Ламиль (1/2)
- Ламиль, Ламиль, мальчик мой, открой глазки! - Лекс прижал к груди ребенка и нежно похлопывал по щеке, - Звездочка моя, открой глазки, ты меня пугаешь…
- Он умер… - из-за плеча выглянул Сканд и попытался перехватить малыша, - отдай…
- Не трогай! - неожиданно сам для себя взвизгнул Лекс, - он живой! Живой, просто не реагирует… не трогай!
- Ты уверен? - Сканд с тревогой смотрел в лицо мужу, - этот сундук делал Рарх. Делал специально для долгого пути. Так, чтобы ни жучок, ни песок, ни пыль не просочились! Если Ламиль забрался еще дома и захлопнул крышку, то у него воздух закончился еще до того, как вы из города выехали! Сколько ты был в пути? Половину светового дня! Он умер, Лекс, отпусти его, - Сканд опять попытался выхватить ребенка, - отдай!
- Он живой! - Лекс извернулся и, перехватив ребенка выше на плечо, отбежал в угол, - у него бьется сердце, только тихо, как в яйце, и с очень долгим интервалом. Он живой, я же чувствую!
Сканд передернул плечами и с жалостью посмотрел на рыжика, но вырывать силой ребенка не хотелось. Кирель тоже не сразу решился на церемонию кремации Пушана… Ладно, надо просто дать ему больше времени, чтобы он смирился с потерей.
Сканд замотал бедра килтом и, застегнув пояс, вышел из шатра. Надо было послать сообщение родителям. И заодно разобраться, как такое могло случиться, что никто не обратил внимания, что ребенок пропал. Что вес у сундука изменился. Да и если Ламиль вытащил из сундука вещи, чтобы забраться в него, то в теплой комнате должен был лежать ворох одежды! И этого тоже не заметили? Они что, свои глаза в задницу засунули, или смотрели, высунув языки, как рыжик переодевается?
Сканд вышел из шатра, поманил жестом первого попавшего белого монаха, завел в шатер и показал Лекса, который как в трансе укачивал неподвижное безжизненное тело ребенка, время от времени зовя его по имени. Надо сообщить родителям, а позже отвезти тело младшего наследника в Столицу.
- Результаты расследования сообщу позже, - Сканд болезненно поморщился, услышав, как Лекс умолял Звезду открыть глазки, - и тело передам позже. Или пусть пришлют из Столицы бочку с медом, чтобы довезти тело в целости… Не знаю, пусть Кирель сам решит…
Монах кивнул капюшоном и молча вышел из шатра. Сканд вышел следом и обвел взглядом замерших людей. Стенки шатра были тонкие, а Лекс кричал достаточно долго, пытаясь разбудить малыша. Уже, наверное, вся армия знает, что ребенок мертв. Плохое предзнаменование в начале пути, хотя это можно расценить, как добровольную жертву богам… Сканд потер грудь напротив сердца, чтобы разогнать болезненное онемение. Все внутри болело от горя, как будто ящер лягнул.
- Где мой кнут? - Сканд отвел руку в сторону, в ладонь сразу вложили рукоять сыромятного кожаного хлыста.
- Это наша вина… - Зи и Зу без колебаний стали раздеваться.
А раздевшись донага, опустились перед Скандом на колени и стали рассказывать, как утром приехали во двор. Получили приказ от Тиро забрать сундуки из теплой комнаты и не смотреть на вещи, которые там остались. Сканд стал задавать вопросы, но даже нужды в хлысте не было. Сестры рассказывали все честно и даже не пытались переложить свою вину на Тиро или кого-то другого. Они не знали, какой вес должен быть у сундуков, а на вещи, разбросанные по комнате, даже не посмотрели. Ну, мало ли, какой в этом доме обычай? Но Тиро о беспорядке не сообщили, посчитав, что тот и так в курсе, раз сказал не обращать внимания на другие вещи. Они готовы принять любое наказание за гибель ребенка и вины с себя не снимают.
Сканд в сердцах бросил кнут. Если Кирель захочет, пускай сам снимает с них шкуру, а он понимает, что их вины в этом нет. Так сложились звезды, таково было решение богов… Ламиль всегда был избалован вседозволенностью и делал, что хотел, а еще слабость сердца Лекса, когда он сам боялся приструнить его. И вот, в итоге Ламиль решил, что может делать все, что пожелает! А вседозволенность всегда приводит к беде! И что сейчас делать? Сканд махнул рукой, чтобы сестры одевались, и вернулся в шатер.
Возле Лекса сидел Дайрисс. Он тихо разговаривал и пытался напоить Лекса водой или выманить ребенка из его рук. Но тот от него отмахивался и продолжал укачивать малыша, как будто тот спал.
Этот старый ветеран отвечал за шатер во время похода и присматривал за порядком в ставке штаба, когда армия была дома. Он был, как и Тиро, военным инвалидом. Подволакивал ногу, да и был слеп на один глаз. В правой глазнице было белесое бельмо, и сколько бы раз его ни пытались обновить, но каждый раз нормального глаза там не вырастало. Дайрисс был, как и Тиро, одиночкой, и все, что у него было в жизни, это армия и война. Сканд нашел его в таверне «Сломанный меч», когда тот пытался под пиво придумать себе достойную смерть. Идти на арену как добровольная жертва не хотелось. Это было неправильно. Не мог старый солдат подставить молча шею, как скот на убое. Да и молодые ящеры на него не бросятся. Он весь пропах казармой, потому что кроме казармы ничего больше не видел.
Сканд забрал его из таверны и привел обратно в портал казармы. Он назначил его ответственным за шатры во время похода. Он, как ветеран, не понаслышке знал, как движется армия и что может произойти в пути. Шатров было два. В одном находился штаб, а второй в это время был в пути к следующему месту смены дислокации. Если армия была на марше к соседу, как например, при походе к Теланири, то шатер брался один, а сейчас второй шатер с грузовыми ящерами двигался из города рыжих почти сразу за когортой Тургула. Там, на расстоянии трех пеших дней или полдня для всадника, шатер разобьют в ожидании приезда генерала и его офицеров. А когда Сканд освободит этот шатер, его сразу начнут сворачивать и грузить на грузовых ящеров, чтобы поставить в трех днях пути от второго шатра, и так далее. Пока, наконец, армия не закончит свой путь. Дайрисс заметил Сканда и, похлопав Лекса по плечу, похромал к генералу.
- Не трогай его, - Дайрисс протер слезящееся бельмо на глазу, - он же младший. А младшие чувствуют больше нас. Они же могут определить, живое яйцо или нет… Если Лекс говорит, что сердце у ребенка бьется, то пусть так и будет. Я видел однажды парня, которого вытащили из завала на третий день. Все думали, что он умер, он даже был холодным, как покойник, а потом полежал на солнышке, очнулся и встал, как ни в чем не бывало.
- Ты думаешь, шанс еще есть? - Сканд, не отрываясь, смотрел на мужа.
- Что делают с людьми, которые умерли во сне? - усмехнулся ветеран.
- Ждут несколько дней, - Сканд прищурился и посмотрел в единственный глаз Дайрисса, - так, чтобы разложение стало явным, а если нет времени ждать, то протыкают сердце насквозь, чтобы он на погребальном костре не очнулся. Ты думаешь, Ламиль в таком же сонном трансе?
- Кто знает, - пожал плечами старик, - но если Лекс говорит, что ребенок жив, то, может, стоит прислушаться?
- Кирель тоже не верил в смерть сына, хотя там крови было на весь двор и в рану можно было два пальца засунуть…
- Но все же, он сам сопровождал его к месту погребения… а что касается детей, то они выносливее взрослых…
- Ладно… - Сканд потер лицо ладонями и передернулся всем телом, как ящер от воды, - ладно. День-два, и все разрешится. Соберу своих центурионов, пусть проконтролируют, чтобы все было тихо. Армия должна двигаться, как и раньше. Я планировал, что мы завтра с утра отправимся в город Чаречаши, но придется задержаться здесь. Я не повезу к нему труп ребенка. А если он жив, то тем более задержимся на месте, пока я не отправлю его домой.
- Собрать центурионов здесь?
- Нет, проедусь, посмотрю на людей, - Сканд хлопнул Дайрисса по плечу, - не спускай глаз с Лекса, мало ли что…
Сканд повесил на пояс ремень с мечом и полуголый вышел из шатра. На улице стояли монахи, которые, похоже, слышали, о чем он говорил, и теперь ожидали распоряжений. Сканд нарявкал на них, свистнул Шу и умчался с инспекцией по ближайшим манипулам. Надо было пнуть центурионов, чтобы не забывали контролировать отхожие места и напоминали вычищать места кострищ для следующих когорт. Пока армия только начинает марш, главное было, наладить быт и чистоту ночевок, а то дизентерия могла выкосить войска почище иного неприятеля. Во время марша было важно, чтобы все двигались с одинаковой скоростью, без заторов и разрывов в построении. А для этого надо было соблюдать дисциплину и порядок.
А Лекс остался в шатре. Он смотрел на бледного ребенка, растрепанного, в той самой туничке, в которой он оставил его на рассвете, со спутанными тяжёлыми волосами, ресницами, лежащими на полщеки, рот во сне расслабился, приоткрылся и был нежным, как… у сонного или… мертвого. Нет, нет, нет, ни за что… и опять руку на грудь, туда, где сердце, и опять среди страшной тишины тихое тук-тук и опять тишина… маленький, ну что ты наделал?
Расслабленное тельце сползает и едва не выскальзывает из рук. Лекс опять судорожно хватает и прижимает его к себе, уложив безвольную голову на свое плечо… пытаясь уловить дыхание… нет… и только в маленькой груди, прижатой тело к телу, опять тихое, как биение мотылька в ладони, тук-тук… живой, он должен быть живым… потому что иначе невозможно даже представить…