chapter 23 (1/2)

”...молодое зло на стены лезло</p>

крашенных продолов душных школ

заливали грязь друг другу в бездны

где судьбы бетон хуями цвёл...”</p>

— Она не застегивается! — измученно простонала Проня, стискивая в пальцах края рубашки, — Я снова поправилась…

— Чего? Ну-ка, отставить слезы! Ты на ярлычок смотрела? Ну конечно! Это рубашка Буниной! А твоя вот… — макушка Аси высунулась из вороха белоснежной ткани, — Прекрати, Ксюха, правда! Линейка через два часа, мы не успеем зависнуть в туалете…

— Одевайтесь быстрее!

— А где мой пиджак?!

Середина декабря выдалась в Школе суматошной, но дело было не в приближающемся празднике. Как и обещал Юрь Дмитрич, товарищеские соревнования по ММА впервые за много лет решили провести на их территории.

Приезда гостей ждали с нетерпением, и теперь, когда с минуты на минуту обледенелый двор Школы должен был заполниться желтыми машинами с убогой маркировкой «ДЕТИ», все воспитанницы находились в каком-то нервном нетерпении:

— Я слышала, их будет человек пятьдесят....

— Пятьдесят маменькиных дочек…Правильных, добрых, чистеньких…Б-е-е-е

— А если я, допустим, случайно кого-то из них с лестницы…

— Наши должны выиграть! Петруха затащит….

— Это Малая из десятой затащит! Ты видела, как она уворачивается?..

В отличие от любопытствующих и взбудораженных девчонок, педагоги Школы никаких предположений не строили. Воспитатели носились по этажам взмыленными и разъяренными фуриями, пытаясь призвать всех к порядку и внушить хотя бы зачатки манер и гостеприимства.

Дмитрич светился рождественской лампочкой: новая команда без Милас, зато с Бэллкой, на тренировках показывала высокие результаты и могла победить городских с большим общим счетом. Кроме того, значимое для регионального юношеской спорта событие обещали осветить в областном СМИ, а это значит, что на пороге пыльной тренерской каморки наконец-то маячит премия.

Элеонора его радости не разделяла, поэтому на обходе комнат перед торжественной линейкой по случаю приезда дорогих гостей была нервной и дерганной.

В коридорах пахло резиной от развешанных повсюду воздушных шаров и дешевым лаком для волос, найти который в тумбочках воспитательницы так и не смогли. Натертый до блеска пол отражал блики новых лампочек, заливавших коридоры ровным белым светом.

Костья покачала головой, оглядывая десятую.

Стопки парадной формы еще с вечера выдала кастелянша, и теперь девчонки старались запихнуться в накрахмаленные рубашки и непривычные, пахнущие порошком, широкие юбки нежного пурпурного цвета. На кроватях лежали аккуратные пиджаки в тон.

Но юбки. Им. Запредельный уровень комедии.

А еще парад лицемерия, потому что из-под юбок выглядывали сбитые колени, потому что угловатые фигуры смотрелись нелепо и даже смешно.

Наряжать их в девочек-паинек примерно пару раз в год было какой-то острой шуткой, потому что девочками в привычном нормальному обществу понимании не была ни одна из них.

Костья тоже поначалу бесилась, а пару лет назад поняла, что это отличный преподавательский ход: привычные для их пацанско-дворового образа жизни движения короткая ткань сковывала лучше, чем смирительные рубашки. Трудно бить с ноги, когда ты их оторвать от пола боишься — относительно спокойный день и поведение на грани несвойственного Школе приличия были гарантированы.

— Я похожа на трансвестита, — ворчала Горбатая, пытаясь еще ниже натянуть доходящую до середины колен ткань, — Какое убожество!

Гончарова прыснула в кулак:

— Да ладно, убожество — это скорее про Лужу.

— Эй! — алая от смущения и гнева Лужанская погрозила ей кулаком.

— Просто тяните выше гольфы, не надо драмы! — верещала Митронина из вороха одежды.

Костья хмыкнула и хотела вмешаться, но в затылок внезапно аккуратно уткнулась чужая макушка. Когда староста перестала вздрагивать от такого?

— М? Что ты?

Сомнений в том, кто стоит позади, просто не было.

Бэллка выдохнула, теплым дыханием посылая по шее мурашки:

— Не поворачивайся, а то умрешь от смеха.

Копающаяся в рубашках Ася, очевидно, услышала ее шепот и снова не смогла оставить чужие стенания без внимания:

— Нет, Кас, скажи ей, что все нормально! Почти ничего не видно.

— О чем вы? — Костья нахмурилась, медленно расцепляя руки, привычно окольцевавшие ее талию.

— Стой, — пальцы Малой на ее поясе сжались сильнее, — Давай лучше еще так постоим.

Гончарова фыркнула из-за зеркальца:

— Меня от них тошнит.

— Солидарна, — кивнула Вера, изобразив рвотный рефлекс.

— А ну цыц! — полушутливо повысила голос Купер, и шепотом, почти потерявшемся в суматохе вокруг добавила, — Бэлл, мне, конечно, очень нравится так стоять, но лучше убери руки.

Ладони дернулись недовольно, но потом медленно разомкнулись, а развернувшаяся Каспер первым делом привычно глазами сутулую фигуру ощупала. Все в порядке?

В моменты, когда они обе в комнате десятой, Каспер теперь чувствует себя особенно правильно, спокойно: вот Бэллка перед ней, живая и теплая, дышащая шумно и ругающаяся смешно. За нее не нужно бояться, она все еще рядом.

Но от одного вида Бэллки сейчас дыхание резко закончилось.

Бэллка в юбке. Мнется, пальцы заламывает и отводит взгляд.

И нет, дело не в непривычной одежде. Дело в том, почему именно для нее она непривычной оказывается.

Нежная, тонкая ткань открывает бледную кожу ног. Кожу, усеянную шрамами разных форм и размеров. Тонкие и широкие, круглые и рваные… Уже давно зажившие, но все еще напоминающими обладательнице о том, как они появились.

Костью потрясает их количество: если не присматриваться, кажется, что на девчонке странные чулки из старых гематом.

Кузнецову хочется пожалеть немедленно. Прижать к себе и баюкать, обещая, что больше никто и никогда, что теперь только она всех и вся. Но думать, что Малой нужна чужая жалость, значит, вовсе Малую не знать. И говорят об этом сурово сдвинутые светлые брови и горящие в вызове глаза.

Поэтому Костья только сглотнула горькую слюну и криво улыбнулась:

— Шрам под коленкой похож на полумесяц. В тебе есть кровь девчонок из аниме?

Напряженность в чужом взгляде исчезла, словно по щелчку. Кузнецова беззлобно и невесомо стукнула ее кулаком в плечо:

— Хорош, — растянула она губы в усмешке, а потом, снова посерьезнев, с деланной небрежностью спросила, — Не заметно?

— Вообще нет. Если эти штуки на ноги еще наденешь, даже я не отличу.

И видит бог, худо придется каждому, кто сегодня с этим не согласится.

Бэлла кивнула, и вновь нахмурилась:

— Давай теперь тебе помогу.

— Ну да, она же не способна сама вставить чертову пуговицу в чертову дырку, — проворчала уже полностью собранная Петруха со своего верхнего яруса.

Кузнецова закатила глаза, а Купер, проигнорировав Настю, с готовностью вытянула вперед руки:

— Давай, манжеты застегни.

Малая продолжала хмуриться, когда ее пальцы уверенно скользнули по татуированным ладоням и принялись бороться с крохотной пуговицей. У Костьи внезапно перехватило дыхание.

Её сердце стучало ровно и размеренно, но почему-то громче обычного. Или ей так казалось, потому что она до сих пор не могла поверить в происходящее. Как и поверить в то, что чьи-то теплые пальцы, поглаживающие запястья, в попытка разгладить жесткую ткань рубашки, могут сделать Костью Купер до такой степени счастливой.

Это было... жуткое счастье. Она часто использовала это слово, описывая свои чувства. Потому что это не был тот вид чувств, о которых рассказывала Мария Третьякова на своих уроках, когда у тебя вырастают крылья за спиной, и ты можешь свернуть горы. Это был тот вид чувств, когда ты себе больше не принадлежишь. Но Костья как будто и не хотела больше только себе принадлежать.

Не справившись с собой, Каспер перевела взгляд на сосредоточенное лицо напротив, и комната медленно стала растворяться. На девчонку нельзя долго смотреть, это она для себя уже на практике выяснила, но моменты, когда вот так прошибает за считанные секунды, все еще случаются.

У Кузнецовой румяные щеки и тонкий, подсвеченный лампами шрам по линии челюсти, светлые ресницы и одна непослушная прядка падает на лоб… Кажется, Костья знает, для чего существуют стихи. Эти чувства нельзя описать ни предлогами, ни глаголами. Бэллка просто стоит, а у нее от разума остаются щепки.

Время споткнулось и вдруг начало течь с прежней скорость, когда на пороге спальни без стука появилась фигура Элеоноры.

Литвинова мягко прикрыла за собой дверь, и спальня десятой непривычно наполнилась неизменным запахом сухой вербены и шелестом длинной, до самого пола, юбки.

— Ну вот почему нам такие нельзя?.. Ай! — шепотом возмутилась Проня, но осеклась, получив увесистый шлепок по бедру от Гончаровой.

Директриса сделала пару шагов по комнате и остановилась, едва не наступив на чью-то смятую жилетку.

— Извините, — пискнула Проня, быстро подбирая ее и пряча за спину.

Статная фигура с идеальной осанкой привычно навевала на старшую группу тоскливо завистливые мысли о собственной неполноценности и благоговейный трепет. На директрису они никогда не жаловались, просто потому что она заслуживала их уважения.

На фоне аккуратного строгого пучка и идеально отглаженной блузки женщины все попытки привести в порядок неказистые наряды и вечно растрепанные волосы казались бессмысленными.

— Элеонора Федоровна! Какая честь! — завопила спрыгнувшая с подоконника Бунина и бросилась навстречу директрисе, по пути продираясь прямо между Кузнецовой и старостой, так, что они вынужденно отпрянули в разные стороны.

Мысленно Костья сказала ей за это минимум тысячу «спасибо» и  незаметно перевела дыхание.

Литвинова нервно дернула плечом:

— Доброе утро! Рада всех видеть.

Десятая шумно и вразнобой поприветствовала ее, словно забыв на минуту о том, как всего час назад привычно и дружно желали всему педагогическому составу гореть в аду за эту отвратительно-слащавую форму.

Женщина оглядела комнату и  неловко застывших, наполовину одетых девчонок по очереди.

— Костья, — она облизнула пересохшие губы, — Почему до сих пор не собрана самая старшая группа, скажи мне? И что это у тебя на щеке?

Последний вопрос прозвучал чуть визгливо, и Каспер усмехнулась, невольно касаясь пальцами свежего творения Горбатой. Под глазом у нее еще не посеревшими чернилами теперь темнел маленький аккуратный факел.

— Сыпь! — оперативно вставила слово Бунина, — Переживаем, как бы на других не перескочила.

— Зараза к заразе не пристает, — презрительно одернула ее Гончарова.

Алина скромно потупилась:

— Это символ. Ну, типа, «гори, чтобы светить».

— Чушь какая… — Элеонора поправила блестевшие в электрическом свете очки и покосилась на Веру.

Холера на своей кровати, не замечая ничего вокруг, методично пальцами выдергивала светлые волосы на правой ноге, приспустив темные гольфы. Ася заметила взгляд Литвиновой и ткнула ее в спину. Дуванова вскинулась, но промолчала. По комнате поползли смешки.

Не дав набравшей воздуха Буниной это прокомментировать, Костья быстро пробормотала:

— Ася мне тональником замаскирует, — и тут же, на вздернутую бровь женщины, — Нет, его у нас нет. Где возьмем, не знаю, но лицо будет бледное.

Митронина закивала, пряча ухмылку.

— А…

— А мы уже почти собрались. Через полчаса внизу как штыки, в форме и без лишних предметов, — заученно повторила Каспер фразу, которую все старосты слышат около пятидесяти раз перед каждым мероприятием.

Элеонора Федоровна покачала головой, явно думая, о чем еще стоит напомнить, пока девчонки смущенно переступали с ноги на ногу, не решаясь продолжить переодеваться в ее присутствии.

— Я надеюсь, вы не заставите меня краснеть, — наконец, подытожила она, цепким взглядом впиваясь в лицо Купер.

Костья чуть заметно усмехнулась, пожимая плечами, когда Бунина резво выкрикнула:

— Не волнуйтесь, останетесь бледной!..

***</p>

Бэлла не помнила первый этаж Школы таким оживленным. Казалось, будто она попала в какой-то первосентябрьский день рядового учебного заведения.

Еще блестящий влагой пол отражал блики от яркого электрического света ламп, натертых до блеска значков охранников и колец на пальцах взмыленных воспитательниц. Растяжка «Добро пожаловать» над большой доской с расписанием блестела новой бумагой и Бэллка была уверена, к концу дня ее кто-то испортит.

Гирлянды из тошнотворно-жизнерадостных воздушных шаров, прикрепленных к самому потолку, поскрипывали и опасно качались, когда преподаватели, быстрым шагом проходя мимо, возвращали в строй очередную затерявшуюся девчонку.

Наряженные в свежую, аккуратную форму воспитанницы терли серые от недосыпа и непривычно чистые лица, толкались и возбужденно перешептывались.

Сложнее всего было приструнить непоседливых мелких, то и дело нарушающих формировавшиеся ряды. Их воспитатели срывали голоса, выкрикивая имена и фамилии беглянок, призывая к порядку.

Школу по группам выстроили неровным полукругом, который в светлых надеждах педагогического состава должен был стать образцовой буквой «П».  Замкнуть это скопление должны были представители городской команды, которых ждали из противоположного конца коридора с минуты на минуту.

Литвинова в окружении незадействованных воспитательниц и парочки охранников в центре смотрелась так, будто это она та важная персона, ради которой все сегодня собрались. Важная персона, тонкие подрагивающие пальцы которой выдавали её нешуточное волнение.

Бэлла невольно ежилась. По голым полоскам кожи на ногах, не скрытых гольфами и юбкой, нещадно дуло: в закрытой для глаз части этажа то и дело хлопали входные двери, впуская морозный воздух, а вместе с ним и ожидаемые силуэты.

— Интересно, — протянула позади Алина, — Их тоже досматривают?

Наташа рядом хмыкнула:

— Досматривают, их, как же! При этих что ли? — она с отвращением кивнула на разматывающих какие-то провода телевизионщиков в белых толстовках с крупной надписью «СМИ».

— Помните, нам на уроке рассказывали, что журналисты в белом на войне? И еще крупно писали на себе такое, чтоб их не ранило…, — внезапно вклинилась Вера возбужденным шепотом.

Бэлллка удивленно обернулась. Она была уверена, что тот урок обществознания Дуванова как обычно проспала, подложив под белобрысую макушку увесистый учебник.

Гончарова прыснула:

— Хочешь сказать, они нас боятся так сильно, что пометились?

Петруха тихонько засмеялась.

— Да, да, Холеру больше всех боятся.

— Ай, идите нахуй!

Кузнецова усмехнулась, слушая, как сзади катится по десятой разогнавшаяся шутка.

Она стояла в первом ряду, в окружении своей группы.

Их с Петровой специально поставили так, рядом со старостой, чтоб, когда Дмитрич называл команду, можно было легко выйти вперед, не нарушая расстановки.

Прохлада коридора в таком положении притуплялась: девчонки сзади стояли слишком близко, надежно защищая от сквозняка и веющего от бетонной стены холода.

Еще полгода назад Бэллке было бы неловко и даже немного страшно так стоять. Раньше Малая бы заметно нервничала, вынужденно повернувшись спиной к такому количеству умеющих драться девчонок.

Но сегодня шепот, смешанные с возбуждением чужие дыхания и приглушенные голоса впервые не нервировали ее. Наоборот, копошение именно этих людей позади давало четкую уверенность в себе, какое-то теплое чувство безопасности. Словно она знала, что напасть на нее со спины невозможно. За её спиной десятая… И это значит чуть больше, чем просто номер группы.

Мимо прошла Литвинова в компании Грымзы. Осматривая ряды, она подходила так близко, что развевающийся подол ее тяжелой юбки задевал ноги впередистоящих.

— Старосты заметно нервничают, — напряженно прошипела Лукина на грани слышимости.

Элеонора раздраженно покосилась на нее:

— О чем вы? Костья!

Купер услужливо, но решительно склонила голову набок:

— Да?

— У тебя все в порядке?

Малая невольно перевела на старосту восхищенный взгляд. Костья выглядела так, словно ничего необычного не происходило, и их просто попросили постоять на первом этаже пар минут.

Наглухо застегнутый воротник рубашки и длинные рукава прятали бОльшую часть татуировок. На отглаженном руками кастелянши пиджаке блестел значок с цифрой десять («Нам их тоже раз в год выдают, бесполезная штука, все свои и так знают»). Свободно расправленные плечи и спокойный, уверенный взгляд вселяли в девчонок вокруг умиротворение: зачем нервничать, если Каспер выглядит так, будто все хорошо?

— У десятой группы все отлично. Мы в полном составе и готовы встречать гостей.

— Ну вот видите, — обернулась Элеонора Федоровна к темноволосой воспитательнице. Бэллка не без удовольствия заметила, что у той от утренней суматохи к щеке прилипла темная прядь и нарушила идеальную укладку.

Грымза фыркнула:

— Я не об этой! Ксения Милас позволяет себе в первом ряду строя грызть ногти.

Литвинова сдвинула брови и быстрым шагом пошла в сторону девятой группы.

Бэллка поймала взгляд Кости и даже опешила, когда та спокойно ей подмигнула.

Еще полчаса назад, за пару минут до выхода, Костья выстроила перед собой всю десятую и после придирчивого осмотра формы заявила:

— Давайте так: под юбки я вам не полезу. Оставляйте все сами.

— Кэ-э-эп… — примирительно развела руками тогда Бунина, но староста и бровью не повела.

— Повторять не буду. Расчехляйтесь.

Кузнецова сначала подумала, что это какая-то шутка, но когда на пол из-под поясов и бельевых резинок были выброшены пару пачек сигарет и пару помятых кастетов, все вопросы отпали сами собой. Даже Лужа внесла в общую кучу свой вклад и достала из-за манжета рубашки непонятно где добытую заточку.

Каспер пристально оглядела группу еще раз и задержала свой взгляд на Гончаровой. Наташа цыкнула, и к горке вещей у ног старосты добавился цветной балисонг.

Медленно проводив взглядом любимую бабочку Наташи, Костья кивнула каким-то своим мыслям, а потом, смягчив тон, добавила:

— Держись поближе к Петрухе сегодня. Все пройдет хорошо. Тебе достаточно просто открыть рот, и я появлюсь, — она столкнулась с напряженной Гончаровой глазами, — Не надо самой от них защищаться. Тебя никто не тронет.

Девушка судорожно выдохнула и кивнула.

Из комнаты они выходили уже спокойными, но только десятая группа знала, кто остается такого спокойствия хранителем.

Бэллка еще раз мысленно восхитилась тем, как Купер удается держать себя в руках и быть такой уверенной в собственной группе. Настолько, что все они были этим заражены, словно поддавались ее незримому влиянию.

Мысленно она попыталась сравнить ее с другими старостами. С грызущей в бессильной злобе ногти Милкой, с Ярой, сверкающей глазами так, что вся восьмая была на взводе, с равнодушной к поведению своих Юльком… Девушка тут же отбросила эти попытки.

Вряд ли они могли сказать, что в карманах у их групп чисто, и вряд ли те девчонки с таким доверием выпотрошили свои заначки. Как-то раз Каспер сказала, что отвечает здесь за жизнь, и сегодня Бэллка окончательно поняла, что она имела в виду.

Как обычно это обычно бывало, в груди потеплело от мыслей о Костье, и Бэллка постаралась, подражая ей, также уверенно расправить плечи и высоко держать голову.

Предвкушение, витавшее в воздухе уже две недели, достигло своего пика, когда все наконец выстроились вдоль каменных стен, внемля срывающим голоса воспитательницам, наблюдая за прибытием городской команды.

Несмотря на строгий запрет разговоров во время линейки, отовсюду заструился почти змеиный шепот, стоило макушкам одетых в одинаковые спортивные костюмы девчонок показаться вдали коридора.

Они шли ровной колонной по двое. Десять чеканящих шаг фигур, а впереди и позади по двое шли серьезные, неулыбчивые преподаватели.

— Тощие, как селедки… — завистливо пробубнела Проня.

Остальные от комментариев воздержались, сдержанно хлопая больше окончившемуся ожиданию, чем самим юным спортсменкам.

Остановившись на отведенном для них месте, девушки рассыпались в ровную линию, исподлобья оглядываясь, даже не пытаясь вслушиваться в речь какого-то добродушного мужика в пиджаке и с микрофоном. Тот уже вещал что-то о необходимости для обеих команд в честной игре не посрамить лицо Школ…

Бэлла не волновалась. Вообще. Ей достаточно было окинуть соперниц взглядом, чтоб оценить силы. Тревогу вызывали только две плечистые, рослые девчонки, с остальными справиться будет проще простого.

Интересно, чем руководствовались в администрации их школы, когда отбирали на соревнования вон ту щупленькую рыжую девчонку слева от учительницы….

Из мыслей вырвало агрессивное бульканье со стороны Холеры.

Приезжие настороженно оглядывались по сторонам, некоторые рефлекторно обнимали себя руками, но, кажется, взгляды девушек Школы Литвиновой жалили сильнее, чем холодные порывы ветра. Оценивающие, пробирающие прямо до костей, которые они бесспорно обещали отполировать до блеска в своих спальнях вечером. Но одной из них явно было наплевать.

Русая дылда в самом начале их строя наводила камеру блестящего смартфона прямо на десятую группу.

— Я сейчас сломаю ей руку! — скрежетнула зубами Вера и даже ломанулась вперед, но Каспер ловко успела поймать ее за шиворот.

— Нет! — староста огляделась, но маневр Дувановой пришелся как раз на момент аплодисментов и его никто не заметил.

Костья легко втолкнула ее обратно в ряд и, не оборачиваясь, бросила через плечо:

— Не сметь. Хочешь мести — обратись к Малой и Петрухе, они за тебя все сделают,  — Петрова согласно щелкнула суставами на руках, — И пальцем городских не трогать.

— А если сами полезут?

Купер сверкнула глазами в сторону девчонки:

— Тогда зови, и я помогу.

Приветственная речь Элеоноры не была длинной, потому что «гости слишком устали, чтобы внимать речам на голодный желудок». Она лишь выразила вежливую радость их появлению и подчеркнула, что «воспитанницы Школы для трудных подростков готовы оказать им дружеское гостеприимство».

После этих слов со стороны восьмой послышались нехорошие смешки, и к ним тут же светлой тенью скользнула фигура известной пацифистки Марии Владимировны.

Потом в центре их импровизированного круга вдруг возникла здоровая одноглазая камера и пару минут посканировала группы, пялясь на них ярко-зеленой лампочкой. Городские спортсменки заученно и фальшиво улыбались, но люди с надписью «СМИ» на спине зря ждали того же от воспитанниц Элеоноры.

Бэллка недовольно кривилась от слепящего света вспышки, жалея, что показанный прямо туда средний палец больше навредит Костье или десятой группе в целом, чем ей самой, но, когда увидела, что младшие группы высовывают языки и корчат рожи, едва попадая в объектив, успокоилась.

Непривычно стройными рядами их повели по коридорам в сверкающую новенькими одноразовыми скатертями, столовую.