IV. Сокрытое во тьме. (2/2)
— Однако я могу уверить тебя, Чан, что так и было, — Чанбин положил руку на плечо Уныния, крепко вцепившись пальцами, — Он определенно человек, обычный смертный, который не догадывается о даре, что был ему дан.
— Ты не читал о подобном в свитках? — сверкая горящими глазами, спросил Хёнджин, — Может, предыдущие Грехи сталкивались с такими смертными?
— Увы, — удрученно покачал головой Чан, — Если бы я нашел записи об этом, я бы сообщил остальным Грехам. Я думаю, что вам показалось. И это вполне объяснимо — грядущая бесконечность времени обещает быть однообразной, и вам хочется…
— Нет, Уныние, — продолжал настаивать Чанбин, — Мы знаем, что мы видели. Прошу, изучи свитки ещё раз. Я буду наблюдать за смертным.
Чан мягко улыбнулся и похлопал Чревоугодие по руке, которой тот продолжал держаться за его плечо.
— Хорошо, — благосклонно уступил он, — Я в очередной раз исследую записи. Не думаю, что что-то найду, однако, раз вы так упорствуете…
— Спасибо, Чанни! — воодушевлено воскликнул Хёнджин, — Я, пожалуй, вернусь к своей работе, — зардевшись, хихикнул он и, развернувшись на каблуках, прошествовал в темноту.
***</p>
Темную комнату освещало несколько свечей, стоящих в канделябре с кривой серебряной ножкой. Грех медленно шел мимо множества полок со старинными письменами, оставленными от предыдущих владельцев данных им сил. Иногда Уныние останавливался и читал, поднося свечи к замысловатым словам, выведенным на корешках книг.
— Как я и думал, — убедившись в своей правоте, Чан отошел от полок, оглядывая бескрайнюю библиотеку, — Законы Семи Грехов нерушимы.
— Наконец-то я тебя нашел, — раздался радостный голос, и Чан озарил пламенем свечей улыбающееся лицо Чонина.
— Гордость! Здравствуй, тебе что-то нужно от меня?
— Нет, просто… — замялся Чонин, входя в библиотеку и закрывая за собой массивную дверь, — Мне так нравится говорить с тобой о вечном. Хотел послушать твои рассказы.
— Мой друг, конечно. Но я сейчас несколько занят, — огорченно свел брови Чан.
Успевший приуныть Чонин, ободрившись, выпрямился и воскликнул:
— Я могу тебе помочь! Всё равно я не занят ближайшую вечность, — хмыкнул он, подходя ближе.
— Вряд ли ты сможешь помочь. Я ищу записи о смертных людях, которым были дан дар взаимодействовать с нами. Но за столько веков я успел изучить всё. Я не мог упустить настолько важные письмена.
— Кто знает, — повел плечами Гордость, — Не сомневайся в моих способностях, может быть, я найду то, что ты когда-то пропустил, — высоко вскинув голову, Чонин щелкнул пальцами, и яркий солнечный диск осветил содержимое комнаты.
Чан заморгал заслезившимися от яркого света глазами:
— Я предпочитаю свечи. Есть в этом своя романтика, слияние с древностью.
— Да, конечно, дедушка Чан, — хихикнул Гордость, резво направляясь вглубь библиотеки. Яркий шар поплыл за ним вслед, озаряя путь.
Чан, смахивая рукой подступившие слезы, проследил за ним взглядом, мягко улыбнувшись.
***</p>
Чонин не первый час неторопливо шел мимо полок, скучающим взглядом обводя тысячи свитков и книг.
— «Вавилонское столпотворение», «Дары волхвов»… — склонившись, читал он названия на корешках, — Ничего нового.
Решив немного передохнуть, Гордость прикрыл глаза и оперся о ветхие деревянные полки, покрытые многовековой пылью. Несколько книг под его весом вдавились внутрь шкафа, и, едва Грех соприкоснулся спиной с твердой поверхностью, полки разъехались, и ошеломленного Чонина поглотила зияющая бездна потайной комнаты.