Часть 1 (1/2)

Стать другом Гарри Поттера хотел, пожалуй, каждый адекватный маг в нашей стране. И каждый второй — за ее пределами.

Я об этом не мечтал и даже никогда не думал, что это возможно. Ни до войны в школе, ни после победы над Темным Лордом.

В Хогвартсе у нас сложились натянутые отношения с самого начала, еще на лестнице, ведущей в Большой зал. Ему, видите ли, не понравилось мое отношение к его другу. Ради справедливости стоит отметить, что Уизли был его другом на пару часов дольше, чем я — его врагом. Это вполне в стиле Поттера: делить мир на черное и белое. Либо друг, либо враг; либо хороший, либо плохой; либо любить, либо ненавидеть.

Только спустя много лет до него, наконец, дошло, что мир — не монохромная гравюра, а цветная колдография, где кроме тысячи оттенков серого существуют еще и другие цвета.

Несмотря на всю нашу богатую враждой и обоюдной ненавистью предысторию, мы все-таки стали друзьями. И я был, пожалуй, единственным, кто не осудил его после того, как Вега Лестрейндж уничтожила его репутацию. Хотя, чувство, что все это добром не кончится, преследовало меня все это время, ведь я хорошо знал и мать, и отца этого «прекрасного дитя». И тому ангелу, которого она из себя строила, было просто невозможно появиться на свет от союза двух совершенно свихнувшихся фанатиков.

Но, думаю, стоит начать историю с самого начала, иначе у вас может сложиться предвзятое отношение к тому, что происходит сейчас. И начать придется с того момента, как двадцать два года назад Мальчик-который-выжил, наконец, окончательно и бесповоротно отправил на вечный покой одного из самых сильнейших магов столетия.

***</p>

Полуразрушенный Хогвартс, скажу я вам, зрелище не для слабонервных.

Мы с родителями ретировались в первый же удобный момент. Но в моей памяти навсегда остались удушливый запах гари; лезущая в глаза трупная пыль больших зубцов Астрономической башни; вид вывернутых наизнанку кишок лестничных пролетов; звуки квохчущих портретов, в ужасе заламывающих нарисованные руки, сетуя на то, что их рамы развалились, а холсты прожжены заклинаниями.

Как ни странно, людей я почти не помню. Все бледные лица, окровавленные конечности, разорванные мантии слились в одно сплошное месиво боли, смешанной с облегчением. Мне хотелось быстрее бежать оттуда, чтобы не видеть взглядов и не оставлять в памяти то брезгливое презрение, победоносный восторг превосходства, унизительную жалость и мертвенное безразличие, сквозящее в них. Так мы и сделали.

Мэнор встретил нас бездушной молчаливостью, режущей слух и давящей на психику.

Все умерло: надежды, уверенность в будущем. И эта тишина была лучшей погребальной музыкой для нашей семьи.

Мать обессиленно опустилась на колени и беззвучно заплакала. Отец присел прямо на пол рядом с ней. Я остался стоять в стороне, наблюдая за этой картиной и пытаясь предугадать, что ждет нас дальше.

А дальше нас ждали камеры предварительного заключения Визенгамота, допросы, судебные слушания, невыносимая благосклонность и покровительственный тон присяжных, расчувствованных душещипательными речами Поттера. Унизительные расшаркивания со всеми, кто хоть как-то мог повлиять на ситуацию. Ожидание, молчание, скрежет зубов во время очередной моральной экзекуции.

В августе мы снова всей семьей переступили порог фамильного замка, еще более истощенные и измотанные, чем несколько месяцев назад.

Душащее молчание и сухая тишина теперь окончательно стали незримым надгробием на этом кладбище надежд и семейного счастья под названием Малфой-Мэнор.

Каждую неделю к нам наведывался надзиратель Джонс, назначенный судом, чтобы контролировать наше благочестие. Не знаю, какую должность он занимал в Министерстве, но явно что-то среднее между психиатром и пыточным мастером. Первые его визиты проходили в холодной и напряженной атмосфере. Он вызывал каждого из нас в отдельную комнату и подолгу беседовал. Со мной, в основном, о планах на будущее: чем я хочу заниматься, планирую ли работать и намерен ли жениться.

Никто не говорил нам о том, что эти индивидуальные беседы должны оставаться в тайне. Но мы ни разу не обсуждали их между собой. Будто это гнилые куски яблока, вырезанные и выброшенные в мусор.

Большая часть нашего имущества была конфискована, и это не считая того, что счета в банках и так значительно похудели благодаря спонсорской помощи движению Пожирателей. Половина оставшихся денег ушла на умасливание тех, от кого зависело наше освобождение. Отец всегда говорил: ничто так хорошо не смазывает шестеренки власти, как маслянисто-золотой поток галеонов.

Мы почти не разговаривали, сидели по своим комнатам и прожигали стены взглядом, бессмысленно листали книги, не понимая, что делать дальше и как наладить растрескавшуюся, как земля прерий, жизнь. Но в середине сентября что-то изменилось. Будто в Мэноре вместе с разожженными каминами занялся робким пламенем свет надежды.

— Беллатриса в положении, — робко произнесла мама за ужином в общей гостиной.

— В иной ситуации я бы предложил отправить сову с поздравлениями, но не уверен, что в данном случае это уместно, — слегка нахмурился отец.

Дальше разговор потек как-то сам собой, неожиданно непринужденно и витиевато перетекая с темы на тему, как бывало в старые, еще довоенные времена.

А я не без удивления переводил взгляды с одного родителя на другого и не мог понять, как так случилось, что новость о беременности маминой сестры послужила тем самым топором, разрубившим тяжелый невидимый купол мрачности и безмолвия, накрывавший Малфой-мэнор несколько месяцев.

Может быть, зарождающаяся где-то сейчас жизнь дала моим родителям надежду на то, что и у нас все может наладиться? Может, мысль о том, что даже человеку, сделавшему столько зла, судьба дает шанс сделать что-то хорошее, подпитывала в них уверенность в завтрашнем дне?

Не знаю. Но меня в тот момент гложила только одна мысль: какое будущее ждет этого ребенка? Что случится, когда он или она родится?

Ведь все мы понимали, что участь его была незавидна. Мать — чудом выжившая преступница, осужденная на сотню пожизненных сроков, ненавидимая всем магическим миром и осыпаемая самыми ужасными проклятиями. Отец? В лучшем случае — такой же преступник, в худшем — мертвый темный волшебник, чье имя теперь не хотят произносить вслух не потому что боятся, а потому что желают стереть даже малейшую память о нем из своих мыслей и слов.

Причем за этим столом все понимали, что второй вариант более вероятен.

Тогда я не знал точно, откуда моей матери стало известно о беременности Беллатрисы, но через несколько дней уже вся магическая Британия гудела по этому поводу.

Общество смаковало и перемалывало эту тему вдоль и поперек, придумывая невероятные и скабрезные подробности. Не дав шумихе утихнуть, подогревая всеобщий интерес к ситуации, а главное совершенно не обдумав последствия своих действий (впрочем, как и всегда), на сцену выступил мистер Поттер. Он будто благородный рыцарь на белом гиппогрифе появился на страницах «Ежедневного пророка» с обращением к Министерству магии с просьбой дать возможность готовящемуся появиться на свет ребенку жить и воспитываться в магическом мире, а не за его пределами.

Как вы прекрасно знаете, в магическом обществе, к сожалению или к счастью, нет практики детских домов. Если ребенок-волшебник остается без родителей, всегда находятся родственники или друзья семьи, готовые приютить сироту. В противном случае (коих было за известную нам историю не больше полудюжины) его отправляли в магловский воспитательный дом, где о нем обычно благополучно заботились до одиннадцатилетия.

В этот раз мою кузину или кузена ждала именно такая участь. Ведь в Азкабане, само собой, не было детской комнаты с колыбелями и заботливыми няньками. А доверить воспитание ребенка таким сомнительным, освобожденным «под честное слово» преступникам, как наша семья, казалось коллегии Визенгамота недопустимым.

Что касается остальных «друзей и родственников» будущей мамочки, то никто не захотел иметь дело с ребенком с такой непотребной родословной.

Через пару дней после официального резюме председателя Визенгамота господина Прута о том, что дитя осужденной миссис Лестрейндж сразу после рождения отправится в магловский приют Святой Агнессы под патронаж сквиба рода Дельфино, на первой странице воскресного номера «Ежедневного пророка» появилось интервью Мальчика-который-выжил-не-один-раз. Если не помните его, то можете порыться в архивах. Но в общих чертах там говорилось о том, что магическое общество само создает монстров, подобных Тому Реддлу, лишая их возможности с рождения находиться в той среде, к которой они принадлежат. С присущей только Поттеру скромностью и краткостью, он описал то, как тяжело ему было жить в доме своих родственников, не зная, что на самом деле он не никому не нужный отщепенец, а надежда и легенда магического мира.

Говорил он и о том, что если бы маленький Реддл не был помещен в свое время в заведение, где его никто никогда не мог понять и принять, а был бы воспитан волшебниками, то, возможно, мы могли бы избежать двух самых кровопролитных войн последнего тысячелетия. Поттер призывал Министерство магии, волшебников всея Англии и самого Мерлина прислушаться и помочь еще неродившемуся малышу найти свое место в этом мире добрых волшебников.

Конечно же, на него тут же обрушилась волна критики. Уже много лет спустя, от него самого я узнал, скольких трудов ему, подростку без оконченного образования, стоило добиться от взрослых, умудренных опытом людей, хотя бы выслушать его. Многие чиновники, не смотря на статус победителя Темного Лорда, относились к нему, как к глупому, инфантильному ребенку.

Тогда я не особенно следил за ходом событий, меня интересовали вопросы поважнее. Я думал о том, куда податься, чем заняться и как жить дальше. Как себя вести в обществе, куда устроится на работу… Судьба ребенка Беллатрисы меня мало интересовала. Я скорее переживал, как бы не наделать своих. Не смотря на клеймо Пожирателя, почти сразу после освобождения из-под стражи, у меня завязалась романтическая переписка с некой Ирмой Падж, а потом — еще с двумя девушками. Ну, уж… Не судите меня строго. Я был горяч, красив и молод. Мне льстило внимание противоположного пола, и я пользовался всем своим обаянием, чтобы наверстать упущенное время, проведенные сначала под гнетом Его Темного Сиятельства (хорошенький оксюморончик, не правда ли?), затем под стражей и внимательным наблюдением Министерства.

Девочка родилась в январе, и участь, уготованная ей мистером Прутом и его коллегами, не миновала, несмотря на все старания Поттера.

Единственное, что успела сделать для дочери Беллатриса — дать ей имя. В лучших традициях Блэков, малышку нарекли именем звезды. Вега — самая яркая звезда созвездия Лиры.

Говорят, оторвать ребенка от матери было практически невозможно, пришлось даже применить палочки, а потом еще и несколько недель накачивать тетушку успокоительными зельями. Вопреки всем ожиданиям, Вега родилась без змеиного носа, рогов или каких-либо других монструозных отклонений. Похожа была больше на Беллатрису, чем на Рудольфуса или Лорда.

Казалось, что на этом история могла бы и закончиться. Девочку отправили в приют, жизнь магического общества продолжилась… Но…

Однажды на пороге Малфой-мэнора появился Поттер. Если честно, я даже не сразу его узнал. За то время, что мы не виделись, он сильно изменился: отрастил волосы так, чтобы они прикрывали шрам на лбу; сменил подростковые очки на чудесное магловское изобретение, которое надевают прямо на глазное яблоко; наконец-то отрекся от растянутых свитеров и протертых джинсов в пользу стильного костюма-тройки и мантии с меховым воротником. Он будто наждачной бумагой пытался соскоблить с себя узнаваемый на каждом шагу образ Того Самого Поттера.

Но, как говорится, обложку книге поменять легко, а вот содержимое — практически невозможно. За измененным фасадом по-прежнему скрывался мальчишка, суетливо ищущий справедливости, еще не понимающий, что ее никогда не было и не будет в этом мире. Он явно неуютно чувствовал себя в дорогом широком кресле, куда пригласил присесть его мой отец, не знал, куда деть руки, так как отказался от напитков и закусок, несколько раз порывался поправить несуществующие очки и говорил нарочито обдуманно и четко.

Всей семьей мы приняли гостя в большой зале на первом этаже. Никакой торжественности или почтительных расшаркиваний. Простая прохладно-официальная беседа. Он пришел к моим родителям с просьбой взять на себя обязанности по воспитанию племянницы.

Дав гостю выговориться, родители благосклонно и с подобающим уважением ответили, что готовы стать опекунами девочки. Думаю, они давно обсудили этот вопрос между собой, а возможно, и пытались добиться опекунства самостоятельно. Но, как вы понимаете, в этот раз тоже ничего не вышло.

Дело дошло до суда, но и он постановил, что семейство Малфоев недостаточно благонадежно для такого ответственного дела, как воспитание ребенка.

С тех пор я не видел Поттера и не интересовался делами Веги до миллениума. К тому времени мне удалось устроиться переводчиком в Отдел иностранных связей Министерства Магии. Спасибо отцу, который не давал расслабиться даже на каникулах, заставляя учить языки.

Конечно, тогда, в детстве, я не понимал, зачем мне это, ведь можно воспользоваться одним из трех заклинаний перевода. Но оказалось, что в высших слоях магического общества и уж тем более в политических переговорах подобное считается моветоном. Да и спустя время я понял, что ни один из волшебных способов общения с иностранцами не дает такой свободы понимания, как реальное знание языка.

Первое и самое распространенное в обывательской среде заклинание «Элафа Логос» часто используется на спортивных соревнованиях и при прослушивании публичных выступлений. Оно позволяет понимать говорящего, но не говорить с ним на одном языке. В принципе, все люди, участвующие в разговоре, могут применить это заклинание к себе. Но если их больше двух в одной комнате, магия может давать сбои.

Второе позволяет и говорить, и понимать собеседника, но крайне неудобно в обиходе. «Катанотропсис» более совершенно, но требует постоянного повторения заклинания перед каждой своей фразой. С ним почти невозможно вести дискуссию, потому что на пятой минуте разговора у тебя уже начинает заплетаться язык от постоянного повторения одного и того же.

Ну, а о «Графотропс» и говорить нечего. Оно предназначено только для письменной речи. Кстати говоря, первые полгода работы в Министерстве я только и делал, что повторял это заклинание. Моими первыми должностными обязанностями были именно переводы различных писем и документов. Если быть честным, я могу ответственно заявить, что мой карьерный рост — полностью моя заслуга, а не протекция семьи. Хотя родители, конечно, повлияли на меня в этом плане очень значительно. С пяти лет я учил французский и греческий языки, с десяти — китайский и испанский. Поэтому, когда на стол мне попалось письмо губернатора какой-то китайской провинции, написанное такими неразборчивыми размашистыми иероглифами, что Графотропс не справился и с половиной, я наскоро набросал перевод на отдельном листе и отнес своему начальнику.

Этот случай помог моему переводу в соседний кабинет на должность узкоспециализирующегося переводчика. Пришлось немного подтянуть разговорный китайский, и уже через несколько месяцев я был назначен в сопровождение китайской принцессе, изъявившей желание встретить наступающий 2000 год в Лондоне. Любимая младшая дочь одного из трех гуань ци (у них там вместо одного Министра Магии целых три) решила, что это будет невероятно интересное приключение.

Поселили Ксу Тинг в пригородной гостинице самого высокого ранга и приставили двоих переводчиков и четырех авроров, работающих посменно (один переводчик и двое телохранителей соответственно). Путешествовала она инкогнито и вместо положенной по китайскому этикету свиты в сорок четыре человека привезла с собой лишь двоих хмурого вида самураев и очень разговорчивую подружку.

Вот тут-то судьба второй раз свела нас с Поттером. Он как раз и был одним из авроров, охраняющих принцессу в компании со мной. Первое время мы преувеличенно вежливо раскланивались в начале и в конце смены, не говоря ни слова в течение дня. Нам просто не о чем было говорить. Мы всегда жили в разных мирах с разными ценностями и взглядами. Но однажды вечером я засиделся в обществе девушек, обучая их игре в магические карты, а спустившись в холл гостиницы, решил пропустить бокальчик огневиски в местном баре.

Голова моя была занята решением трудной логической задачки: кого из девушек будет охмурить легче, безопаснее и выгоднее? Внешне мне больше нравилась Тинг. В ней были намешаны крови разных наций, и результат оказался поразительно гармоничным. Но стоило ли рисковать собственной свободой и работой ради интрижки с принцессой? Вряд ли папаша из страны с очень строгими семейными ценностями будет рад, узнав, что его дочь угощали здесь не только вкуснейшими стейками, разговорами и прогулками, но и другими, более интимными развлечениями. Исход такой интрижки мог быть не особо благополучен для меня.

В первом случае, дабы избежать скандала и ссоры (как межличностной, так и на уровне государства), пришлось бы жениться. А этого мне крайне не хотелось делать в ближайшие лет пять, а то и десять. Однако положение зятя одного из гуань ци могло оказаться вполне уютным местечком. С чистой совестью и никому неизвестным прошлым начать новую жизнь в другой стране… Это ли не удача? Во втором случае, если я или Тинг от брака откажутся, а ситуация станет известна, меня быстренько попрут с работы. И это будет уже точно волчий билет, учитывая всю историю нашей семьи. Найти новое, хоть сколько-нибудь приличное место будет практически невозможно.

С Мо — подружкой принцессы — могло бы быть все попроще. Но я почти ничего о ней не знал. Может, ее отец какой-нибудь якудза или самурай. И лишиться головы за излишне похотливый член тоже не хотелось бы.

Как раз размышляя о том, как тактичнее разузнать о семье девушки, я допивал свой бокал огневиски. И вдруг услышал справа хриплый и еле связный голос: «Мы никогда этого не узнаем».

С трудом сдержав удивление, я развернулся к пьянчужке, который будто прочитал мои мысли. Он сидел ко мне полубоком, уткнувшись в свой, явно не первый за сегодня, стакан. Подобные случаи совпадений в магическом мире встречаются хоть и чаще, чем в магловском, но тоже являются не самым повседневным делом.

— Что вы сказали? — как можно более спокойно и уважительно спросил я.

— Я говорю, мы никогда не узнаем, как было бы, если бы ничего этого не было, — заплетающимся языком попытался объяснить мне Гарри Поттер.

В этот раз мне уже не удалось сдержаться. Брови медленно поползли вверх.

— Поттер?

— Малфой, — он насмешливо отсалютовал мне бокалом и осушил его залпом. Махнул бармену с просьбой повторить и развернулся, явно намереваясь продолжить разговор.

Мне не особо этого хотелось, но удовольствие понаблюдать за хмельным героем всея Англии пересилило.

— О чем это ты?

— Мы никогда не узнаем, было бы лучше, если бы Беллатриса погибла тогда. При битве за Хогвартс. Не родила бы ребенка…

— Кому от этого было бы лучше? — меня искренне заинтересовало то, что спустя два года после рождения моей кузины Поттер все еще занят этим вопросом.

— Мне… Наверное. Я бы уже женился.

— Какая связь?

— Джинни категорически против моих попыток спасти девочку из приюта. Вчера на вопрос, будет ли она моей женой, Джинни сказала: «Только после того, как ты забудешь о существовании Веги Лестрейндж». Но я не могу ставить свое счастье выше счастья другого человека. Вот скажи, Малфой, у тебя же это всегда отлично получалось, как ты это делаешь?

— Думаю в первую очередь о себе. А другие пусть занимаются тем же. И тогда всем будет хорошо.

— Но так неправильно. Разве мир будет лучше, если каждый будет думать только о себе и своем благополучии?

— Только в этом случае он и будет идеален. Сам подумай. Если каждый будет любить исключительно себя и заботиться о себе, то всем достанется поровну. Но всегда найдутся кретины вроде тебя, желающие насильно осчастливить окружающих, тем самым обделяя себя. В итоге, во-первых, тебе достается меньше счастья; во-вторых, кому-то достается больше этого самого счастья; в-третьих, будут и те, кто станет завидовать вторым и вопрошать: а почему не мне? Вот и корень всех проблем всех времен и народов.

— Ты не прав, — допивая еще один стакан, все более заплетающимся языком произнес Поттер. — Или прав. Я уже ничего не понимаю.

Через пару секунд он чуть не упал со стула.

— Сэр, — бармен забрал из ослабевшей руки моего собеседника бокал и обратился ко мне. — Вы знаете, где он живет?

— К счастью, нет, — я уже было собрался уйти, но метрдотель преградил мне путь.

— Вы не могли бы забрать своего друга с собой?

— Мы не друзья, — коротко бросил я и попытался обойти служащего.

— Бар скоро закрывается, и я вынужден буду отправить его на улицу. Ночи нынче холодные…

— Делайте что хотите.

— Но, сэр…

— Вот же драконье дерьмо! — И я вопреки только что произнесенной проповеди о том, что заботиться и осчастливливать ближнего своего — не самое продуктивное занятие, вернулся к стойке бара. — Ну и что с тобой делать?

Поттер промычал что-то невнятное.

Трансгрессировать с напарником в таком состоянии — дело рискованное. И не только тем, что не все части тела попутчика могут оказаться на месте по прибытии, но и тем, что место прибытия скорее всего тут же примет на себя водопад из содержимого желудка подвыпившего напарника.

Вариант с каминной сетью тоже отметался по причине того, что Поттер сейчас не в состоянии произнести не то что место назначения, но и собственное имя.

Оставался только «Ночной рыцарь».

Не без труда затащив тушу магического героя в автобус, я произнес адрес Малфой-Мэнора.

***</p>

— Спасибо за антипохмельное, — смущенно произнес Поттер, спускаясь в обеденный зал на следующее утро. — Твой домовик принес мне его, как только я разлепил глаза.

— Пожалуйста, — я не оторвался от газеты, но краем глаза осмотрел гостя. Зеленый с золотыми полосками халат, который я велел Тилли отнести в гостевую спальню, был ему маловат в груди, очерчивая накаченный торс. И, конечно же, шел к его глазам. От таких рельефов девчонки всегда сходят с ума. Пресс кубиками, бицепсы играют мышцами, даже пальцы на ногах — и те пышут желанием доказать, что они сильнее всех на свете, и могут побороться брутальностью с пивными животиками офисных крысят. Я тоже когда-то пытался качаться, но потом понял, что мой шарм вовсе не в том, и бросил это занятие. Вместо линз на нем снова красовались круглые очки, а волосы после утреннего душа были взъерошены и открывали пресловутый шрам.

— Не напомнишь, что было вчера? — присаживаясь в кресло напротив, Поттер попытался завести светский разговор. Я по-прежнему делал вид, что увлеченно читаю статью где-то в середине газеты.

— Ничего особенного. Ты нажрался вусмерть, и метрдотель грозился выкинуть тебя на улицу. Пришлось мне тебя тащить сюда. Надеюсь, этим я не оскорбил твои чувства?

Он поежился, явно вспоминая не самые приятные часы, проведенные в нашем фамильном замке.

— Спасибо, ты меня очень выручил. Явись я в таком виде к Джинни… Вот черт! Джинни! Она же там наверняка подняла панику из-за того, что я не ночевал дома.

— Наверняка, — я немного помолчал, растягивая драматическую паузу. — Подняла бы, если бы я не отправил сову с письмом.

— И что ты ей написал?