chapter 11 (2/2)
– Давай дышать вместе. Все хорошо. Слушай меня, давай…
От нее привычно пахло дождем и сигаретами, и непривычно – страхом. Каспер барахталась у нее в руках, со скрипом стискивая челюсти, а когда перестала вырываться, стала больно цепляться пальцами за одежду и волосы. Бэллка морщилась, пытаясь укачать дергающееся в судороге тело, словно на полу рядом с ней бился в истерике большой ребенок.
Было пиздец как страшно, и она всерьез беспокоилась, не путает ли приступ паники с припадком, но взгляд Костьи медленно становился осмысленным. Ее глаза наконец казались не льдисто-зелеными, как в любой другой день, а светлыми, почти прозрачными, ярко горящими на фоне потолка в пятнах сточной воды.
Бэллка рассказывала ей какие-то глупости, пытаясь пальцами ослабить давление ворота футболки на татуированную шею, когда в невнятном бормотании разобрала:
– Ты так нужна мне…. Ты давно была мне нужна…. Где ты шлялась все это время?
Тихо, почти ласково, пробирая до озноба. Покрытые чернильными рисунками пальцы крепко вцепились в Бэллины ребра, а в груди ее потеплело.
***
– А еще в АРБ запрещены удушающие захваты и болевые приемы на шею, я как-то раз слетела с турнирки из-за них, но…
– Хватит, у меня сейчас ненависть к твоему АРБ сильнее, чем все чувства на земле.
Бэллка замолчала. Она не видела ее лица, только слышала голос, потому что сидела, подперев ее спину своей. Как только тревога разрешила ей дышать, она вывернулась из объятий девчонки, но потерять с ней физический контакт казалось физически больно, поэтому они некоторое время сидели, плотно прижимаясь друг к другу спиной. Малая болтала, не замолкая, разгоняя повисшую в подвале неловкость и гнетущую тишину, а Купер позвоночником чувствовала, как колотится ее сердце.
– А можно вопрос?..
Костья недовольно поморщилась, поднимаясь. Потерявшее тепло чужой спины тело окатила дрожь.
– Это обязательно?
– Да.
– Нельзя, – растирая пальцами собственные плечи, она попыталась стряхнуть озноб, все еще стоя к девчонке спиной. Пусть думает все, что угодно, лишь бы не вздумала ее жалеть. Этого Костья сейчас не переживет. Не после позорного припадка полчаса назад.
Малая помялась, словно собиралась с мыслями. Обернувшись, Каспер увидела, что она тоже поднялась и осторожно ее оглядывает.
– Давай начистоту. Между нами что-то происходит?
Староста усмехнулась:
– О, правда, что ли? – она кинула на нее еще один быстрый взгляд, прежде чем отвернуться, – Тебе кажется.
Кажется-кажется-кажется. Казалось, что она готова была повторить это снова и снова сотню раз, словно сама хотела, словно это было единственным способом в это поверить.
Бэллка вызывающе вскинула подбородок, скрестив руки на груди:
– Поблагодарить не хочешь?
– За что? – ее тон стал тише, и если бы Малая знала старосту своей группы получше, или хотя бы была наблюдательнее, смогла бы понять, что это очень плохой знак. Но Кузнецова не знала.
– За помощь!
– Я не просила тебя, – произнесла Купер, запрокинув голову и протерев глаза, – Я, блять, никогда ни о чем тебя не просила. Выключи синдром спасателя и отвали от меня.
Каждое слово было подобно мазку чернил на бумаге – черное, не выводимое. Это было честно. И ещё это было хреново. Зажатая фигура Кузнецовой кричала о том, что ей хотелось сбежать, и это заставляло что-то внутри морщиться. Бэлла кивнула, будто не в силах перебороть холод ее голоса, скребущий кожу и внутренности.
И Костья разозлилась сама на себя, увидев в ее глазах разочарование. Потому что еще совсем недавно девчонка смотрела не так. Потому что она была невыносимо близко, одуряюще пахла мылом и чем-то теплым и просто была рядом… Потому что ни одна паническая атака не заканчивалась для Купер так быстро как сегодняшняя… Потому что это стоило тысячу «спасибо», а Костья не умела сказать и одного…
Бэлла успела сделать шаг в сторону каморки Дмитрича, горько покачав головой, когда Костья схватила ее за шею, разворачивая. Не поняла, как оказалась рядом с ней – только через секунду уже сжимала запястья своими руками и пыталась поймать ее взгляд.
Даже подумать себе не дала – а на кой черт оно надо – крепко прижалась губами к губам, полностью лишая воздуха и себя, и ее.
Бэллка вывернулась:
– Что ты творишь?
– Я злюсь на тебя, – почти по слогам сказала Купер на выдохе, подходя еще ближе, – Я просто вышла из себя, когда не имела на это право. Мне не стоило этого делать, – она часто заморгала, – Мы забудем об этой слабости, хорошо?
– Хорошо, – аккуратно кивнула Бэлла на автомате, – Но…
Староста потянула вверх уголок губы, приподнимая её лицо за подбородок. Ей нельзя было подходить к девчонке так близко. Рука невесомо погладила и опустила её подбородок и медленно переместилась ниже — к горлу. Кузнецова выдохнула, чувствуя, как она уже привычно сжимает его. Не настолько сильно, чтобы перекрыть воздух, а слегка, просто чтобы она почувствовала дискомфорт. Выражение лица старосты оставалось мирным, почти сосредоточенным.
Малая беспокойно выдохнула.
Костья медленно опустила своё лицо к ней и замерла в миллиметре от её потрескавшихся губ. Один маленький миллиметр, между ними почти не осталось пространства.
– Костья, не надо, – прошептала Бэллка, сглатывая и боясь разрыдаться. Не надо, не делай этого со мной, потому что ты потом опять примешься меня наказывать, а я этого не вынесу. Не привязывай, не оставляй мне чертову надежду…
Купер замерла на мгновение, будто прислушиваясь к ней, взвешивая. Она должна была её отпустить. Но не стала. Ее губы опустились на Бэллкины, и рука на шее тут же ослабла, скользя на затылок и запрокидывая голову девушки.
Очерчивать ее губы пальцами, целовать ее скулы и линию роста волос, обнимая. Могла ли Костья отказаться от этого?..
Малая так сильно хотела ее оттолкнуть, перестать казаться слабой и вечно потакающей, но вместо этого просто сильно притянула девушку к себе, будто знала, что у них мало времени. Может, пара минут до того, как они опомнятся. До того, как Купер вновь вспомнит, что она гребаный центр Школьного мира и вообще не умеет улыбаться. Только пара минут, чтобы успеть почувствовать исходящее от нее тепло, спокойствие и уверенность.
Костья сделала пару шагов вперед, вжимая ее в стену, и потянула за шею и запястье вниз, на удачно расположенную рядом стопку матов. Бэллка всхлипнула и сдалась окончательно, когда горячий язык толкнулся ей в рот.
Они спустились на мягкие коврики, встав друг перед другом на колени, и Бэллка ласково цеплялась пальцами за все, до чего могла дотянуться. Чужие, прохладные руки были не там, где им быть положено. Правая на запястье, левая – уже на бедре. Мозг плавили кусачие поцелуи и сбитые выдохи в шею.
– Спасибо-спасибо-спасибо…
И это чертовски вовремя звучит.
– Кость, я…
Староста подняла татуированные пальцы вверх, зажимая губы девчонки. От мысли о продолжении фразы у нее внутри что-то оборвалось.
Она всю жизнь нежность собирала по крупицам внутри разбитого фарфорового скелета, а оказалось, что все слова-взгляды-прикосновения так идеально подходят Бэлле. И это просто противозаконно. Костья даже не думала, что мурашки по позвоночнику от чужих теплых выдохов могут чувствоваться сильнее, чем бесчисленные ножевые. И нужно понять, как с этим жить.
Она напряглась, по инерции продолжая целовать пульсирующую на девичьей шее аккуратную венку. Бэллка легко прикусила ее пальцы:
– Я знаю, что... – она судорожно выдохнула, – Что ты не чувствуешь того же, и…
Костья отстранилась, но продолжала потрясенно молчать. Краснеющая Бэллка напротив жмурилась и, судя по яркому румянцу, слышала только шум своей крови в ушах.
– Откуда тебе знать, что я чувствую? – просто спросила Купер, и избавилась от диалога, вновь притянув ее ближе, укладывая рядом с собой на мат.
Подвальные трубы шумели еще несколько минут, пока они обе восстанавливали дыхание, глядя в потолок.
Все еще краснеющая Бэллка засунула теплые руки руки под чужую футболку, положив ладони на живот. Костьины пальцы были прохладными, и она обнимала девчонку, отключая одну за другой все мысли. Уже через пару минут дыхание измученной Купер стало ровным, хотя объятия ничуть не ослабли.
Кузнецова открыла глаза и аккуратно подняла голову, чтобы убедиться, что девушка и впрямь уснула. Бэллка прислонила щёку к ее спрятанным под тканью футболки ключицам и вдохнула поглубже. Она пахла как что-то далёкое, недостижимое, как что-то самое близкое, болезненное, потрясающее. Как падение с небоскреба и как руки, которые тебя точно поймают внизу. Она пахла, как самое страшное и прекрасное чувство, которое она когда-либо испытывала. И это было страшно. Потому что такого не было даже под приходом. Потому что это было что-то совершенно новое. Потому что такое могло убить.
Мысленно Бэлла поблагодарила Купер за то, что она не дала ей сболтнуть ничего лишнего сегодня. Надо подумать, что делать дальше. Сейчас она немного отдохнет и решит, как себя вести…
Девушка прижалась к ней ближе, втыкаясь носом в чужую шею и позволяя рукам Костьи сжаться вокруг её тела крепче. Реальность исчезла также быстро, как если бы она все-таки решила упасть с небоскреба, не глядя вниз.
***
– Ебать, какая милая картина! Если бы мне сейчас кто-то подал тазик, то я бы сразу попросила второй….
Костья поёжилась от громкого звука, сонно повернула голову и притянула Бэллку ближе к себе. Это точно была она, потому что только её волосы так приятно пахли. Она чувствовала голову девушки у себя на груди. Был бы это кто-то другой, Купер бы давно содрала с себя кожу, лишь бы лишиться ощущения этих касаний. Но сейчас она хотела повернуть её спиной и, прижав девушку к себе, поспать ещё несколько часов, и ее бесило, что она постоянно ворочалась. Мысли оттолкнуть ее не возникало, потому что спать вот так оказалось самым приятным сном в ее жизни.
– Алё, подъём, уборка номеров! – Купер ощутила увесистый пинок в бедро.
Она открыла глаза и первое, что увидела шокированный взгляд Петрухи, который светился смесью отвращения, неверия и злости.
– Бля-я-ять, – сонным, охрипшим голосом протянула Костья, рефлекторно сжимая плечи Малой, – А который час?
Настя поморщилась так, словно ее перекосило:
– Семь утра. Подъем только что отзвенел.
Кузнецова заворочалась и начала часто моргать. Костья разжала пальцы и заметила пару розовых полос от своей жилетки у неё на щеке.
– Сука, я убью Бунину.
***
Вера задумчиво разглядывала свои руки. Выставленные, тонкие, длинные пальцы были сбиты давно и, казалось, не заживали никогда.
Злило все, включая воздух. Под ребрами зудела острая необходимость достать это из себя, выбить чужими руками, как это сделала с ней Новенькая неделю назад. Дуванова провалялась в больничном крыле без сознания три дня, и это было потрясающе. Прошлое не возникало в голове слепыми пятнами, и ей не нужно было делать вид, что всё идёт по плану, не приходилось делать вид, что она знает, за что и почему здесь, знает, откуда на ногах столько шрамов и почему так хочется заглушить что-то ноющее внутри драками.
В палате было тихо и безлюдно. Ее так давно здесь не было... Девки бить научились, что ли? Изоляция вызывала противоречивые чувства: Дуванова могла сколько угодно копаться в голове, но не знала, об какую из стен ей удариться, если она вдруг сможет выкопать то, чего знать не хотела…
– Холера, ты меня слушаешь вообще?
Она подняла взгляд на подпрыгивающую, блестящую макушку скалящейся Милас. Побрившись налысо, девушка стала выглядеть еще страннее. Вкупе с невероятно яркой, почти противоестественной мимикой, отсутствие волос делало ее похожим на местную хтонь. Казалось, будто она могла появляться из ниоткуда и утаскивать к себе на съедение кого-то кроме Горы. Выглядела Ксюха жутко.
– Ты не объяснила, за что, – Вера нахмурилась. Нездоровый интерес других к персоне этой девчонки ее возмущал. Слишком много внимания для неказистой Малой.
Милка звонко щелкнула суставами пальцев.
– Намеков не понимает. Лезет, куда не просят. Ей не место в команде. Переселим ее сюда, а? – староста девятой группы качнула головой в сторону соседних кроватей и засмеялась, довольная собственной шуткой.
Холера задумчиво закусила губу.
– Приве-е-ет…, – вынырнувшая из-за ширмы Петруха осеклась, заметив на расшатанном стуле у кровати Дувановой Милку, – Ты… здесь?
Вера заерзала на постели:
– А ты в курсе? Ты тоже поможешь..?
Милас протестующе хмыкнула, а Петрова закатила глаза, швыряя в сторону Дувановой апельсин, который та поймала на лету.
– Я в этом не участвую.
– Почему? – Холера проследила за тем, как Ксюха поднимается навстречу Петрухе, и они встают друг напротив друга, словно намечалась эпичная игра в гляделки.
– У меня аллергия на хуйню.
Староста девятой группы зашлась хриплым, лающим смехом, подмигивая Вере.