Игра (1/2)

Чимин вовсе не был напуган, потому что он был зол на себя. Он бьёт руками о железную решётку и просит его выпустить. В конце концов силы омеги заканчиваются и он оседает на пол. Здесь холодно, а он полуголый, никто даже не побеспокоился о том, что Чимин может замёрзнуть. Лучший способ избавиться от него, конечно, заставить сдохнуть от холода, только они не знают, какой огонь внутри Чимина разрастается.

***</p>

Сколько Юнги себя помнит — всегда был несчастным. Сначала это первая любовь, потом внезапное «побег» из дома, потеря близкого человека, насилие и ещё много, много, много боли, с которой он сроднился. Нет на теле ни клочка, который не знал, что такое боль. Если у омеги спросить, что для него любовь, то он ответит — боль, жизнь — боль, будущее — боль. Даже если что-то приносило счастье, то это мгновенно перерастало в тянущую и скребущую боль. Мин Юнги — сгусток её, верный сын и он готов пойти на что угодно, чтобы разделить хоть столичку счастья с тем, кто его действительно испытывает.

Омега греется на солнце, стараясь отойти от ноющей боли недавних ночей. Его господин очень ненасытен, его жажда увеличивается стоит Юнги оказаться рядом, но он должен сказать спасибо, что вчера к себе не позвал. Юнги ехидно улыбается, когда вспоминает его, тот тоже несёт боль, но не только врагам, но и Юнги в особенности. Любимое наказание — плётка, фалока, очень больно и неприятно от свечей, а ещё тяжелее, когда твоё тело терзают, а ты лежишь распятым на постели и пошевелиться не можешь. Для другого это покажется страшным сном и ужасом, а для Юнги — это жизнь, самая что ни на есть настоящая. Омега помнит всё.

Он расположился на удобной тахте и читал книгу, но мысли его рассеяны, потому что читая одно и то предложение, он невольно вспоминает свою жизнь, а вернее её подобие. Юнги пришлось отложить книгу и поджать под себя ноги, как тогда, раньше. Он до сих пор помнит эти руки, эти зверства и крики. Даже этот сад помнит то, как омега кричал и просил его не трогать, пока его тело втрахивали в куст роз.

Ему было пятнадцать, когда, как казалось, всё было прекрасно. Он был очень юн, верил во всякие сказки, влюблялся и жил этим. Как и многие омеги, он влюбился в воина, в того, как он считал, считал идеалом, чуть ли не Богом называл. Только в Боге он Монстра не разглядел. Юнги не помнит с чего начался весь этот кошмар. Вот его простая, безмятежная жизнь с человеком, которого он до безумия любил и который его оставил, бросил в лапы ещё большее ужасного монстра. Наверное, кошмар начался тогда, когда Салар принял в свои лучи Юнги. Омега до сих пор удивляется, что когда он вступил на землю этой империи, то первое, что его поприветствовало, было солнце. Пока они ехали, постоянно шёл дождь, поэтому Юнги не мог любоваться дивной красотой или греться теплом, хотя и это претило, потому что его увезли насильно, связали и везут в неизведанном направлении. Может, кошмар начался тогда, когда его обвинили в том, что он не делал, а тот ужасный человек, который боль день ото дня дарит, считался спасителем. Юнги не знает. Он не хочет думать. Юнги сильно устал.

Он не рассчитывал на то, что приживётся в столице Салара, Захиде. Ему даже не верилось, что имея такого императора, столица полюбит его. Принял его и люди дворца и Захида, они очень обрадовались, когда их император рассказал, что собирается наконец-то жениться. Но эта мысль претила на тот момент бойкому и весьма взбалмошному омеге. Он отказывался, кричал и велел отпустить его. Но это продолжалось до того момента, пока главный мучитель и его личный палач не занялся его «воспитанием». Тогда Юнги понял, что такое настоящий Ад, понял, что больно может быть не просто из-за падения на землю, а в целую пропасть, больно может быть не от лёгкой пощёчины, а он настоящего удара, больно может быть не просто от запугивания кнутом, а в его применении. И Юнги хватило чуть меньше года, чтобы сломаться, он отчаянно пытался бороться, но постоянно терпел крах и падал, а подниматься с каждым разом становилось всё труднее и больнее.

Ему до дрожи вспоминается второй удар, первый он получил ещё находясь у себя дома, в Хузуре. На тот момент он не мог понять, что такое жестокий человек, почему его все боятся, почему он так много несёт в себе боли, пока в один из дней не стал его жертвой.

Намджуну было двадцать восемь, когда он забрал Юнги себе. Как оказалось, этот миленький товар оказался никому не нужным, поэтому он с радостью приобрёл его. Он всячески старался задобрить омегу: дарил подарки, оказывал знаки внимания, звал на прогулки, но Юнги его просто-напросто не любил, пусть тот и был красив, у него было много золота и вполне приличные территории, но омеге было далеко не это нужно. Но Юнги просто не дооценил силы и стремления альфы, поэтому после первой своей пытки началась вторая. И продолжается она по сей день.

Юнги долго корил себя, что так легко сломался и сделался игрушкой в чужих руках. Но он не собирался падать духом, это тогда, четыре года назад, когда он боялся малейшего шороха и сильного ветра, это тогда, когда альфа мог брать его без предупреждения и жёстко наказывать, это тогда, когда его первый секс был вовсе не нежным, а со вкусом шипов. У Юнги до сих пор шрамы на спине от этого растения, поэтому он розы видеть больше не может, но Намджун постоянно их ему дарит. Альфа чётко давал понять, где заканчиваются границы омеги, как тот должен себя вести и что делать, чтобы того удовлетворить. И если Юнги делал всё правильно, то получал сполна. Гаремные омеги шипели на него, пока он тонул в дорогих шелках и золоте, глупо улыбался им и заставлял завидовать. Но никто из этих омег даже не представлял, что именно он терпит каждую ночь, чтобы сидеть и улыбаться дорогому подарку. Да если была бы возможность, то Юнги выбросил все вещи, но нельзя, потому что его господин этого не любит. Также тот не любит, когда омега грубит, но что больше всего тот ненавидит, так это слёзы. В свой первый раз Юнги не представлял, как можно их сдержать, поэтому лил не переставая, за что каждый раз получал новую и новую порцию смачных шлепков, и не только по щекам.

С тех пор Юнги научился искусно играть: на лице маска безразличия, лишь только Намджун появится на горизонте, то улыбка касается его губ, а тонкие пальчики обвивают шею господина. Омега научился быть покладистым, но иногда и не забывал показывать зубы, чтобы проверять выдержу своего господина. Он любил раздражать Намджуна, потому что знал, что тот от него не избавится, что в любом виде оставит при себе. Омегу это веселило, ему нравилось видеть, как брови альфы сходятся, а руки сжимаются в кулаки в желании нанести новый удар, но всё сходило на нет, когда Юнги подбегал к нему и дарил нежный поцелуй или чмок в щёку. Естественно, это всё не заканчивалось — продолжение было в покоях альфы. Там над Юнги ставили пренеприятные опыты. Его не любимой вещью были свечи, ему не нравилось, когда они горячо ложились и стягивали кожу. Также он выявил особую страсть в плёткам, причём самым разным, но он не не интересовался, какой именно сегодня бить его Намджун, просто сам факт, что она ударит по нему, уже заставляла содрогнуться. Именно благодаря этому человеку Юнги делается мазохистом, хотя, не в чистом виде, всё-таки когда ему пускают кровь, то он кричит, но это снова не нравится господину, поэтому Юнги проглатывает боль. Постоянно. Каждый раз. Каждый новый удар. Каждый новый толчок. Он чувствует всё, но он терпит всё.

Тот ребёнок, который был наивный, что верил в любовь до гроба и грезил о могущественному альфе, давно умер. Хотя, судьба сморозила злую шутку: любовь он получал только от Намджуна, к тому же тот был императором огромной территории, так что эти пункты судьба ему всё-таки преподнесла.

Юнги тяжело выдыхает, когда снова начал ворошить своё прошлое, а делал это он обычно после ночей с Намджуном. У того был просторный балкон, где, сидя на подушках, весь искалеченный и <s>еле</s> терпящий боль Юнги смотрел на звёзды, а в нём отражалась только пара бездонных глаз.

— Отдаёшься лучам солнца? — Юнги даже не дёргается. Молча опускает ноги на мягкую траву и лениво поворачивает голову в сторону предмета своего «обожания». Ким Намджун. Как всегда прекрасен и одет как с иголочки. Почти всегда Юнги хочется пробить его железные доспехи, но сейчас тот не в них, поэтому будет не так больно. На альфе широкая чёрная рубашка и кожаные штаны, блондинистые пряди прилипли в взмокшему лбу. Тот, скорее всего, только закончил тренировку и сейчас проголодался по одному конкретному телу.

Юнги, как лиса, так его изредко называл и сам альфа. У него как раз огненно-рыжие волосы, хитро прищуренные глазки, едко подкрашенные сурьмой, крошечное телосложение, позволяющее Намджуну каждый раз с лёгкостью подхватить его. Омега подходит к альфе и сажает на свою тахту, на которой ещё недавно отдыхал. Намджун покорно садится, а после Юнги седлает его бёдра. Всё как тот любит.

— А должен тебе? — в самые губы выдаёт Юнги, сжимая волосы у самых корней, даже ни на минуту не вызвая у Намджуна признака боли.

— Не дерзи, ведь знаешь, что будет, — Юнги знает, ему хорошо известно, потому что за такие речи он каждый день получает новую порцию боли. Но сейчас ему хочется поиграться и позлить зверя. — Я бы с радостью попробовал тебя, — Намджун ведёт по тонкой молочной шее, видит свои же отметины, нервно дёргающий кадык, от томных вздохов омеги. — Но твой любовничек доставляет мне неприятности, — Юнги на такое заявление закатывает глаза и остраняется от ласк.

— Мне надоело, что постоянно, когда я хочу трахаться, ты думаешь о Чонгуке. Мне кажется, что ты хочешь его больше, чем меня, — обиженно бросается омега и, гордо задрав носик и покачивая бёдрами, уходит прочь. Он прекрасно знает, что будет за такое своеволие, но ведь зверь лучше ест, когда аппетит приличный. Намджун толкает язык в щёку и наблюдает, как его лиса виляет аппетитным задом и покидает его. Если не дела, то давно бы расправился с ним.

Юнги, вполне довольный своей работой, возвращается во дворец, где его ждёт один друг. Рауль всегда ему помогал, ещё с самого появления во дворце. Он оберегал Юнги и чуть ли не считал своим сыном, что очень льстило омеге. Бета заботливо обнимает его и начинает ругать, что тот легко одет, на что Юнги цокает и говорит, что на улице жара. Сейчас главная задача Юнги пройти мимо гадюшника и не напасть на очередной скандал, но конечно, всеми любимый Юнги не может пройти без каких-то перешёптываний и оскорблений. К ним он привык, как и к тому, как колко на них отвечает. Но есть одна заноза, которая четыре года жить не даёт. Дон был главным и первым фаворитом господина, но пришёл Юнги и нарушил картину, ибо потеснил омегу, а Намджун больше времени уделять стал Юнги.

— Мин Юнги, — мерзко тянет тот. Юнги прикрывает глаза и делает глубокий вдох, чтобы не сорваться. С Намджуном у него совершенно полетела крыша, поэтому он ненароком может кого-нибудь убить, а особенно его любимых шлюшек, как прозвал их Юнги. Как он хочется вцепиться и вырвать эти золотые кудри, сломать аккуратные ноготочки и размазать макияж по красивому камню дворца. Омега не думает даже останавливается, поэтому намерен продолжить свой путь. — Кто-то сегодня ночь за дверью провёл? Непривычно, да? — Юнги истерически начинает смеяться и неспеша поворачивает голову к сказавшему, не сводя странной улыбки с лица. Он также размеренно подходит к Дону и, положив руку на его плечо, начинает поглаживать.

— Бедняжка, самоутвердился за одну ночь? Похвально, — Юнги делает грустную мину: улыбка пропадает, брови приподнимается и сводятся, а рука поправляют одежду соперника, который, казался, онемел. — Жаль, что ты и не понял, что я не Мин, а Ким уже четыре года, потому что наш господин — мой супруг, а вчера ночь он не провёл со мной, потому что я сказал, что устал, поэтому он выбрал товар подешевле, — Юнги ещё раз хлопает парня по плечу и, подарив всем чистую улыбку, уходит прочь, пробурчав под нос: — Уроды.

Он говорит бете, что ужинать не будет, потому что у него будет кое-что поинтереснее. Он приказывает накрыть стол в покоях Намджуна, и никто не смеет перечить супругу императора. Юнги всё равно на здешних омег, но он просто был обязан научиться здесь выживать. И получилось то, что получилось, он нажил себе врагов и теперь каждый первый хочет его убить, но Юнги не беспокоится, ибо у него защита есть в виде уробороса. Если у Намджуна татуировка была на груди, но у Юнги на копчике, излюбленном и священном месте его господина, поэтому, как только к нему собирался или знал, что тот скоро приедет, надевал наряд, который стал бы оголять спину. И сейчас его выбор падает на откровенно оголённый наряд.

Он всегда выглядит неотразимо, он умеет сделать из себя самого красивого и запоминающего, такого, каким его хотят видеть. Он знает, что Намджун захочет его увидеть, потому что ранее заставил зверя поголодать. Сейчас, ещё раз покрутившись перед зеркалом, Юнги интересуется у вошедшего Рауля, как ему наряд. Тот не смешит с ответом и Юнги начинает паниковать. Он видит, что бету что-то беспокоит.

— Ну и кто он? — омега сразу всё понимает и злость начинает подпирать.

— Это Дон, господин…

— Сука, — ревёт Юнги и бьёт кулаком по зеркалу, разбивая его на тысячу кусков. Оно такое же разбитое, как и Юнги.

— Господин, вам…

— Он это серьёзно?! Он хочет меня позлить или что? — Юнги безумно зол, он и подумать не мог, чтобы Намджун смог его обойти. Ничего, кроме лютой ярости сейчас не движет омегой, он крушит всё, что видит, разбивает вазы, сбрасывает полотна в камин, заставляя те гореть и чуть не создаёт пожар, сбрасывает новые украшения в огонь, скидывает нарезку из фруктов и разбивает всё стеклянное, что есть в комнате.

Теперь Юнги, проигравший и униженный, сидит в разрушенных покоях и глотает комок обиды. Он разучился плакать, потому что это не нравится его господину, но сейчас он позволяет слёзам литься без конца. Юнги, уложив подбородок на колени, смотрит в одну точку никаким взглядом. Он даже не слышит, как дверь открывается и кто-то бережно с его лица выпавшие пряди убирает.

— Ты так расстроился, что я позвал не тебя? — Намджун гладит рыжие волосы, пропуская их между пальцев. Он видит смазанный макияж омеги и понимает по ещё не засохшим слезам, что тот плакал, а он ведь это так не любит.

— Я плакал, — осевшим голосом произносит мысли Намджуна. — Наказывай меня, мне плевать, ведь ты променял меня на какую-то дешёвую шлюху, — Намджун хмыкает и резко встаёт вместе с омегой, держа того на руках.

— А ты кто, Юнги? — шепчет Намджун, пока расстёгивает пуговицы своей рубашки, небрежно откидывая ту в сторону на грязный пол. — Разве ты не такая же шлюха, как все они? — глаза Юнги, что полностью высохли, сейчас горят одним. Местью. Ему хочется, чтобы альфа замолчал, желательно навеки. Он приподнимается на руках, что крепко держали альфу за волосы и чётко произносит слова в приоткрытые губы.

— Я только твой, — Юнги впивается в чужие губы грубым поцелуем. Ему это нужно, ему это необходимо. Он научился выживать за эти четыре года и теперь он просто так всё не потеряет. Терпит побои, унижения, оскорбления и прочее он только из-за того, что выжить пытается, не хочет умереть, хотя с такой судьбой ему только туда и дорога.

Он давно не плачет от грубых, ритмичных толчков, ему они уже в радость, потому что сегодня без особой пытки, не считая болючих шлепков по ягодицам и щеке, чтобы не давать отключиться. Он не плачет от поцелуя, которым альфа просто рвёт его губы и кровь высасывает, будто это волшебное средство, которое подкрепляет его. И это действительно так, Намджун жизнь свою представить не может без этой дикой особы. Он забрал его себе, подчинять начал, сломал и теперь наслаждается своим творением. Ему прекрасно известно, что Юнги его не любит и смерти желает, но это его не останавливает, его сумасшедшей любви на обоих хватит, он будет её дарить до конца их дней. И пусть омега такой податливый, ластится постоянно, но Намджун знает, для чего тот это делает, и он не против, потому что этим хоть немного строит для себя иллюзию их мнимого счастья.

Солнце давно зашло за горизонт, приоткрытые двери, ведущие на балкон, пропускают вечернюю прохладу, заставляя колыхаться кремовые шторы, измазанные омежьими трудами. Повсюду творится хаос благодаря Юнги. Но большая катастрофа — его кровать. Простыни смяты и испачканы, несколько подушек валяются с одеждой на полу, а одеяло и вовсе где-то под ногами двух тел. Они абсолютно голые лежат на большой, просторной кровати: Юнги, закинув тонкую фарфоровую ножку на бедро мужа и удобно уложив рыжую макушку на вздымающуюся грудь, в блаженстве прикрывает глаза, потому что и на этот раз смог победить. Он научился управлять им. Намджун поглаживает позвонки омеги, пуская табун мурашек по разгорячённому телу. Он доволен своей работой: на плече красуется укус, что будет долго заживать, много красных отметин и новых синяков, что распустятся на омеге и начнут благоухать и веять его запахом. С Юнги по-другому нельзя, его день ото дня надо усмирять, сажать на цепь и показывать, кто он такой. Только тот бойкий и не всегда повинуется.

Намджун прикрывает глаза, когда омега перелазит на него и садится на живот, упираясь ладонями в грудь. Сейчас он растрёпанный, помятый и вымотанный, но такой довольный, он ближе клонится, оттопырив зад и вертя им. Точная лиса, что играется со своей жертвой. Он целует альфу в скулу, почти невесомо, но Намджуну кажется, что тот вгрызся зубами и плоть отрывать начала, ведь Юнги диковат. Омега спускает ниже, к шее и лизать её начинает, вызывая у отдыхающего Намджун томный вздох. Юнги хмыкает, потому что знает, что понравится его альфе. Он водит носиком но шее и доходит до ключиц, припадая в ямочки между ним.

— Я устал просыпаться в своей кровати один, — шепчет омега и садится в исходное положение. Намджун разочарован, потому что он надеялся, что тот его снова кормить начнёт.

— Что ты хочешь? — голос альфы звучит с хрипотцой, будто тот только проснулся, но на самом деле из-за того, что он любитель покричать на омегу во время дикого секса.

— Чтобы мне укоротили кровать, — Намджун начинает смеяться, а Юнги обиженно руки складывает и взгляд уводит, но на альфу это не действует. Он тянет омегу и подкладывает под себя, нависая сверху.

— Какая ты бестия, какой ты строптивый, дикий, — Намджун проделывает махинации, что делал ранее Юнги, но только не с нежностью, а с привычной ему грубостью. Он кусает его за подбородок, щеку, шею. — Жаль, что придётся с тобой попрощаться, — глаза Юнги расширяются, он смиренно разводит стройные ноги, пока альфа пристраивается.

— Я давно говорил, что меня надо убить, — последнюю гласную Юнги выстанывает, потому что его супруг резко вошёл в него и сразу перешёл на размашистые толчки.

— Ой нет, малыш, — Намджун сжимает бока до новых синяков и продолжает втрахивать омегу в кровать, пока тот искусно стонет и выгибает в пояснице. Всё так, как он любит, всё так наигранно, как ненавидит Юнги. Но он не может не признать, что секс с Намджуном, — лучшее, что с ним было, несмотря на всю грубость и несдержанность, этот альфа приносит максимум удовольствия, граничащего с апогеем боли. — Просто я уезжаю из-за твоего любовника на границы, — он переворачивает Юнги на живот и давит на поясницу, а Юнги прогибается настолько, насколько он может и даже не удивляется, когда на его рыжие волосы легла чужая рука и на себя потянула. Он покорно позволяет терзать себя.

— Можно, — Юнги стонет от нового толчка, из-за которого звёздочки перед глазами. — Без Чона, — кажется, что эту фамилию можно произносить только Намджуну, потому что от произнесённого из его рта «Чон», выводит альфу из себя и он перестаёт контролировать себя, втрахивая омегу и вырывать крики боли, но без пощады.

Терзание заканчивается ближе к утру, когда полностью выжатый Юнги, без сил и желания вставать, валяется беспомощной тушкой на кровати и видит только, как альфы одевается. У него нет сил даже приподняться. Юнги знал, что может вывести из себя альфу, поэтому сам виноват. Намджун же, закончив одеваться, садится у изножья кровати, потому что именно там была голова омеги. Он теперь более аккуратно, как обычно бывает после бурного секса, гладит рыжие прядки и целует в висок.

— Ты не представляешь, как я тебя люблю, — он мажет губы Юнги, пока тот недовольно стонет, что его трогают. Обычно Намджун просто уходит, а тут его попёрло на монологи. — Мне плевать, что ты меня ненавидишь, потому что сильнее любви может быть ненависть, — он резко берёт омегу за подбородок и припадает к губам. Он целует долго и мокро, постоянно заставляя шипеть от нового укуса и улыбаться в поцелуй. В конце концов, вспомнив, что у него важные дела с «любовником Юнги», он оставляет омегу отдыхать, но напоследок кинул: — Я жду тебя сегодня.

Юнги закрывает глаза и просто надеется, что сегодня альфа не приедет, потому что на восстановление ему хотя бы два дня надо. Он привык, что Намджун груб с ним, но иногда он перегибает палку и выходит это омеге боком, поэтому собрать силы воедино тяжело, а тут ещё ночью к нему надо явиться. Ну, если он хочет трахать труп Юнги, то это уже не его проблемы.

Юнги через силу зовёт слуг, чтобы те всё тут убрали. Приходит знакомый бета и начинает крутится возле омеги, приводя его в порядок.

Жизнь Юнги не Ад, но и Раем назвать её нельзя. Но и не хотелось бы.

***</p>

Чимин не помнит, сколько уже сидит в этой мрачной и сырой клетке, что тюрьмой зовётся. Его трясёт от холода уже который час, он без верхней одежды, в одним штанах сидит на холодном полу и старается согреться трением рук друг о друга. Чонгук велел посадить его сюда на день, но, кажется, прошло чуть больше, но сколько именно Чимин не знает, он потерял счёт дням, потому что это ему не нужно.

Он подводит неутешительные итоги своего покушения. Ну конечно, следовало быть более осторожным и тщательно всё обдумывать, но дикое желание отомстить поселилось в нём и не отпускало, теперь оно только возросло. Чимин смеётся себе, как неразумно тот поступил, как сглупил. В чуть ли не в первый день уже оказался в темнице.

Омега, свернувшись калачиком, уже устал дуть на руки, чтобы согреться. Тут будно зима, будто Чонгук специально оставил эту пытку для своих врагов, чтобы те умирали от холода. Чимин не позволял себе попусту лить слёзы, поэтому, собрав оставшиеся силы, держится. Ему даже еды не приносили, что уже говорить о воде, а и то, и то безумно хочется, он бы наплевал на гордость и всё с радостью съел, но только беда, — еды нет, как и ни одной живой души. Хотя иногда Чимину кажется, что где-то в глубине темницы живёт нечто, оно то рычит, то скребётся, но Чимин отгонял эти мысли и ссылал всё на бурную фантазию и недосып с недоеданием.

К нему никто не приходит, он никого не зовёт, потому что некого, в этом дворце до него нет дела. Брат ясно дал понять, что они больше никто друг другу, Тэхён точно на него зол, а Сехун, возможно, уже мёртв, такого поведения омеги не стерпит никто. А Хосок… Хосок просто его контролировал по приезде сюда, ничего более. Про Чонгука, что здесь заточил, говорить не хочется. На чудо не стоит надеяться, но Чимин хочет, чтобы кто-нибудь пришёл к нему, заключил в объятиях и вкусно накормил. Ведь он больше не просит, простой еды и банального тепла. Он не хочет ни золота, ни украшений, ни власти. Ему всё равно, но ему не всё равно за свою жизнь. Несмотря ни на что он выберется, как выбирался ранее.

В один из дней, когда пустой взгляд смотрел на кольцо в стене, наверное, туда цепь прикрепляли, чтобы преступник не сбежал, хотя, как отсюда сбежать можно, омега услышал шаги, но он даже не повернулся, вновь ссылаясь на своё больное воображение. Звенят ключи, железная дверь открывается и в проёме появляется знакомая макушка с большими глазами. Тэхён падает на колени, не заботясь, что пол грязный и сырой, он накрывает тело Чимина чем-то тёплым, а после просит того подняться. Чимин ничего не отвечает, молча встаёт и ждёт, что ему скажут делать дальше. Тэхёну тяжело видеть ещё недавно зубастого омегу, но он уверен, что сейчас умыть его, накормить — оскал вновь вернётся.

На выходе из темницы их встречает сапфировый, как Чимин прозвал у себя в голове Сехуна из-за серёжки. Они о чём-то говорят с Тэхёном, альфа кидает грустный взгляд, полный жалости, на Чимина, а тот даже шутить не пытается, вкладывает замёршую руку в тэхёнову, а та тёплая, даже горячая, как показалось омеге, ухоженная и нежная, не то, что у Чимина. У него много мозолей, кожа сухая и в целом вид страшный, но, видимо, Тэхёна это не заботит. Они проходят молча гарем, куда-то сворачивают, а потом оказываются в покоях Чимина, где тот, как только его посадили на кровать, валится и засыпает мёртвым сном.

Просыпается Чимин только на утро следующего дня, теперь он хоть немного, но полон сил. Рядом с ним сидит неизвестный ему бета, который прикорнул, но как только Чимин его окликнул, то он вышел, что-то кому-то сказал, а потом, извинившись, ушёл. Чимин пожал плечами и сел на кровать, потирая глаза, на нём новая одежда, наверное, Тэхён постарался. И не так сильно воняет, может, намазали чем-то, или же всё-таки в бессознательном положении помыли. Чимин ничего не помнит, потому что крепко спал. Вдруг в комнату входят куча слуг, кланяются ему, как ни странно. Они что, не знают, что он хотел сделать с их господином. Ставят на стол много тарелок и, ещё раз поклонившись, выходят. Надо же, как выдрессировал их Чон.

Чимин слезает с кровати и, даже не умывшись, садится на подушки, чтобы попробовать, что для него приготовили. А попробовать было что, манящий запах так и тянул к себе, но Чимин помнил, что не ел много дней, поэтому надо быть осторожнее. Он нарезает ягнёнка и обильно поливает его мясным соусом, он дождаться не может, пока кусок не окажется в нём. Он запихивает в рот несколько кусочков и довольно мычит. Он очень изголодался, что для него лепёшка с сыром внутри кажется верхом кулинарии. Глаза бегают от одного блюда к другому и когда рука тянется за каким-то лакомством, которого название Чимин не знал, в покои входит Тэхён.

— Ну наконец-то встал, — сразу набрасывается Тэхён и садится напротив омеги с застывшими руками у рта. — Проспал целый день, мы думали, что ты умрёшь, — Тэхён глупо улыбается, на что Чимин глаза закатывает.

— Не дождётесь, мне ещё надо Монстра убить, — Чимин кладёт вкуснятину в рот и стонет от удовольствия. — Что это такое? — он подвигает к себе тарелку и набрасывается на её содержимое.

— Это миндальный лукум, кстати любимое блюдо нашего господина, — Чимин тут же ставит тарелку подальше, хоть и хочется до жути ещё. Он такой мягкий, тает во рту и действительно отдаёт миндалём. Тэхён на такое смеётся и сам забрасывает прочку кусочков себе в рот, пока злой Чимин активно жуёт мандарин.

— Ну чего ты, не злись. Это его Хан приучил к этому лакомству, — Чимин тут же меняется. Это имя он уже слышал от Чонгука. — Странно, что отец вообще не любит сладости, а сын заставляет каждый вечер их есть и обижается, если господин не попробует хотя бы одну…

— Стоп, — выпаливает Чимин и внимательно смотрит на Тэхёна, что буднично рассказывает ему про сына Чонгука. — У Чонгука есть сын? — в голове не укладывается. Бред какой-то.

— Ну да, — Тэхён не понимает, что того так удивило. А Чимин, кажется, прозрел. Альфа просто ему тогда наврал, сказал, что нет ни омеги, ни сына, а сейчас всё оказалось наоборот.

— Значит, и омега есть? — Тэхён и рта не успевает открыть, как Чимин встаёт на ноги и, забыв о недавней пытке, чуть не валится на пол. — Мерзавец, идиот, какой же я тупой. А я ему тогда поверил, представляешь? — Тэхён пугается преобразования Чимина. Он, конечно, рад, что к тому и голос, и когти вернулись, но его состояние заставляет желать лучшего.

— Чимин, пожалуйста, успокойся, — Тэхён берёт его за руки и сажает на кровать. — У нашего господина есть сын, но нет омеги, тот, кто родил Хана, даже не здесь, никто, кроме господина Хосока и Чонгука, не знает, кто именно папа Хана, поэтому, пожалуйста, — тише прибавляет омега. — Успокойся! — уже орёт.

Чимину потребовалось пара минут, чтобы придти в себя и не разломать тут всё.

— Я не могу с тобой вечность сидеть, но ты волен в передвижениях, так повелел наш господин, только если ты надумаешь сбежать, то будет очень плохо, — голос Тэхёна как никогда серьёзный и пронизывающий, он предупреждает не делать ошибок. — Можешь сходить в сад, прогуляться до пруда, осмотреть дворец, но только не смей убегать, иначе последнее, что вы увидишь перед смертью, взгляд того, кого Монстром называют, — Чимин сглатывает. Тэхён желает хорошего дня и выходит. Чимину будто сказку страшную рассказали. Он вновь возвращается к столу и всё-таки притягивает к себе несчастную миску, начиная поедать лукум.

А ведь действительно, Чимин может совершить прогулку и немного проветрить мысли, освежиться и дальше придумывать план, как отсюда выбраться. Но не сегодня, он лучше отсидится в своих покоях где-то с неделю, а потом выйдет на разведку.

Так и происходит. К нему каждый день заходит Тэхён и интересуется самочувствием, пару раз был лекарь, чтобы осмотреть тело и дать отвара. Чонгук эту неделю его не трогает, омега только изредка наблюдает за ним с балкона, мысленно шля проклятья, пока другие омеги дворца шлют воздушный поцелуй, а Чимина тошнит от подобного.

Сегодня прекрасный день, чтобы прогуляться. Он и так целыми днями просидел в комнате, самое время проветриться. Чимин сам себе кивает и, выбрав нужный наряд, состоящий из закрытой блузы молочного цвета с длинными рукавами и такими же тёплого цвета шароварами, берёт в руку пару жаренных каштанов и выходит. Никто на него внимание старается не обращать, будто он один из омег гарема, но это не так, потому что Чимин свободная птица, ему крылья, правда, поотрывали, но он их сам сделает и полетит.

Теперь он яснее может рассмотреть дворец. Тот очень красивый. И, если Чимин был бы здесь по своей воле, то остался навсегда в таком дивном месте. Но только, если сменится правитель. Чимин проходит мимо кухни, случайно заглядывая туда и извиняясь, что ошибся дверью, ему приветливо улыбаются и даже хотят угостить вкусностями, от которых Чимине не отказывается. Конечно, он столько дней не ел. Теперь с новой тарелкой миндального лукума в руках, Чимин бродит под сводами дворца, когда палящее солнце печёт его снежную макушку.

Чимин решает обойти дворец и рассмотреть возможные вылазки. Он помнит слова Тэхёна, но действует как всегда по-своему. Он думает, что в таком дворце точно должно быть что-то вроде потайных выходов, чёрных ходов, потому что в прошлом дворце это делалось для безопасности, а то мало ли бунт, а прятаться где-то надо, но пока омега не находит нужных ему зацепок, он пинает камни, надеясь, что стена откроется, а перед ним туннель окажется. Но ничего не происходит, поэтому Чимин хочет найти сад, чтобы всё обдумать.

Он отталкивает недовольных омег, которые кричат, чтобы тот был осторожен. И вот, наконец, он успел напасть на неприятность. Конечно, а что следовало ожидать от омег гарема Чон Чонгука. Какой-то нахал, а по-другому Чимин назвать его не мог, окликнул его. Это тот самый омега, которого Чонгук забрал из дворца, некогда дома Чимина. Тот прижился здесь и, кажется, сделался одним из главных фаворитов.

— Значит, ты тот самый Пак Чимин, который посмел так грязно поступить с нашим господином? — Чимину тяжело себя сдерживать, да и того, кто бы это сделал, нет рядом, поэтому он на грани, чтобы это кукольное личико не разбить о кафель.

— Да, я, запомни, что это не первый и не последний раз, когда я буду так с ним поступать. А сейчас, — Чимин толкает его в плечо, — пошёл с дороги, — и, как Чимин привык ранее, задрав носик, он покидает неприятное место, мысленно смеясь с ситуации. Он даже не знает, кто это, но явно дал понять, что ему нет дела как ни до него, ни до его шайки.

У Чимина цель — прогуляться, найти укромное место, чтобы никто не трогал и собраться воедино. И он находит это место. Чонгук не поскупился над садом и его убранством. Омега уходит не так далеко, чтобы его ненароком не потеряли, хотя выглядело бы это смешно. Он садится в беседке, с которой вниз стекала вода. Это водопад, вода которого стекала прямо вниз беседки и куда-то падала, но Чимину всё равно, потому что он стоял как вкопанный и наблюдал за прекрасным. Можно было свободно зайти и сидеть в беседке, пока вода стекала вниз. Так омега и поступил. Он уселся и подобрал под себя ноги. Крыша стеклянна, но из-за воды что-то слабо видно. Она буквально повсюду, со всем сторон за Чимином наблюдает. Он мог свободно подойти и протянуть руку, тогда вода забрызгала одеяния, поэтому он только смотритель. Тут прохладно и свежо, откуда-то доносится щебетание птиц, и Чимин думает, что это лучшее место, где он только был и самое тихое. Здесь хорошо спрятаться от мирской суеты и отдохнуть. Удивительно, но тот, кто привык разрушать и лить реки крови, мог приказать создать такое великолепие. Чимин не удивится, если тут есть аллея со статуями и большим фонтаном в центре.

Омега делает пометку в голове, что стоит это обязательно проверить. Он закидывает кусочек лукума в рот, но его вдруг отвлекает чей-то голос, позже Чимин понял, что голос принадлежит ребёнку. Он выходит из своего укрытия и видит, как по тропке бежит, не смотря под ноги, маленький омега с огненными волосами. Он даже раз умудрился упасть и Чимин тут же хотел к нему подбежать, чтобы помочь, но ребёнок встал, отряхнул коленки и продолжил бежать. Маленько чудо, пронеслось в голове у Чимина. И это чудо бежало к нему, но пробежало, будто не заметив. Чимину такое не понравилось, поэтому он начал догонять сорванца и, поравнявшись с ним, спрашивает:

— Куда ты бежишь? — Чимин не знает, зачем нагоняет омегу, но ему просто нравится вот так просто бежать за ним, будто играясь. Малыш останавливается и смотрит назад. Чимин повторяет то же самое. Погони за ними нет.

— Пошли, — вдруг малыш хватает его своей детской ладошкой и куда-то тянет. Они выходят на каменистую дорогу и бегут к беседке, конечно же, не забыв упасть и поранить коленки. Как только они валятся на мягкие подушки, Чимин хлопочет над ногой омеги.

— Да ладно, не первая рана и не последняя, — радостно улыбается тот и дыхание пытается перевести. Чимин наливает ему из кувшина воды и омега залпом все выпивает, вытерев капли рукавом. — Я тебя узнал, ты тот омега, что сильно кричал и ругался на моего папу, — сразу же выдаёт Хан, а Чимин рот приоткрыл и смотрит, потому что не знает, что сказать. Вот перед ним ребёнок Чонгука, смотрит на него своими ясными глазами и тянется за булочкой. Полная противоположность тирану-отцу, но, наверное, для мальчика он многое значит, если другого близкого человека нет.