легко, оказывается. Просто позволить словам слетать с языка, прежде чем вернуть их в мозг и покрутит там минутку-две. Мэтт, кажется, на это не ведется. Он ухмыляется себе под нос, щурясь и кивая. Милли наклоняется и берет стакан джина.

Она крутит его в ладошках.

— Ну. Что на счет Лондона?

— Ах, Лондон, — Алкок делает глоток; жидкость выжигает глотку, но это еще цветочки по сравнению с тем, как может тело выжигать этот человек напротив. — Прекрасный город с кучей парней в лоферах и гольфах. Милые автобусы. Сумасшедшие таксисты. Я была на Бейкер-Стрит. Как думаешь, будет пятый сезон «Шерлока»?

Мэтт не призывает зрительного контакта. Он все еще расслабленный и вообще не пьяный.

— Я хотел бы услышать ответ на мой вопрос.

— Я тебе ответила.

— У кого ты живешь?

Милли делает еще один глоток. Алкоголь разносится по венах так быстро, что еще чуть-чуть и можно будет смеяться во весь голос с того, как быстро ее может напоить один ебучий стаканчик. Фантастика, поистине.

— Я купила квартиру. — Она смотрит на него в ответ, глаза к глазам, но удивления не замечает. — В Кенсингтоне. Не спрашивай почему. Я не знаю.

— Ты врешь, — он говорит это почти ласково, почти по-особенному. — Только дураки так говорят. Ты не дура. У тебя были причины. У тебя, они, буквально все еще есть, я полагаю.

У меня есть ты, хочет сознаться Милли.

Ты — причина. Потому что чтобы умертвить какое-то чувство, нужно сперва с ним взять, да столкнуться, посмотреть этому в глаза, а потом пережить это. Взять, ну и как-то это сделать. В жизни все возможно. Даже пройти кастинг и сыграть главную героиню в сериале про драконов.

Единственное, что есть невозможного — так это ощутить губы на шее, ну и руки на бедрах.

Твои.

И любовь твою, которой не существует.

— Я не стану отвечать на это, а ты не станешь в это лезть. Ты не взломаешь мне голову, как всем остальным, понятно? Я не-

— Уверена, что я вообще хочу взламывать тебе голову?

— Ну, ты же позвал меня сюда, — Милли пожимает плечами; ей вдруг кажется, что она такая маленькая посреди этой квартиры, такая маленькая, вообще ничтожная. — Ты же сам захотел встретиться.

Мэтт приканчивает стакан за один раз. Он все еще ласково улыбается. Сдохнуть можно.

— Милли, — говорит, а потом поднимается на ноги. А потом превращается в какого-то далекого Мэтта, почти-что сериального, не настоящего. — Я позвал тебя на встречу, потому что я знал, что тебе может быть одиноко. Особенно, без твоей Эмили и чертового Фабиана. Ты очень… светлая девушка, ты можешь почувствовать боль, если рядом не будет-

— Ты мне не близкий друг.

— Но я «знакомое чувство» для тебя в городе, где ты никого не знаешь, ведь так?

Бинго.