98/101 (2/2)

— Я все поняла, Дхата, и тебе теперь объяснить тоже смогу, — заявила Усаги, не оборачиваясь. — Что так, что так в конце — смерть. Так почему бы не скрасить себе ожидание празднованием?

— Что, прости?

Усаги включила ужасно шумящее приспособление, так что теперь приходилось кричать, чтобы слышать друг друга, хотя комната не была такой уж большой.

— Я говорю: мы празднуем вовсе не перемену дат и не какую-то цифру. Мы просто празднуем, потому что хотим веселиться, а год — только повод, — из-за ее спины начал валить пар, и Дхата почувствовала себя немного лучше. — Я вот не хотела отмечать, потому что была одна. Бабуля снизу отмечает, потому что так нужно, хотя совсем не веселится. А женщина, которую мы разбудили, наверняка весь день убила на приготовление салатов, а в итоге легла спать под пьяные разговоры ее мужа — тоже потому что надо. Но все это неправильно, все это не празднично, и так не должно быть. Новый год, день рождения, все, что угодно — это всего лишь маленький повод порадоваться и сделать себе что-то приятное, немного скрасить те дни, что остаются тебе до смерти. Праздник, Дхата, это не улыбка и не полный еды стол. Праздник, он внутри.

Дхата приподняла край головокупола и искренне спросила:

— А у меня внутри тоже есть? Не видишь?

Усаги расхохоталась, отвернулась, перелила дымящуюся воду из металлического приспособления в высокие стеклянные сосуды. Следом в сосуды пошли пакетики с темным порошком, и от этого порошка вода окрасилась, а по воздуху потянулся приятный горьковатый аромат.

— Пошли в спальню, Дхата. Я покажу тебе настоящий праздник.

И они пошли. В спальне стояла кровать, наполненная подушками — никто на них не плакал, хотя место выглядело вполне подходящим. Еще здесь был монитор, на котором замерли яркие, цветастые картинки неизвестного назначения, много мусора и грязи, а на стенах — цветные изображения, в которых Дхата угадала человеческие лица, хотя на людей это было мало похоже. Неужто другие инопланетяне? Разве Усаги не говорила, что Дхата первая? Хотела спросить, но не успела: Усаги убрала с экрана монитора изображение, а затем заставила расположенные позади черные приспособления издавать звук. Что-то постукивало, где-то позвякивало, грохот топота сливался с воем натянутых струн, и все это звуковое загрязнение каким-то совершенно естественным образом сливалось в нечто весьма приятное мозгу. Дхата даже сама не заметила, как начала похлопывать щупохватом по стене каждый раз, когда слышала в куче звуков особенно четкий удар — чем-то напоминало биение сердца.

— Это, Дхата, музыка.

— Мне нравится, хотя ее и не едят.

— А сейчас — танец!

Усаги крутилась на ножках, махала руками и прыгала, хотя ей и не нужно было прыгать. Движения казались непонятными, бестолковыми; она топталась на месте, то есть никуда не шла, и при этом тратила очень много энергии, и воздух потяжелел от запаха ее пота; но Дхата скоро заметила, что удары ног об пол совпадали с ударами музыки, и ей это понравилось. Она ведь сама стучала щупохватом в том же темпе, а если еще и головокуполом потрясти…

— Давай, давай, танцуй со мной, инопланетянка!

Подхватив Дхату на руки, Усаги закружилась вокруг своей оси. Щупохваты бились о мусор и цеплялись за кровать, но Дхата быстро спохватилась и принялась вертеть и дергать ими, избегая столкновений и одновременно делая танец еще более безумным — к этому моменту она поняла, что смысл танца в как можно большем количестве идиотских движений как можно большим количеством конечностей. И этого добра у нее было больше, чем у четверых человек вместе взятых!

Когда закончилась музыка и стало тихо, обе повалились на мягкую подставку для человека — кресло — и, заливаясь смехом, Усаги дала Дхате испить то, что принесла в чашке. Напиток на вкус оказался такой же странный, как и на цвет, темный и горький, но при этом удивительным образом бодрил.

— Чай! — с гордым видом заявила Усаги. — А то мы все ели, но не пили! Да здравствует чай!

— Да здравствует… чай, — согласилась Дхата. — А давай еще потанцуем?

— Да пожалуйста! Вот, как надо праздновать: делать то, что тебе нравится, что делает тебя счастливой, без оглядки на остальных!

И, как будто сработало голосовое управление, музыка началась снова.

Если бы Кхикс увидел ее сейчас, то наверняка решил бы, что Дхата сошла с ума. Она вряд ли сможет написать об этой сцене в отчете — за столь близкий контакт с Землянкой ее точно не похвалят в совете, Усаги вообще лучше не упоминать — а это значит, что никакого смысла и толка в танцах под музыку нет и быть не могло. Ей придется забыть об этом времени и никогда никому не говорить о нем, а ведь это такая глупость — если тебе выделено определенное, конечное количество циклов, то каждое мгновение своего существования необходимо отдавать делу. Науке. Тому, что имеет смысл и принесет пользу. Не бессмысленных развлечениям, чревоугодию и дружбе.

Но до чего же хорошо!

В перерывах между отдельными мелодиями они садились на кресло и пили чай, разговаривали, делились; с улицы доносилась чужая музыка, и, выглянув на свой страх и риск в окно, они поняли, что музыку включила одинокая Бабуля, забывшая закрыть дверь. Окно она тоже приоткрыла, и Дхата, повиснув на руках Усаги, смогла увидеть, как Бабуля танцует по своей деревянной комнате, беззаботно поднимая вверх юбки — весь ее вид как будто кричал о том, что никто ее не видит, а потому она будет вести себя так, как ей хочется. Счастье вырывалось через окно и ласкало нюх Дхаты; Бабуля и в самом деле пахла так же, как и Усаги в этот момент.

— Что, пляшет без своего деда? — поинтересовалась Усаги, втаскивая Дхату обратно.

— Еще как! Прямо отплясывает! — радостно ответила Дхата. — А раньше ей нельзя было, что ли?

— Думаю, при деде как-то неловко было.

Они закрыли окно, и в этот же момент за стеклом раздался довольно неприятный свист, а затем с грохотом по небу в стороны разлетелись огни.

— Смотри! Это салют! — обрадовалась Усаги. — То, что тебя сюда и привлекло! Значит, двенадцать.

— Что двенадцать? — в который раз спросила Дхата.

— Часов же! Часов! Закончилась цифра 2022, началась цифра 2023.

Салют бросал синие, зеленые и розовые отблески на кожу Усаги, но все эти цвета означали одно и то же — счастье.

— А я не чувствую никакой перемены, — пожаловалась Дхата. — Что 2022, что 2023 — ничего не поменялось.

Усаги улыбнулась во весь рот, нагнулась и прижалась обеими губами к головокуполу Дхаты, издав громкий странный звук и оставив едва ощутимую влажность после себя.

— А так?

— А что ты сделала?

— Поцеловала.

Дхата мало что поняла, но почему-то обнаружила, что ее щупохваты стали совсем синими.