Раз (1/2)

*** ***</p>

Боль… Боль… Желудок сводит… Мозгоправ говорит, что это от нервов… Знал бы он, что нервов уже нет — закончились… Осталось лишь нежелание: планировать, есть, плакать, ждать. Не хочется жить. Жить вот так безжизненно… Если кто-то, кроме меня, прочтёт эти записи, то всё равно не пройдёт этот ментальный путь, не споткнётся на каждом камне, о который я разбил пальцы в кровь…

Мне ведь стало казаться, что всё можно забыть и запереть в каком-то дальнем контейнере. Слово-то какое — «контейнировать» травмирующее переживание!

И почти получилось.

Вот только мама и Лин забыли ключи от дома. Они очень уважают — уважали, да, теперь уже в прошедшем — мою работу. Никогда не звонили, пока я с клиентами, я это категорически запретил.

Почему в тот вечер на улице было так холодно, что они решили подождать меня в машине? Я всё прочитал потом: головная боль, головокружение, тошнота, слабость — признаки отравления угарным газом. То есть они могли подумать, что это обычная усталость или их женское недомогание. И до последнего не понимали, что умирают… Обе. Я их нашёл утром. Мы с клиентами элегантно праздновали в ресторане отеля супер-удачную сделку, там я и остался ночевать. Только не стал звонить ночью Лин, послал смс. Удивлялся ещё, почему не прочитано…

А что праздновал отец? Наверняка ж вернулся в свою халупу под утро и пьяный в дрова. Я орал ему в трубку, что мама и Лин… Он вообще не понимал, господи… После похорон сразу уехал к своим родителям.

А я через год вернулся в Сеул. В город, который ненавижу.

*

Вот опять он опаздывает — уже на двадцать минут. Скрашиваю своё ожидание и рассматриваю людей за столиками: молодые, старые, красивые и не очень…

Мой взгляд нашёл интересный объект. Очень красивый мужчина. Строгий костюм и галстук. Дорогие туфли.

И явно кого-то ждёт: поглядывает на часы, иногда смотрит в окно или на дверь. И почему, интересно, не создаётся впечатления, что он ждёт женщину? Косвенно, конечно, но на столе нет цветов, а мужчина пьёт кофе. И ещё — у него явно проступает раздражение в поджатых губах, в постукивающих по столу длинных пальцах. Нет, явно не дама сердца опаздывает на встречу с таким красавцем. Волосы чёрные и блестящие, что кажутся покрытыми глянцевым лаком. Что-то набирает или читает в телефоне — в лице ещё больше раздражения. Откладывает аппарат и устремляет взгляд на входную группу.

И голос красивый:

— Да! — агрессивно рявкает он в трубку. — Ты знаешь, сколько я вложил в этот проект?! Предлагаешь поменять концепцию?.. Детка, — говорит бархатно, но очень опасно, — если не появишься в течение пяти минут, можешь стереть из памяти все шестизначные цифры, которые нарисовало в долларах твоё воображение! И не дай Бог эта папка попадёт в чужие руки! Тогда нам можно будет самолично закопать себя. Живьём!

Херасе!..

Вскоре дверь в зал небольшого ресторана открывается и… вбегает мой старший брат. Пришёл всё-таки. Одно название, что старший! Вечно он вляпывается и влезает в то, что культурные и хоть чуть-чуть дальновидные люди стараются обойти. Но только не мой братик! Терплю, потому что родители вбили в черепушку очень важный и крайне мешающий мне постулат: «Вы родные. У вас никого нет, кроме друг друга». Было ли в эти словах скрытое послание: «Терпи его выходки, даже если тебе хочется послать его везде и надолго, при этом потерять и не пожалеть ни разу о потере»? Наверное, было. Нейро-лингвистическое программирование, как оно есть!

— Брати-и-ишка! — тянет расхлябанно. Значит уже накатил немного, потому что в походке ещё ничего не проявилось, пока только речь выдаёт.

Я встаю, приветствуя его, и даже хлопаю по плечу по-братски.

… И не замечаю, в какой момент стремительной походкой сюда входит молодой человек. Ну надо же! И этот тоже красивый — волнистые волосы, гибкая фигура. Беглый взгляд на того, который ждал — и вуаля! Ожидание явно закончилось: первый красавчик откидывается на мягкую спинку кресла, демонстративно отодвигает кофейную чашку и складывает руки на груди.

Второй красавчик, прижимая к боку пухлую оранжевую папку, направляется к столику и с очень смущённым — прямо-таки виноватым — лицом что-то тихо говорит. Поправляя свои лаковые волосы, первый шипит сквозь зубы, заставляя пришедшего дёргаться от еле неслышных слов, как от ударов. Для убедительности тот, который устал ждать, стучит пальцем по циферблату дорогих часов. Такого красивого, с вот так согнутым пальцем, отбивающим ритм по этим часикам — всё вместе это нужно поместить на рекламный плакат с подписью «Время — деньги!».

Вошедший всё-таки присаживается на край стула и покорно продолжает слушать, кивая и почти не поднимая глаз на своего собеседника. Н-да, и собеседником-то не назовёшь: не иначе, как нотации читает.

— …Слушай, — голос брата доносится будто издалека, но мне уже всё понятно: и что попросит, и какие доводы пришьёт. Вопрос лишь в сумме. Она иногда разнится.

— Что на этот раз? — устало выдыхаю я.

— Ну зачем ты, как неродной? — пытается он меня пристыдить. Меня?! Ты на себя посмотри, на кого ты похож, старший ты грёбаный братик!

— Именно потому, что, к сожалению, родной. И не первый десяток раз вижу это твоё выражение лица. Ты вообще очень непрозрачно намекаешь. Научись уже хотя бы чуть-чуть прикрывать свои истинные цели! А то как-то нет смысла в наших встречах. Гораздо легче будет, если ты просто в смс напишешь цифры, а я вышлю тебе то, что посчитаю возможным.

Старшенький смотрит на меня пьяно-обиженно. Даже с вызовом.

Боковым зрением кошусь на мужчин за соседним столиком. Кто они друг другу? Кроме того, что оказались рядом со мной и оба отличаются яркой красотой, ничего понять пока невозможно. Но если понаблюдать…

И тут происходит неожиданное — первый коротко бьёт второго по лицу! Легчайшая пощёчина, но теперь становится интереснее в разы: братья? любовники? деспотичный начальник и терпила-подчинённый?

Первый красавец встаёт, не смущаясь противного скрежета, который издаёт его кресло, поправляет рукава и выходит, напоследок коротко бросив слово через плечо. Ничего не слышно…

Спина в строгом элегантном костюме удаляется к выходу. А я поглядываю на того, кто получил и пощёчину, и вливание. Он привлекает моё внимание. Какой-то хрупкий: у кого-то вызовет желание защитить, а у кого-то — добить слабого. Он сидит ещё минуту-две, чуть касаясь кончиками пальцев покраснения на щеке. Кстати, правой щеке. Ударивший его — левша. Наконец, встаёт и поворачивается к выходу.

Мгновенно теряю интерес к пантомиме брата. Мозг лихорадочно старается произвести такую махинацию, которая позволит мне немного задержать красавца с волнистыми волосами в той точке пространства, где оказался я. Но он, чуть ссутулившись, стремительно покидает зал.

С раздражением смотрю на брата, точно понимая, что он нисколько в этом уходе не виноват, но я с удовольствием транслирую ему своё высококачественное желчное «фи». И тут замечаю на соседнем столе — что бы вы думали? Да, её: ярко-оранжевую толстую папку. Парень сейчас может вернуться! Или… Если не вернётся, то… А если официант найдёт первее? «И не дай Бог эта папка попадёт в чужие руки!» — я слышал это. Пусть мои руки тоже чужие, но я постараюсь, чтобы кроме них, папки не коснулись ничьи! Это как у хирургов: страх зашить красивым швом полость, оставив что-то в теле пациента. Да, боятся безумно, но при этом постоянно марли, тампоны или инструменты забывают внутри тел несчастных оперируемых.

Я молнией метнулся к столику и через мгновение уже сидел напротив брата, прижимая к животу произведение канцелярского искусства цвета спелого мандарина.

— Зачем тебе это? — брат совсем не смущается, что я взял чужое. Я не стану ему рассказывать, что услышал в чужом разговоре. На словах «шестизначные цифры в долларах» он ведь загорится сухим порохом! И да, я просто хочу иметь возможность ещё раз посмотреть в глаза парню, который забыл папку. Её содержимое меня нисколько не интересует, а вот хозяин — как раз наоборот. Что-то в нём такое было…

— Не твоё дело, — отрубаю я. — Рассказывай про свою проблему.

Ну, как я и думал: проблема-то вовсе не проблема, а долг. Зачем занимать деньги у кого-то, чтобы потом просить деньги у меня, чтобы отдать их тому, у кого их занял до меня? Есть гораздо более короткие пути. Но не для моего брата.

— Половину дам.

— Да чё ты жадничаешь? Ты ж мне и больше одалживал, малой!

— Знаю. И теперь очень жалею. Ведь, судя по всему, ты эти деньги не планируешь возвращать.

— Ну ты даёшь! — от возмущения брызгает пунцовыми губами. — Всё отдам! Мне как раз Сондык должен неплохую сумму — как только, так сразу тебе всё верну, братишка!

— Непременно. Буду ждать, — знает ли он, что такое сарказм? Вон сколько его в моём голосе.

Ждать… Жду. Но хозяин папки не приходит за своим оранжевым чудом.