24. Неправильное решение. (1/2)
В рубке происходило нечто совершенно неприличное.
Джокер сидел в кресле пилота, откинувшись на подголовник, неразборчиво шепча похабности. Его голос был хриплым, будто он уже успел его сорвать. Параллельно сразу на четырех экранах разворачивались фантастические эротические сцены с участием всех известных разумных рас, включая ворка и яггов.
— Обхвати губами головку. Крепче, вот так, еще. Ох… Глупенькая моя, не останавливайся.
Интерфейс искусственного интеллекта покорно стоял на четвереньках у него между ног, с совершенно безразличным выражением лица выполняя все указания первого пилота, будто она была занята не ублажением его плоти, а рутинной работой по стыковке корабля с орбитальной станцией. Похоже, ученые Цербера постарались на славу, и имитация жизни была достаточно детализированной.
— Давай же, маленькая. Теперь возьми его глубже.
Джокер с силой вжал голову синтетика в себя и согнулся с явно финальным стоном.
— Я вижу, ты уже полностью здоров. Не боишься сломать дорогую игрушку?
Голос коммандера заставил пилота смущенно отстранить СУЗИ и застегнуть ширинку. Похотливые стоны из динамиков стихли.
— Джокер, я понимаю, что ты отвлекся, но СУЗИ-то как потеряла контроль над ситуацией? Неужели не отследила по камерам, что я сюда иду? Духи, дайте мне это забыть.
Джокер постучал пальцами по лбу искусственной девы, скрывая смущение:
— Простите, коммандер. Энергии мало, экономим. Это сейчас просто болванка. А настоящая СУЗИ, она здесь, спит.
Пилот нежно провел пальцами по блокам управления Нормандией, будто возлюбленный, скучающий по своей единственной, что, в принципе, так и было.
— Я к тебе по делу. Мы с механиками сделали, что могли, системы максимально очищены от примесей, но полное восстановление с нашими ресурсами невозможно.
— Я мог догадаться. Какой расклад?
Гаррус ответил уклончиво:
— Приблизительно один к трем — что мы взорвемся, если включим сверхсветовую. Столько же — что сможем включить двигатель только один раз, после чего он заглохнет навечно. И тридцать процентов на удачный исход — точнее спрогнозировать невозможно.
— И какое твое решение?
— Мы могли бы стоять тут или медленно дрейфовать на маршевых в сторону Туманности Змея. Все равно рано или поздно ресурсы иссякнут, и нам конец. Или можем рискнуть.
— Тогда выбор очевиден. Осталось его объявить команде.
Гаррус медлил. Джокер пытался утихомирить свою куклу, настойчиво пытавшуюся добраться до его ширинки снова, явно повинуясь какому-то не слишком интеллектуальному алгоритму.
— Коммандер, что-то еще?
— Я подумал вот о чем. Нам нужно спешить, скорее всего, к «Лериану» летит тот турианский патрульный корабль. Он медленнее Нормандии, к тому же, его надо было доукомплектовать экипажем после нашего визита. На это тоже уйдет какое-то время.
— Но?
— Но я хотел бы дать команде один час. Мы возле ретранслятора. Мне даже пришло сообщение от Шепард. Может быть, люди хотели бы написать что-то близким, попрощаться, не знаю, что вы делаете в таких ситуациях. Риск ощутим.
Джокеру надоело сражаться с пустоголовой болванкой и он попросту ее выключил, и синтетик так и осталась стоять на четвереньках с потухшим взглядом.
— Коммандер, это твое решение и твоя оценка. Команда была бы благодарна за такой жест. Кстати, как там… коммандер?
— В порядке.
— Хотелось бы все же с ней увидиться.
— И мне. Кстати, Джокер. Не стоит экономить, включи СУЗИ, я имею ввиду, настоящую СУЗИ, и попрощайся. Если двигатель остановится, Тали не дает хороших прогнозов на ее счет.
Джокер отвернулся — Гаррус подумал, что тот уставился на уже надоевшую звездную метель снаружи, но пилот смотрел на то место, откуда периодически выскакивала назойливая голубая голограмма, выдававшая порцию несмешных шуток и очевидных указаний.
— Принято, коммандер.
***
Саманта стояла у звездной карты на своем рабочем месте, не понимая, зачем она тут нужна вообще. Интерфейс ее компьютера был обесточен как неприоритетный, и она чувствовала себя просто декорацией, неспособной никак повлиять на ситуацию. Когда по громкой связи раздался голос коммандера, она будто очнулась.
— Говорит коммандер Вакариан. В результате саботажа произошла поломка двигателя. Дальнейшее движение корабля сопряжено с большим риском, но, оставшись на месте, мы не повысим наши шансы выжить. Мной принято решение о принудительном запуске двигателя и броске к космической станции «Лериан». У вас есть один час, чтобы подготовиться. У пункта назначения Нормандию, возможно, ожидает неприятель, поэтому всем быть в боевой готовности. Конец связи.
Саманта потянулась было к инструментрону, чтобы написать родителям, но руки опускались. Что она может им сказать? Что любила их? Чтобы они потом, случись что, перечитывали это сообщение снова и снова, плача и вспоминая ее? И дойдет ли то сообщение, пока ретрансляторы едва работают? А если все будет в порядке, зачем их тревожить?
Девушка в раздумьях присела на ступеньки у карты. Что ей делать?
Зайти в грузовой отсек и покурить напоследок с Вегой?
Помириться с Тали?
Такая правильная в работе, в учебе, но в личной жизни Саманта всегда поступала наперекор всем. Что ее действительно заводило, так это чувство бунта и противоречия. Мама так хотела, чтобы она нашла в академии хорошего парня и связала с ним жизнь. Папа постоянно намекал о внуках — родители так немолоды. А она хотела свободы, а не того пути, что начертили для нее другие. Ну и пару детишек тоже.
Она в задумчивости спустилась вниз, в грузовой отсек, размышляя, какую собаку завела бы, будь у нее такая возможность. Она представила, как дверь лифта откроется, а к ней бросится золотистый ретривер с очаровательной собачьей улыбкой, поставит лапы на плечи и оближет ее мокрым красным языком. Такая глупость, но от нее стало тепло на сердце.
Вега сидел на рабочем месте Тали, а та стояла рядом и что-то обьясняла ему. Они спорили, и Тали выглядела… счастливой? Радость скользила в ее оживленных жестах, открытой позе и веселом, мелодичном голоске. Вега заметил Саманту и махнул рукой:
— Эй, Сэм! Идем к нам.
Она просто не имела права снова испортить кому-то, возможно, последние моменты жизни. Саманта чувствовала себя такой виноватой, что только отрицательно качнула головой и хлопнула по кнопке лифта. Жилые отсеки, черт с ним. Что еще она могла сделать для победы? Только свое маленькое, никому не нужное дело.
Она не проинструктировала Прастина. Саманта чуть не засмеялась — действительно, как такое в голову могло прийти, коммандер дал им час попрощаться друг с другом, а она пойдет к турианцу, которого ненавидела и боялась, чтобы рассказать, во сколько отбой, который, возможно, для всех их наступит через час и навсегда.
В задумчивости она открыла дверь в отсек жизнеобеспечения. Не вовремя — Прастин переодевался. Он стоял в одних коротких брюках, и знакомый ярко-красный узор на его груди ввел Саманту в оторопь.
— Извини, я зайду позже.
— Ничего страшного, останься. Только переоделся в гражданское, как велел коммандер, и по связи объявили, что ожидается бой — снова надо натягивать броню.
Саманта лишь хлопнула глазами. Он говорил спокойно, будто ничего не произошло. Его самообладанию можно было позавидовать.
— У нас есть час, ты слышал. Я хотела бы закончить свою работу.
— Весьма кстати. Было бы не очень хорошо, если бы во время военных действий я нарушил какое-то правило, о котором не знал.
Она подняла брови вверх и иронично подумала, что Прастину ничего не мешало нарушить даже те правила, о которых он знал. Иначе он не ушел бы со своего корабля.
Он не торопился надевать броню, без стеснения разгуливая перед ней с голым торсом.
— Оденься сперва.
— Потом. Пусть краска немного подсохнет. Тебе неприятно?
Вопрос поставил в тупик. Да, черт возьми, ей было неприятно. Сказать об этом прямо — показаться ксенофобкой похлеще покойных Джо и Салли.
— У людей так не принято.
— Я видел, что Вега снимал майку при всех.
— Не наедине.
Он ничего не сказал, но вместо того, чтобы одеться, уселся на стул. Саманта ждала, что он предложит присесть и ей, но Титус просто молчал и сверлил ее яркими зелеными глазами, не говоря ни слова. Саманта старалась не пялиться, но взгляд будто магнитом тянуло к ярким мазкам на темных, почти черных грудных пластинах. Они действительно выглядели ярче, чем…
Чем тогда.
Похоже, он их подкрашивал?
Саманта чуть не забыла, зачем пришла. Она присела за стол напротив новобранца и заученно стала тарабанить привычную ахинею насчет того, что курить нельзя, алкоголь — только вне рабочей смены, и сама чуть не смеялась, глядя на то, как надбровные пластины турианца ползут вверх.
— Но я видел, как вы курили. При коммандере.
— Это был особый случай.
— Ты постоянно куришь.
— С чего ты взял? Ты что, следил?
— От тебя пахнет дымом. Всегда. Единственный раз, когда…
Он осекся. Саманта могла продолжить его фразу — от нее явно не несло куревом, когда ее приволокли в их духовку, изнасиловали и выдворили с издевательскими комментариями о том, что, мол, сама этого просила. Она посмотрела с вызовом, в упор. Он не отвел глаз.
— Я тебя оскорбил. Я не хотел, чтобы так было.
— Мне показалось, что хотел.
— Я бы предложил все уладить в бою, но…
— Хорошо, что ты сам понимаешь абсурдность предложения. Я не боец.
— Я бы не сопротивлялся.
Саманта рассмеялась так, что щеки заболели, будто эти мышцы она не задействовала уже слишком давно. Она посмотрела на свои худые кисти, лежащие на столе, которые чуть ли не просвечивались от истощения. Да что она ему сделает?
— Я сдеру руки о твои пластины, а ты даже не ойкнешь. Спасибо, не стоит.
Он встал и подошел к аккуратно сложенным деталям бронекостюма, достал оттуда продолговатый золотистый предмет, напоминавший Саманте по форме губную помаду, и протянул ей. Она взяла цилиндр автоматически, а потом спохватилась и спросила:
— Что это?
— Я прошу у тебя помощи.
Она открыла его — по виду это и была губная помада со странным смоляным запахом. Она чуть поморщилась, не понимая, чего он хочет.
Когда Саманта подняла глаза, то увидела, что Прастин стоит спиной к ней, уперев руки в стену. На его спине были едва видны две полосы, начинавшиеся на воротнике и заканчивавшиеся у талии. Похоже, краску на спине не обновляли так давно, что метки там совсем выцвели.
Больше всего Саманте хотелось нарисовать у него на спине большой красный член. Она криво ухмыльнулась своей шальной мысли. Пластины на спине казались такими твердыми. Интересно, заметил бы он? И что сделал бы? А если попробовать?
Она провела краской по старым меткам. Прастин выдохнул и повернул к ней голову. Снова эти жуткие зеленые глаза уставились на нее, не мигая. Все он чувствует. Озорная затея перестала казаться такой смешной — он же ее просто размажет о стену. Не следовало вообще брать в руки этот тюбик и даже приходить сюда. Это было неправильное решение.
— Тут тонкие уголки. Помада толстая, как мне накрасить?
— Помада? Эм, обычно уголки выводят тыльной стороной когтя.
Саманта посмотрела на свои обкусаные ногти. Наверное, что-то могло бы получиться, но вымазываться в краску до ужаса не хотелось. Еще меньше хотелось прикасаться к Прастину руками. Нехотя она повозила пальцем в тюбике и провела кончиком ногтя по узкому участку выцвевшей полосы. Прастин дернулся так, будто его ударило током.
— Не трясись, а то я все размажу.
Она со вкусом плюнула бы в лицо тому pendejo, который сказал бы, что она будет раскрашивать спину новобранцу, с которым ее связывало не самое приятное знакомство, кто всерьез в нее целился и не побрезговал поучаствовать в милых развлечениях с беззащитной пленницей.
Так, теперь с другой стороны, и можно сматываться отсюда. Когда турианец начал говорить, Саманта замерла.
— Меня зовут Титус Прастин. Родился на Миносе. Моя мать Сагитта. Мой отец Алектус. Мой полк…
Он судорожно вздохнул, не зная, что сказать. Выразился рядовой, надо сказать, довольно коряво, по всей видимости, пытаясь сохранить устоявшуюся форму речи: