Смерть (1/2)

Чимин просыпается от того, что рядом становится слишком жарко. Рука, которая до этого покоилась на груди Чонгука, становится мокрой. Омега спешно распахивает глаза и сразу впивается взглядом в Чонгука, грудь которого тяжело вздымается, а на лбу образовывались морщинки. Он стонет то ли от боли, то ли от бессилия, случившимся с его телом. Омега прикладывает руку ко лбу альфы и резко одёргивает, чуя пожар, который и так был понят по всему телу. Чимин быстро слезает с кровати и бежит к дверям, прося привести лекаря, но его опережает Хосок, который как раз собирался навестить Чимина. Омега буквально в грудь вливает и что-то мямлит.

— Повтори, я ничего не пони…

— Чонгуку хуже стало, у него жар, он стонет, я не знаю, что делать, — Хосок просит его взять себя в руки и вспомнить слова старика, который говорил, что такое возможно.

Чимин кивает и говорит, что снова вернётся к Чонгуку. До прихода Инхо он прикладывает мокрую тряпку и слова утешения шепчет.

— Чимин, — альфа вертит головой и жалостливо стонет, будто прося Чимина прекратить его вытирания, а лучше что-то говорить. Ему нужна только его рука и голос, не слова утешения, а простое. Омега прислушивается, слыша своё имя вновь. Он убирает прилипшие волосы со лба и целует его, уже желая разреветься, но держится, потому что уверяет себя, что когда Чонгук встанет, то прикажет наказать за ненужные слёзы.

Альфа так хочет открыть глаза, потому что вот она, долгожданная рука и долгожданный голос, который был еле уловим, а сейчас он так близок. Но не дотягивается, не может, с силой распахивает глаза, но снова чернота.

— Чимин, — снова выстанывает он имя, когда покои сотрясает крик Хосока. А у Чимина дежавю. Снова Инхо Хосок бросает на пол.

— У него жар, немедленно исправь, — обрубает Хосок и облокачивается об стену, зло смотря на Инхо.

— Мой господин, я всё ещё помню про дыбу, — бета тоже просит Чимина успокоиться и даже спешно наливает ему отвар, пока сам возится с Чонгуком, который только одно шепчет «Чимин». Про себя бета улыбается, продолжая себя убеждать, что этот альфа зависим от своего омеги. Именно его Инхо и считает главным лекарством. Он делает нужные процедуры, просматривает свои надрезы, замечая, что те немного опухли, но в целом неплохо.

— Что и следовало ожидать, у него сильный организм, который начал бороться.

— А что же он до этого не боролся? — ядовито спрашивает Хосок, пока Чимин закрывает проход к бете.

— А это уже вопрос к вашим лекарям, мой господин, — Чимин поворачивается к Хосоку лицом и видит, как тот мрачнеет. Кажется, скоро польётся не просто капля, а целый поток крови.

Чимин садится возле Чонгука, который всё еще продолжает тяжело дышать, но складки на лбу постепенно разглаживаются, а лёгкая улыбка появляется на лице омеги. Он просит Хосока на свой страх и риск провести Инхо к себе, а то ещё потеряется, на что альфа было начал возмущаться, но под натиском Чимина сдался.

Омега уже рассмотрел в покоях каждый уголок, знает, где лежат разные бумаги, стоит мебель и прочее. Ему очень хочется поменять эту серость, потому что именно она царит в покоях Чонгука. Казалось, что солнце перестало светить в них, когда он заснул мёртвым сном. Омега поджимает губы и подтягивает к себе колени. Он не понимает, как ещё живой ходит, как ещё народ ничего не разрушил, как враги не захватали их земли, ведь момент самый удачный. Неужели они боятся Чонгука в таком состоянии? Или они боятся, что, восстав, он пойдёт по их души? Чимин уверен, что второе, потому что стоит Чонгуку подняться и взять в руки любимый меч, как головы полетят одна за одной.

Чимин никогда так сильно не засматривался на его лицо. Теперь уже исхудалое и бледное, со шрамом на левой щеке, с щетиной, но даже в таком состоянии он может наводить ужас, Чимин знает по себе. Если он плохо себя чувствует, то ему обязательно надо сказать это Чонгуку, который пусть и не отвечает, зато внимательно слушает, именно после разговора легче становится.

Омега переживает и за своё самочувствие, потому что оно связано и с их ребёнком. Пусть всем и кажется, что он халатно к этому относится, но совсем нет. Он и питание своё улучшает и с малышом разговаривает, рассказывает про его отца, который его обижает, потому что молчит постоянно, на что он просит малыша, когда тот вырастит, защищать его даже от отца. Омега даже не хочет допускать мысли, что Чонгук не застанет рождение ребёнка. Он постоянно из-за этого и переживает, накручивает себя, но сам себя вовремя пытается остановить. Омега восстановил и прогулки на свежем воздухе, поэтому обязательно с Ханом каждый день гуляют и болтают на разные темы, Чимин не хочет, чтобы омежка чувствовал отсутствие близкого человека, личного божества, потому что именно для него Чонгук — Бог, которому он готов молиться. Здесь всё просто, ибо Чонгук самый дорогой ему человек, ему даже забота Тэхёна или Бека не смогут заменить ласку отца, который на время его оставил.

Чимин старается шутить, читает Хану, и они оба планируют, как назвать малыша, который скоро у них появится. Хан говорит, что ничего в именах не понимает, что ему всё равно как будут звать его брата, лишь бы тот вообще был, с ним можно было играть и рассказывать что-то новое. Чимин нарочно выберет сам имя, а не то, чтобы ему помог Чонгук, назло ему. Как-то в письме Юнги будто невзначай сказал, что когда сам был беременный Ханом, то Чонгук сказал, что очень хотел бы назвать сына, если родится альфа, Мингу. Конечно, он ни на что не намекает, но просто даёт Чимину возможный вариант. Омега намёк понял и серьёзно над ним задумался, хотя понимает, чьё именно сочетание там, но очень хочет их сохранить.

На третий день после беспокойных ночей, где Чонгук бредил и постоянно стонал, он постепенно успокоился, жара нет и в целом Инхо говорит, что не сегодня завтра может произойти чудо и господин встанет, на что Хосок не перестаёт угрожать ему расправой, если это не так, но на этот раз бета уверен, что Чонгук скоро откроет глаза. И альфа очень хочет, чтобы это скоро произошло, потому что его силы уже исчерпаны, что-то сдерживать он просто не имеет права, потому что официально глава у них Чонгук. Против него уже зреет новый, очередной заговор, про который Хосок знает, но пока выжидает, что же будет дальше и посмотреть, как далеко нити измены переплелись. Но сегодня у него терпения просто не остаётся, поэтому он просит Чимина уехать куда-нибудь, чтобы его жизни ничего не угрожало, неспокойно становится не просто с каждым днём, а с каждым часом, но омега не умолим.

— Я тебе ещё раз говорю, — старается не повышать голос Хосок, но это становится всё сложнее. Он буквально шипит на Чимина, который не уступает ему.

— Ну уж нет, ты можешь отвечать хоть за весь мир в отсутствие Чонгука, но за меня — ни за что. Я буду рядом с ним, даже, если надо будет умереть, — тычет на себя пальцем омега, а после на Чонгука. Хосок вздёргивает руками и пальцами в волосы зарывается. Невыносим.

— Да надо уже что-то делать, если он не встанет, — Хосок указывает головой на Чонгука и на пару секунд замирает, чтобы добавить. — Наконец-то ты открыл глаза, выспался? Так вот, Чимин, я понимаю, что…

Раз. Два. Три.

Чимин подрывается с места, но Хосок перехватывает его и как можно аккуратнее, сдерживает, чтобы не только ему не навредить, но и ребёнку, о котором забоится до жути и уже считает его чуть ли не своим. Чимин роняет мат и бьёт Хосока по рукам, пока тот буквально несёт его на руках к кровати Чонгука, который выглядит весьма печально. Он еле поднимает руку, чтобы протереть глаза, но это стоит больших сил.

Чимин очень бережно прислоняется к его лбу своим и, зажмурив глаза, чтобы ни одна слезинка не выпала, не двигается с места, пока чужая рука ложится на его плечо. Нет поглаживаний или надавливаний, потому что поднять руку и положить на любимое плечо — уже победа для Чонгука. Он улыбается заботе омеге и не может заставить его отстать. Он убирает руку и смотрит на уже заплаканное лицо, Чимин убирает слёзы кулаком, сидя совсем рядом. Он постоянно цеплялся за образ, который не видел, слышал голос, который вёл его, видел во тьме долгожданный свет, за которым скрывался выход. Он чувствовал чужое тепло, голос, но никогда не видел лица, пытался представить, но не мог, будто Чимина и не было вовсе. И альфа испугался, что больше никогда не сможет увидеть его, запомнить, что вот, лежа неизвестно сколько в этой пропасти, он уже забыл его лицо, но помнит всё остальное. Ему постоянно хотелось его увидеть, хоть мимолётный взгляд, неважно какой, пусть бы тот злился, кричал или радовался, ему лишь бы увидеть, ещё раз запомнить.

У него было много времени, чтобы побыть с собой внутренним, тем самым неправильным и гнилым, который преследует его всю жизнь. У него тоже нет лица, но стоит Чонгуку приглядеться, как там оказывался он сам. Они могли подолгу сидеть друг напротив друга и молчать. Чонгук осмыслить пытался, как вырваться, как разорвать цепи, в которые его не собственной воле заковали, как выбраться и убить всех, кто к этому причастен, но самое главное, — увидеть его. Но второй он был против, постоянно пытался оттянуть, тянул вниз. И Чонгук всегда оставался в одной точке, пытаясь уловить лишь уже еле уловимый голос.

Если и тонуть, то только в любви к одному омеге на этой проклятой земле, к тому, кто полностью его, кто занял его мысли и въелся в душу. Он не знал любви, он, казалось, никогда её не поймёт. Но увидев его, спросил себя, это ли оно. Может, ему просто кажется и он путает с интересом. Если бы это было так, то не корил бы себя, не убивал себя каждый раз, когда видел его боль, не мог себя без него представить. Но как бы не прочны были цепи, они тоже рушатся. Одним резким движением всё может оборваться, однако если это произойдёт, то он ещё попытается держать один конец, главное, чтобы кто-то держал другой.

Чонгука любили за его власть, за его возможности, за его решительность, но никто на него не смотрел такими глазами, которые есть только у него. В них не было лжи, в них были только самые настоящие эмоции, которые он так давно не видел в человеке, в самом себе. Он улыбался глазами, чем веселил его. Мог огрызаться и не подчиняться, чем вызывал гнев его. Он мог рыдать и еле сдерживать свой крик, чем доставлял ему ещё большую боль, потому что именно он ему её и причинил. В эти моменты всегда хотелось пойти против себя, сказать, что нельзя так с тем, кто наконец-то что-то пробудил в тебе, ломать. Но он не мог, не только из-за принципов, а просто потому, чтобы показать, как бы сильно он его не любил, но у всего должно быть банальное уважение, только и всего, что он требует. Но Чимин так не может, он расшибётся, но ни за что не встанет на колени, не будет умолять о пощаде, не станет подчиняться его приказам и скорее убьёт его самого, нежели послушает. И это чертовски бесит, потому что омега просто неугомонный и неконтролируемый. И это восхищает, потому что он первый, кто после подобных выходок выживал. И Чонгук долго искал ответ, пока не нашёл его где-то глубоко в себе, где-то в собственном сундуке, который был заперт и ни к чему ему был, но кто-то вдруг ключ нашёл и начал его открывать.

Яростное желание выбраться из пучины собственного сознания, прекратить встречи с самим собой, потому что он душит, Чонгук убивал себя собой, этот образ давил на него, говорил то, что он когда-то считал правильным, а сейчас не желает слышать. Лишь бы выбраться, лишь бы ещё раз увидеть, прикоснуться к пухлым щекам и к себе прижать. Навечно. Не отпускать чтобы.

В один из дней он закрывает глаза, игнорирует своё присутствие, которое постоянно что-то шепчет, зазывает, но он слышит тихое «Чонгук», а следом всхлип. Хочется ответить, что «кроха, не переживай, я рядом, пожалуйста, не плачь», но он молчит. Потому что он почти мёртв, потому что он растерял свои силы и всё, что ему остаётся, это хвататься на нити, что связывают его и Чимина. Лежать бы всё время и слушать его, но до боли в сердце хочется его к себе прижать и назвать нежно кроха, вдоволь надышаться его запахом и в последний раз прикоснуться к губам, чтобы хоть какое-то воспоминание от него осталось.

Он не понимает, как это происходит. Раскрывает глаза и сразу чувствует острую боль, но не только в боку, в который попала стрела, но и в руках, голове, которая трещит, а писк будто после контузии не даёт различать другие звуки. Стоило ему вдохнуть, как он почувствовал его запах. Он повсюду, он везде витает, из-за чего невольная улыбка касается губ. Он его не покидал, рядом сидел и точно себя изводит. Чонгук бегает глазами по комнате, пытаясь понять, что изменилось, но всё такое же, только теплее стало, свет наконец-то закрался здесь и согрел его.

Именно этот свет стоял и разговаривал, а точнее сказать, спорил с Хосоком, который первый и застал пробуждение друга. Стоило Чимину к нему прикоснуться, то он почувствовал, что умирает вновь, но в этот раз он является палачом. Омежьи руки аккуратно обнимают его, даря тепло его телу. А Чонгук обмер и не может совладать с собой. Как же это ново.

— Пожалуйста, больше не бросай меня, — шепчет омега, лежа возле него и смотря глазами, полными горя и страха, что чуть не потерял. Чонгук слабо кивает. Хосок помогает ему приподняться, и альфа, под кряхтения из-за немоготы, принимает сидячее положения, приходя в себя. Столько мыслей в голове, а ни одна не озвучивается. Он так долго ждал, чтобы очнуться и посмотреть на того, кем были заняты все его мысли. И вот он сейчас сидит перед ним, уставший и замученный, с заплаканными глазами и ломаной улыбкой на лице, виной таким изменениям только он. И это ещё одна причина ненавидеть себя, ведь его кроха сильно переживал.

— Не брошу, — еле выговаривает слова Чонгук, потому что каждое новое слово даётся с особой болью. Он смотрит на Хосока, будто задавая вопрос «что успело произойти, пока меня не было». Альфа будто понимает, что хочет сказать ему друг, поэтому, тяжело выдохнув, начинает печальный рассказ.

— Мы с трудом сдерживаем людей, в верхушке творится неразбериха, тебя и твою семью, — Хосок кивает на Чимина и подразумевает Хана. — Собираются убить, — Хосок видит, как мрачнеет Чонгук и как напрягается Чимин, который не так за себя переживает, а за своего альфу. — Наши соседи тоже активизировались, удивил Намджун, который даже не появился в споре, кому же какая территория останется после твоей смерти.

— Это потому, что он думает, что всё будет его, — Чонгук удивлён, как много слов сказал, но после этого сразу кашлем заходится. А Чимин хмурится и зло смотрит на него, не одобряя. Он просит его вновь прилечь под бок, чтобы было спокойнее, омега с радостью просьбу выполняет.

— Возможно, — говорит Хосок. — Некоторых лиц, что были причастны в твоём покушении, я задержал, либо же распределил по территории, чтобы ты лично с ними расправился или же чтобы посмотреть за их деятельностью, — Чонгук кивает, соглашаясь, он пока плохо воспринимает окружающую действительность, что рядом с ним лежит Чимин, по которому он сильно соскучился. Он в сознании несколько минут, а уже голова загружена разными вопросами и возможными путями их разрешения.

— Тебе нужно сейчас отдохнуть, надо сообщить, что ты…

— Нет, — протестует Чонгук и сразу жалеет, что так резко выразился, потому что по всему телу будто удар прошёлся. Чонгук прикрывает глаза и тяжело дышать начинает.

— Я позову старика, — говорит Хосок и выходит, оставляя Чонгука на Чимина, который уже требует, чтобы он показал ему рану.

— Кроха, как я по…

— Немедленно дай я посмотрю на твою рану, за всё время я уже научился её обрабатывать, так что не начинай, Чон Чонгук, — альфа улыбается и разрешает омеге начать возиться. Это хорошая возможность насмотреться на него. Чимин очень изменился, Чонгук пытается сильнее втянуть воздух в лёгкие, чтобы только его запах там был, но заходится кашлем по новой. Чимин складывает руки и, выгнув бровь, просит его успокоиться.

— Как я могу, если хочу надышать тобой, — он тянет руку, но Чимин аккуратно кладёт её на место, а после, откуда-то достав платок, вовсе привязывает руку к кровати. — Что ты…

— Замолчи, иначе я в тебя лично нож воткну, — а ведь воткнёт, Чонгук не сомневается, пару раз ещё прокрутит и снова воткнёт, чтобы его агонией любоваться. Потому что для них нет места той настоящей любви, у них общая ненависть, которая слаще любых слов о любви.

Чимин убирает волосы со лба и потихоньку начинает стирать вокруг раны кровь и промакивает аккуратно саму рану. Он закусывает нижнюю губу и старается не думать, что Чонгуку больно. Но тому не больно. Ему только бы смотреть на него, даже за то, что тот кое-как руку ему привязал, ничего не скажет. Его телу больно, но он этого не чувствует, потому что полностью на Чимине сконцентрирован. Его Монстр сейчас побит, скулит о боли, но посмотрев на омегу, про раны забывает.

Чимин только заканчивает, как в покои входит незнакомый Чонгуку бета. Он хмурится, потому что Хосок буквально его воткнул и чуть ли не швырнул на пол. Так альфа поступает с людьми, которые перешли ему дорогу и тех следует наказать. Бета ничуть не обижается, отряхивает одежду и улыбается Хосоку. Чимин кричит на Хосока, что тот снова обижает Инхо и возвращается к Чонгуку.

— Мой господин, я очень рад, что вы так скоро открыли глаза. Как сейчас вы себя чувствуете? — Чонгук, ничего не ответив, смотрит то на Чимина, а потом на Хосока. Первый отвечает раньше:

— Это Инхо, и он способствовал твоему скорому выздоровлению, — Чонгук вскидывает в удивлении брови, переводя взгляд на Хосока, который насупился. Чимин прослеживает за его взглядом и добавляет. — Только вот с Хосоком у них плохие отношения, — улыбается омега, а Хосок закатывает глаза.

— Если вы позволите, то я осмотрю вашу рану и дам новую мазь, — спрашивает бета, а Чонгук внимательно на него смотрит, пытается уличить обман, но Чимин, который подпустил к нему этого человека, наверное, знает, кто он и доверяет.

— Почему же мои лекари не справились, а ты смог? — бета улыбается и, перемешивая какие-то травы, отвечает.

— Вы точно братья, — больше для себя говорит он. — Я думаю, что это у них надо спросить, но здесь я бы сказал, что чудо произошло, потому что после этого яда обычно никто не выживал, было очень мало шансов, но они были, раз вы всё-таки выжили. Я пытался найти средство, которое окажет больших эффект, но и которое может подействовать на ваш организм отрицательно, тут всё зависело от того, захочет ли он бороться. И, — бета наносит мазь вокруг раны, — он справился. Сначала у вас был жар, вы бредили, а как итог, сейчас вы открыли глаза, — он снова добродушно улыбается и перебинтовывает торс альфы.

— Значит, благодаря тебе я сейчас могу видеть своё самое ценное и дорогое сокровище, — Инхо даже не оборачивается, чтобы понять, про кого именно говорит Чонгук. — Даже несмотря на то, что Хосок злится на него, я велю озолотить тебя, — хмыкает Чонгук и подзывает Чимина, который наконец-то отвязывает его руку и кладёт ту на бедро, не сводя злого взгляда.

— Ну что вы, мой император, даже не столько я вам помогал, как вера и желание вашего мужа спасти вас.

— Хосок, — обращается он к понурому Хосоку, который отходит от стены и внимательно слушает друга. — Ты лично вознаградишь Инхо за его дело, — Хосок кивает, а самого злость распирает, но пока друг ещё слаб, он потерпит и не станет срываться.

— И ещё, Хосок, никому не говори, что я очнулся, пусть для всех я так и остался лежать. Только сына ко мне приведи, — Чонгук замолкает, потому что Инхо всовывает ему в руки отвар и просит выпить всё. Альфа послушно следует всем предписаниям под одобрительные кивки Чимина, которым всё никак насытиться не может. Он благодарит бету и просит всех оставить его с омегой, как через несколько минут в комнату врывается Хан, который чуть ли не вешается на шею к отцу, но того вовремя останавливает. Он спрашивает, почему нельзя, на что Чонгук коротко отвечает, что ещё не до конца выздоровел.

— Папочка, я так рад, что ты проснулся, я так скучал, — тараторит Хан, лежа под его боком, пока Чонгук его молча слушает, периодически вставляя слова.

Чонгук ещё не до конца понимает, что очнулся, что всё это взаправду, что сейчас он с теми людьми, для которых и жил, за последнюю надежду цеплялся. Он треплет Хана по волосам, продолжая внимательно слушать. В конце концов, омега засыпает на руках отца, прижав руку к себе и не отпуская. Чимин предлагает Чонгуку перенести Хана, но тот отказывается и просит его лечь под другой бок.

— Что это за приступ нежности, мой господин, — хихикает омега, но мгновенно меняется, ловя метнувшийся холод на дне чужих глаз. Он под оханья ложится рядом, предварительно чмокнув Чонгука в щёку.

— Завтра будет витать только один запах, — тихо говорит Чонгук и пересиливает кашель, чтобы не разбудить Хана, который во всю сопит и что-то бубнит во сне.

— Мне стоит прикрыть нос, — Чимин понимает, что имеет в виду Чонгук, какой именно запах. Он точно слышит, как Хосок мечи точит да жертв подбирает. Омега тяжело выдыхает, потому что знает, что лучше смириться, к тому же эти люди изменники, а за это следует наказание.

Когда же Чимин смог так быстро научиться оправдывать казни?

Он засыпает под размеренное биение сердца мужа и наконец-то ощущает спокойствие за столько времени, впервые смог заснуть счастливым и не бояться, ибо ощущает тепло рядом.

***</p>

Только проснувшись, Чимин не замечает рядом ни Хана, ни Чонгука. И ни пропажу первого, ни пропажу второго он объяснить не может. Он быстро встаёт с кровати и выдыхает сразу же, как видит сидящих на просторном балконе Чонгука и Хана, который принимает еду с рук отца. Чимин сначала даже мешать не хотел, но убежать от Чонгука невозможно.

— Я тебя сразу и услышал, и почувствовал, иди ко мне, — приглашает присесть на место рядом с ним. Омега послушно садится рядом.

— Тебе не больно было вставать?

— Даже если и так, то я просто должен, мои кости уже забыли, что такое двигаться, а лёгкие — свежий воздух, поэтому я приказал накрыть стол здесь, чтобы хоть немного надышаться воздухом, которого мне так не хватало, но который я получал от тебя, — он аккуратно касается губ Чимин, тут же вспоминая, что рядом сидит Хан, который закрыл лицо ладошками.

— Фу, какая гадость, — выпаливает маленький омежка и собирается убежать прочь, если не врезался бы в ноги Хосока, который тут же его хватает на руки и целует в обе щеки. — Хосок-а, бежим, папочка целуется, фе.

— Какой кошмар, — повторяет интонацию Хана Хосок и смеётся, опуская омегу на землю. — Он тебя тоже целует.

— Спаси, — шепчет малыш и получает неодобрительный возглас от отца.

— Хосок — мой человек, он подчиняется мне, поэтому здесь ничего не изменишь, Хан, — улыбается Чонгук, ближе притягивая к себе Чимина, который тянется за горстью орехов.

— Да, но он меня любит, поэтому и защитит даже от тебя, — становится за его ногу Хан и пропускает вперёд альфу.

— Вот когда Мингу появится на свет, то уже его я буду защищать, — улыбка сползает с лица Чонгука мгновенно, он переводит взгляд на Чимина, который шипит на Хана и не смеет глаз поднять на Чонгука.

— Ну, мы пойдём, пожалуй. Чонгук, сегодня состоится заседание, на котором будут принимать решение, касательно тебя и твоей смерти, поэтому всё уже готово и мы ждём тебя, — под писк Хана Хосок забирает его, оставляя пару наедине. Чимин пару минут мнётся, не решаясь и слово вымолвить.

— Почему ты замолчал и опустил глаза? Ничего не хочешь мне рассказать? — омега неторопливо поднимает глаза и, кажется, дар речи теряет. Конечно, он планировал рассказать про ребёнка, но не всё так быстро же.

— Я… Чонгук, я…

— Почему моего сына решил назвать Мингу? — очередь Чимина удивленно вскидывать брови.

— Но я ведь даже не сказал…

— А я знал ещё вчера, — улыбается Чонгук и тянет омегу на себя, чтобы оказаться возле его лица. — Ты забываешь, что у меня уже был беременный омега и я прекрасно чувствую своего ребёнка, — Чимин часто-часто моргает, старается сдержаться себя, а после просто прикладывается к его губам, в надежде получить ответит.

Чонгук хмыкает, позволяя омеге отомстить за раскрывшуюся тайну. Он не злится, более того он считает, что сам заслужил это, он бросил своё сокровище на несколько месяцев, а сейчас ждал от него полного разговора. Как бы он не любил запах Чимина, но чувствовал ещё другой, всю ночь его нюхал и обдумывал, спать не мог. Вариант, что Чимин может ему изменить был отброшен сразу же, тогда остаётся другой, более возможный из всех, а учитывая, что он сам испытывает какую-то непонятную ласку и заботу больше не к Чимину, а к кому-то другому, тому, кого его омега назвал Мингу, он всё понял. Мысленно альфа тысячу раз говорит омеге спасибо, припадает к его ногам и молит о прощении, о том, что оставил их. Чонгук в эту ночь столько счастья испытал, что задохнуться мог не только от того, что тело ныло и стягивало, а от того, как ему хорошо было, как он понимал, что его зависимость только растёт, как и минуты без него не может. Даже сейчас, лёжа с ним рядом, ему мало, хочется ещё ближе, хочется в самую глубину себя.

Но всё равно что-то не даёт Чонгуку покоя. Он снова со своей семьёй, обрёл наконец-то своё счастье, но когти скребутся внутри, рык постоянно слышит и не понимает, что может быть итогом этого. Его всегда было двое. Он и его постоянная спутница, его тень. Попятам ходит и молчит, убивает этим. Чонгук познакомился с ней ещё в детстве, когда уже чётко знал, какое именно желание разгорается внутри. Постепенно тень превратилась в него, у неё такие же волосы, такое же тело, только вот сердца нет. Эта сущность не даёт покоя долгожданного, но Чонгук не прогоняет её, более того наблюдает, злится и иногда разговаривает, что можно сойти с ума. И сейчас она давит, Монстр беснует, не хочет подчиняться, а Чонгук не знает причину изменения, или же просто не хочет её принимать. Этот омега, который занял все его мысли, который так глубоко засел, что и вырвать больно будет. И тень всё чаще на это намекает, а Чонгук уши затыкает и своим мальчиком любуется, не желая слушать молчание, прикрыв глаза.

У тебя есть сила, но ты её губишь, она тонет в нём. У тебя много власти, которую ты никогда ни с кем не делил, но с радостью поделишь с ним. Ты никогда не сомневался и был твёрд, а сейчас ты превращаешься в большинство мужей твоей империи. Нет больше того Чон Чонгука. Нет. Но ты всегда всё можешь исправить.

И он знает. И он исправит.

***</p>

Чимин помогает Чонгуку переодеться, альфа наконец-то побрился, собрал волосы в тугой хвост и ждёт, пока Чимин закончит с ним под кучу ворчаний. Он только второй день как глаза открыл, а уже куда-то собирается идти. Точнее не куда-то, а на казни, на лютые и страшные казни, которые несколько дней не будут прекращены в империи.

— Знаешь, — продевая пуговицу в петелько, говорит Чимин. — Я читал, что цвет кафтана соответствует событию. Например, — Чимин разглаживает ткань и поправляет, — сегодня на тебя красный, а это значит, что кто-то умрёт, — Чонгук хмыкает и, поглаживая щёку Чимина, целует в лоб.

— Не верь во всё, что пишут, — начинает альфа, пока Чимин завершает его образ огромными перстнями на пальцы. — Возможно, где-то это и есть, но на меня это не действует, тогда те, кто узнает, что я в красном, разбегутся, потому что знают, что я по их души.

— Да ты и так по их души, — фыркает омега и обнимает его по спины, еле дотягиваясь до плеча, чтобы положить свою голову.

— Верно, я очень не хочу, чтобы твои мысли были заняты этим, — Чонгук поворачивается к нему лицо и притягивает на себя, чтобы получить очередной сладкий поцелуй, который Чимин с радостью даёт.

Альфа задирает ночную сорочку и поглаживать выпирающий животик начинает, чувствуя, как Чимин улыбается в поцелуй, поэтому движения не прекращает. Он бы точно его взял здесь и сейчас, но главнее на данный момент искоренить то, что ещё не дало плоды, вырвать с корнем и впредь не рассаживать у себя. Чимин грустнеет, когда альфа отрывается от его губ и вешает на пояс меч. Чимин не уводит взгляда и старается не выдать своего беспокойства.

— Кроха, — звучит мягко Чонгук и притягивает его к себе, вжимая в грудь, — не беспокойся, никто не посмеет даже пальцем вас тронуть. А если ты не послушаешь меня и начнёшь думать о плохом, то я прикажу тебя наказать, — убедительно звучит, Чимин тихо сглатывает и отходит сам, скрестив руки на груди.

— Ты можешь сделать больно мне, но своему наследнику, — тычет омега на живот, — никогда. И только ради малыша я не буду волноваться, поэтому можешь идти рубить головы или что ты там хотел, — машет рукой Чимин и уходит на балкон, оставляя альфу стоять и смерять его суровым взглядом. Манипулятор.

А ведь ты способствовал его раскрепощению. Ведь ты сам бросаешь себя к его ногам, а он тобой манипулирует. Удержи хоть какую-то власть в руках, если даже контроль над омегой потерял.

Чонгук молча выходит из покоев, на выходе его уже ждёт Хосока. Тоже полностью готовый, с двумя кинжалами по бокам, держа руку на эфесе меча. Чонгук видит, как черти пляшут на дне чужих глаз, предвкушая скорое веселье.

Хосок приказ выполнил, никто не знает, что Чонгук ещё вчера очнулся, он приказал и Хану молчать, иначе «папочке может стать хуже, если ты кому-то скажешь, что он очнулся». Хану два раза повторять не пришлось, он всё понял и поклялся молчать до конца. Альфа даже Беку и Сехуну не сказал, хотя первый точно что-то да знает, уж больно подозрительно он на него глазел, когда Хосок вышел из покоев Чонгука. Всё шло своим чередом, а сейчас Чонгук это рушит. Во дворце постоянно витал траур, все ходили понурыми и безжизненными, но сейчас, стоило Чонгуку появиться на пути у слуг, как из их рук всё выпадало, а следом страх накрывал головой. Но Чонгук не реагирует на них, потому что сейчас есть дело поважнее разборок. Омеги, скучающие и грустные в гареме, почти не разговаривают, но когда прибежал один из слуг и сказал им новость, тут же встрепенулись, сначала не поверили, потом обрадовались, потом снова начали отрицать, а потом и вовсе решили глазеть по сторонам и ждать. Слух о том, что Чонгук стоит на ногах, мгновенно разнёсся по всей столице, уже через несколько минут дворец преображаться начал, с лиц всех снялась маска траура, веселье озарило их лицо. Даже народ выдохнул с облегчением, потому что с момента болезни их господина их начали притеснять местные власти.

Чонгуку не терпится пролить много горячей крови, он даже этим Хосока ещё больше заводит. Альфа еле сдерживает свою сущность, чтобы быстрее Чонгука не начать рубить головы. Он облизывает сухие губы и сильнее сжимает руку на эфесе. Хосок всё устроил прекрасно, он приказал своим людям поймать заговорщиков и вывести во двор, где обычно они проводят казни. Некогда верные ему люди стоят с мешками на головах и на коленях, люди Хосока, в чёрных масках и немые, не говорящие ни слова, потому что не могут, потому что Хосок лично каждому язык отрезал, чтобы он не смог разносить грязные слова, он выучил их выдержке и смирению, а главное — способности убивать. Быстро и красиво.

— Пустите, демоны ада, да будьте вы прокляты. Вы знаете кто я? Вы знаете, какую должность я занимаю, псы безродные.

— Да ну, и какую же должность я тебе дал? — все сразу замолкают, не смея ни слова произнести, а всё потому, что сейчас мука хуже смерти по их души пришла. Чонгук сложив руки на спиной, просит снять мешки с предателей, чтобы каждый смог увидеть смерть в его глазах.

— Г-господин, — заикаясь, начинает тот. Но Чонгук делает знак рукой, чтобы тот замолчал.

— Я ненавижу предателей, Мин Хо, я их терпеть не могу, каждого обычно собственноручно убиваю и самым извращённым способом. Я слишком долго держал вас у себя, — глаза Чонгука огнём горят, страх наводят. Альфа на коленях всё еще продолжает умолять, во всю рыдает и семьёй прикрываться пытается. Чонгук на это хмыкает и, достав из-за пояса любимый кинжал, прикладывает к щеке альфы. — Семью вспомнил, ты мою семью жизни хотел лишить. И думал, — Чонгук направляет лезвие в закрытый глаз и слушает вой, который слаще ему всякого мёда, которым он питаться забыл как. Он надавливает на клинок, но не сильно, — что избежишь наказания? — шепчет на ухо Чонгук и улыбается, он вдруг резко убирает кинжал за пазуху и просит открыть глаза несчастного.

— Ты говорил про семью, так давай же на твою посмотрим, — Хо сразу же распахивает глаза и видит перед собой членов своей семьи, к которым подходит Хосок. Альфа стоит позади и держит за красивые серые волосы омегу лет тридцати. — Твой муж, красивый и верный супруг, — начинает говорить Чонгук и любуется страхом. — А твои сыновья очаровательные невинные омеги, — теперь Чёрная Смерть над ними витает. — Как думаешь, выдержит кто-нибудь из них моих воинов? Они, конечно, не отличаются нежностью, но в принципе, могут и удовольствие подарить, — Хосок начинает смеяться, потому что понимает, что Чонгук нагло лжёт. Единственное, что могут подарить их воины — смерть.

Хосок кивает своим людям и точно уверен, что под их масками кроется ехидная улыбка. Если омеги выживут, то это будет чудом.

— А ты смотри, Мин Хо, смотри, — тянет Чонгук и не даёт голове альфе склониться. Другие альфы, что также стоят на коленях и уже тысячную молитву произносят, тоже вынуждены смотреть на это. А альфа не может смотреть на мучения своей семьи, но Монстр над ним заставляет его.

Стоило воинам подойти, как оглушительный крик срывается с губ мужа Мина. Чонгук держит его за щёки, сильнее сжимая, чувствует, как слёзы стекают по рукам. Самый лучший вид достаётся стоящим на коленях, каждый из них видит борьбу красивых омег, которых уже ничто не спасёт. Воины не тратят время зря, потому что их обучили другому, они рвут дорогую одежду, оставляя лежать нежное тело на белом мраморе, который в скором времени окрасится в красный. Их берут грубо, без всякой нежности, без всякого удовольствия. Альфа вертит головой, просит отпустить свою семью, взять его жизнь, на что Чонгук говорит, что обязательно, но уже после представления. Никто из людей не смеет опустить голову, потому что их за затылок держат и каждый раз по щекам бьют, чтобы видели, что будет и с их семьями.

— Господин, смилуйтесь…

— Ну уж нет, давай досмотрим до конца, увидим, как эти задницы порвут мои люди, а потом твоих сыновей кинут в бордель, а твой муж отправится с тобой в могилу, чтобы ты не скучал, — представление продолжается ещё долго, даже нервы Хосока сдают, но вида он не показывает, он на секунду, всего лишь мимолётно мог представить, что его также могут наказать, а перед его глазами Тэхён. Он отгоняет непрошенные мысли и решает уйти в свои думы.

Когда люди Хосока заканчивают, они берут сыновей Хо, как и обещал Чонгук, куда-то несут, несут на долгие мучения. А красивого омегу, мужа Мина, становят на колени. Омега хрипит, его держат за еле держащуюся на нём накидку, которая вовсе не скрывает его наготы. По бедру стекает кровь, перемешанная со спермой не одного альфы, из разбитых губ сочится кровь и перемешивается со слюной, что капает на белый мрамор, создавая разводы.

— Нравится, скажи, нравится? — кричит Чонгук и дёргает альфу за шкирку. — Такое ты хотел сделать с моим омегой? Так ты хотел поступить с моим детьми?

— Я… Прошу, молю вас…

— Моли дальше, только давай ты досмотришь пытку до конца и тогда мы послушаем тебя, — Чонгук кивает и просит притащить омегу поближе, прямо к ногам мужа. Бедного омегу бросают к такому же рыдающему супругу, а Чонгук, скривя рот, смотрит на то, как омега пытается руки протянуть, как до своего альфы дотянуться пытается. А Чонгука тошнить начинает, он приказывает одному из воинов подойти к несчастному.

— Смотри, как он себя убивать начнёт. Ну же, малыш, — альфа садится на корточки перед омегой и вытирает его слёзы, утишая. — Не плачь, скоро всё закончится, — смертью, хочет сказать, но не озвучивает, потому что все и так прекрасно это осознают. Он передаёт омеге свой кинжал и просит тот взять. Омега будто его не видит, всё смотрит на своего альфу и плачет, тогда Чонгук сам вкладывает в руку нож и к его груди направляет.

— Давай, малыш, облегчи свою пытку, проткни свою очаровательную грудь моим кинжалом и тогда спасение обретёшь.

— Нет, пожалуйста, я не…

— Как же это всё скучно, — кривит рот Чонгук и сам помогает омеге. Он легонько надавливает на руку омеги, как следом из его рта вырывается хрип, а Хо вынужден смотреть, как перед его глазами, самое красивое для него существо умирает, как нежная грудь, вся изодранная, перепачканная сейчас разрывается от воткнутого кинжала. Он шепчет ему три заветных слова, ловя, как ему кажется, последнюю улыбку, прежде чем провалиться в вечный сон.

— А теперь ты, — Чонгук точно вошёл во вкус, потому что он не различает ничего, он видит только одно — красную пелену, что застелила глаза и что бальзамом на душу ложится. Он наклоняется к альфе и берёт его за подбородок, заставляя на себя смотреть.

— Ты говорить хотел, ну же, я слушаю.

— Хотел, мой господин, — выдавливает последние слова из себя альфа и собирает всю волю. — Но сейчас хочу одного, чтобы вы сдохли самой мучительной смертью, чтобы с вашим омегой было так же, чтобы ваши дети страдали, чтобы…

Он больше не говорит. Он кричит. Потому что Чонгук резко вводит кинжал в глаз, слыша уродливый крик, начиная выплёвывать слова:

— Так будет с каждым, — шепчет он и вынимает нож, вонзая его во второй глаз. Он до скрежета сжимает зубы, чтобы сразу не убить, чтобы позволить насладиться смертельной агонией. Только одно упоминание о Чимине заставляет его звереть, он никогда не позволит такому же случиться с ним, ни за что. Он поставит себя под удар, вынесет не одну муку, но не отдаст своего мальчика.

Мужчина продолжает истошно кричит, но после того, как в первый раз почувствовал кинжал в своём глазу и то, как глубоко Чонгук его вонзил, теряет сознание и вскоре умирает. Невозможно умереть от страха. Возможно, если имя ему Монстр.

Альфа небрежно отбрасывает от себя первое тело и возвращает себя ко второму, не снимая улыбку с лица, ту самую, что говорит, как ему плевать на их мольбы и крики, что каждый сегодня умрёт, кто перешёл ему дорогу, в каждой семье плачь стихать не будет, а потом резко заткнётся, потому что те, кто оплакивал, будут с теми, кого они оплакивали. Чонгук наклоняется к альфе и резко оттягивает его за волосы.

— Ты так просто не умрёшь, нет, — шепчет альфа и отпускает волосы, всматриваясь в лицо, переполненное гримасой боли. Чо Сынге. Второй человек, что был замешан в покушении на Чонгука и тот, кто составил будущий план того, как поступить с его двором и империй. Он пару раз ударяет по щекам и просит собраться.

— Хосок, лошади готовы? — резко обращается он к другу, который кивает в знак согласия. — Кони порвут тебя на куски, а потом я прикажу разбросать их по всей столице, чтобы каждый знал, что бывает, если покушаться на меня и мою семью. Те, кто был причастен, пусть лишатся головы, разошлём их в подарок нашим друзьям, — кривит рот Чонгук, — одну часть тел пусть насадят на мясные крюки и на центральной улице повесят, а другую часть пусть отдадут псам, я думаю, что человечину они ещё не пробовали, но только откусив кусок, поймут, как это вкусно, — облизывает сухи губы Чонгук и всматривается в побледневшего альфу, который пытается отогнать мысли о своей скорой мучительной кончине, и, выпрямившись, уходит.

Уходит, чтобы продолжить казни, чтобы собственными глазами увидеть, как тело несчастного разорвут кони, как долго будут валяться его ошмётки и портить траву своей гнилью, чтобы слышать крики и упиваться ими, чтобы тонуть в долгожданном крике боли и слышать, как монстр вопит «ещё». И Чонгук продолжит, потому что они покусились не только на его жизнь, но и на жизнь его омеги. А смерть — единственный способ насладиться и отплатить.

— Чон Чонгук, — одёргивает его Сынге, которого уже волочат к лошадям и привязывают. До площади его дотащит одна лошадь, а там разорвут уже две. Чонгук оборачивается и просит подождать. Он подходит к несчастному, который посмел выразить ему непочтение. Только альфа подошёл ближе, как Чо начинает быстро говорить, чтобы точно успеть.

— Тебе не надо искать изменников, потому что они повсюду, они в твоём окружении, они за пределами империи, они везде. Каждый хочет тебя убить, каждый хочет вырвать твоё сердце и проткнуть. И это время придёт, будь уверен, когда-нибудь народ увидит твоё падение, а мы с небес будем наблюдать над твоей агонией, — Чонгук хмыкает и, наклонившись к Сынге, говорит леденящим голосом:

— Чтобы меня убить, потребуются тысячи лет, вот только и в Аду я буду такой же недосягаемый. Вам стоит запомнить, что у этого мира только одним правитель и имя ему Чон Чонгук.

Монстр.

Весь день в столице кровавое солнце держится. Крики не стихают ни на секунду, трупы висят вдоль улиц, а кровь потоком стекает на землю, оставляя навеки следы всех тех, кто посмел пойти против главного.

В этот же день Чонгук и Хосок отправляются к войскам, альфа полностью уходит в дела государства. Чонгук объявляет мобилизацию, собирает полки и просит начать подготовку. Он устал, что его воины маются без дела, грабят и бесчинствуют, их мечи затупились, а жажда крови только увеличилась, поэтому Чонгук сделает всё, чтобы решить эту проблему. Он отправится в поход, каждый мятежный город подчинит, любую территорию захватит, кто хотел воспользоваться его недугом. Начиная с сегодняшнего дня, Чонгук не вложит меч в ножны и продолжит казни, смерти, подчинения. Он сделает всё, чтобы обезопасить свою империю и свою семью.

Спустя несколько дней Чонгук уже основательно берёт бразды правления в свои руки. Он посылает отряды для подавления мятежей, усиленно проводит внутреннюю политику, чтобы сдержать народ, наказывает тех, кто угнетал их. Не останавливает казни и продолжает расследования.

***</p>

Намджун отдыхает, сидя в саду, читая очередную бумагу. Для него это кажется отдыхом, а для Юнги скукой смертной. Его альфа позвал, чтобы тот скоротал время, а сам уткнулся в бумаги и совсем не обращает на него внимание, как бы омега не старался. Юнги лежит на его бёдрах, пока альфа одной рукой держит бумаги, а второй поглаживает его спину. Юнги уплетает дольки винограда и скучает, когда приходит слуга и говорит, что из Хузура прислан некий подарок. Намджун тут же мрачнеет, а Юнги навостряет уши, даже сидячее положение принимает.

— Подарок? Я люблю подарки, — улыбается Юнги, но не получает ответа от Намджуна. Тут отчего-то холоден и мрачнеет с каждой секундой.

— Юнги, иди к себе, — старается спокойно говорить Намджун, когда двое стражников приносят сундук. Омега видит, как изменилось настроение мужа, но уходить не хочет.

— Я тоже хочу посмотреть, ну пожалуйста, Намджун, — дует губки омега, но это не работает, альфа повторяет свою просьбу. — Ну и уйду, а вечером не приду к тебе, так и знай, — Юнги показывает язык и, встав, нарочно сталкивает кувшин с вином и, как ни в чём не бывало, уходит, оставляя уже злого альфу. Тот еле держится, чтобы не сорваться.

Стоило Юнги скрыться, как он просит открыть сундук и посмотреть, что там внутри. Его просьбу выполняют и, только открыв крышку, Намджун сводит брови и до крови щеку кусает. Под красивыми тканями, окрашенными в красный цвет, лежит голова, из рта которой торчит записка. Намджун приказывает достать из рта несчастного послание. Что и следовало ожидать от Чон Чонгука, от зверя, который залечил свои раны и начал кровью насыщаться. В записке ничего, кроме слов «Кто следующий?», ничего нет. Альфа возвращается за стол и сжимает в руках записку.

— Браво, Чонгук, ты наводишь страх, но только не на меня. Я рад, что ты поправился, впредь я не буду тебя недооценивать.