Шаблон и Коммуникация (2/2)

Дождавшись Ковальски из ванной, куда тот ушёл уже что-то откашливать (как-то подозрительно рано), он сунул тому градусник и спросонья чуть не закашлялся и сам:

– Тридцать восемь и семь! Бегом что-то пить!

– Спасибо, что разрешил, – неприязненно буркнул Ковальски, и без того уже добывавший таблетку из блистера. – Лучше не трогай меня. Как человека попросил.

Шкипер смерил его взглядом.

– Что там до меня должно было дойти? – спросил он, вспомнив вчерашний разговор.

– Как дойдёт – так поймёшь, – равнодушно отозвался Ковальски, опять забираясь под одеяло.

– Ковальски!

Он не ответил, кутаясь поуютнее. Раньше он, почувствовав начало воспаления, пожелал Шкиперу, чтобы тому стократ аукнулось, так почему бы не приложить к этому руку... побесится, пощёлкает зубами, да поразмышляет о том, как не надо поступать.

Раздражённо ворча, Шкипер ушёл, оставив его в куда более уютном одиночестве, и он, пригревшись, уснул.

Вечером, когда Шкипер вернулся к себе уже на досуг, а не в который раз для того, чтобы подойти, посмотреть на него, попросту притворявшегося в эти моменты спавшим (что тому могло быть из этого ясно, он понятия не имел), и измерить ему температуру (из этого тоже вряд ли возможно было что-то вынести), он ушёл под телевизор, слегка устав от однообразного лежания в кровати. Там к нему неожиданно подсел Рико.

– Эй...

Ковальски повернул голову, уже заранее хмурясь: неуверенный тон Рико обычно не предвещал ничего хорошего.

Тот подобрался к нему поближе, протягивая ему какую-то светлую ткань с бахромой по краю. Немногим позже до него дошло, что Рико принёс ему одну из своих арафаток.

– Это что? – вопросил он, не понимая, что это значило.

– Не возьмёшь? – Рико немного помрачнел.

– Для чего мне это?

– Носи. Лечись. Греет хорошо.

Ковальски изумлённо поднял брови. Рико собирался дать ему свою вещь; более того, одну из любимых вещей. И это была не та, которую он тому подарил, так что двоякого толкования этот жест не допускал.

– И когда тебе вернуть?..

– Бери. У меня много.

– И как мне это... – Ковальски повертел ткань, пытаясь понять, как это нужно было надевать, и параллельно вспоминая самого Рико в этом. Рико просто взял у него арафатку, сложил противоположные углы и закинул за него концы получившегося треугольника, выведя их вперёд и немного затянув. – ...А.

Он задумчиво коснулся груди, теперь закрытой; под тканью постепенно начинало становиться теплее.

– И в самом деле, греет. Спасибо.

Рико угукнул. Но не ушёл, продолжая сидеть.

– Ты хочешь ещё что-то мне сказать? – попробовал угадать Ковальски.

Рико снова угукнул, но заговорил не сразу.

– Шкипер мне... выговаривал, – мрачно произнёс он.

Ковальски хлопнул себя ладонью по лбу.

– Вот и... тож' так сделать хотел, – неловко добавил Рико. – Типа... да, есть мнение. Да, огрёб за него. Но оно моё.

– То есть, так и не достучался, – заключил Ковальски. – Я догадывался.

– Да я не... – Рико угрюмо нахмурился. – Я ему так и сказал, что эт' бред. Я его обычно слушаю, но...

– Так, стоп-стоп-стоп, придержи коней, – Ковальски на всякий случай оглянулся. – Что он тебе говорил-то?

– А-а-а... – Рико со скрежетом напряг память и словарный запас. – Те всё?

– Просто перескажи в двух словах.

– Лан'. Типа-а... представь, Рико, чё ты, вот, с 'Вальски встречаешься, и мелкий, узнав, грит те, чё ты подстилка.

– Бред, – оценил Ковальски.

Рико почти обрадованно щёлкнул пальцами.

– Во! Первое чё – он так не скажет. Второе... – он смерил Ковальски взглядом. – Ты, типа, не обижайся, но... не.

– Да даже если да – ты всё равно поактивнее будешь, – резонно заметил Ковальски.

– Ну, как бы... – Рико честно попытался представить. – Да...

– Ну и какая из тебя тогда подстилка?

Рико, задумчиво чесавший затылок, почти остановился, пытаясь объять что-то мыслью.

– Слышь, не, – встрепенулся он. – Мне ещё ты мозг не трахал!

– Не я, а Шкипер, – спокойно отозвался Ковальски. – Он не умеет аналогии проводить. Хочешь, объясню так, чтобы понятно было?

– Слуш', не надо.

– Надо. Ты всё ещё на меня злишься, насколько я понимаю, так что послушаешь и вникнешь, – отрезал Ковальски. Рико устало вздохнул. – Не изображай. Так вот... я знаю, как ты относишься к Рядовому. И я прекрасно знаю, что ты за него и заступаешься, и отхватываешь порой за него... и что ты в нём видишь – тоже знаю. А теперь представь себе, что кто-то говорит тебе, что он – твоя шестёрка.

Рико аж перекосило.

– Что он ничего не умеет сам, – продолжил Ковальски, собираясь уже и добивать, раз начал. – Что ты ему вечно зад прикрываешь, просто потому что он маленький да миленький, что справиться со своими обязанностями у нас он может только потому, что ты ему помогаешь...

– Да я не... – Рико чуть не задохнулся от возмущения. – Да он сам всё... сам!.. умеет он всё! Под дурачка косит! Он даж' рыбы сёдня бош' всех поймал!

Ну, это не целиком его заслуга, подумал Ковальски, тонко улыбнувшись.

– Тише. Сейчас Шкипера призовёшь.

Рико нахохлился, неразборчиво что-то ворча: не мог удержать в себе.

– Хочется кому-нибудь врезать, правда? – намекающе произнёс Ковальски. Рико покивал. – Понял теперь?

– Да понял.

Некоторое время они молчали.

– Но ты ж так не думаешь? – с надеждой вопросил Рико, кое-как переваривший услышанное.

– Нет, конечно.

– Хорошо... – Рико ещё немного помолчал. – А эт'... – он коснулся лица. – Те ничё не было?

– Да как сказать... – Ковальски вздохнул. – Сразу нет. А вот сейчас он устроил мне термоконтроль. Через каждые два-три часа как цербер надо мной с градусником нависает.

– Отстой, – протянул, морщась, Рико, тоже не любивший, когда к нему лезли в период болезни.

– И не говори.

Буквально через несколько минут его позвал Шкипер, и Рико поймал его за запястье, ловя и его взгляд:

– 'звини.

– Да забыли. Кстати, Рядовой говорит, что ты перестал храпеть.

– А я чё, храпел?..

Усмехнувшись, Ковальски потрепал его по плечу и пошёл к Шкиперу, уже морально готовясь к тому, что ему устроят пресловутый термоконтроль и попытаются загнать в постель.

Шкипер и в самом деле подошёл к нему с градусником наготове.

– Ну что тебе? – не выдержал Ковальски. – Это болезнь. Бронхит. Простуда. Это не на пару часиков, чтобы ждать каких-то изменений ежеминутно. Угомонись уже.

– Я просто слежу за твоим состоянием.

– Медик у нас я, насколько я помню. Я сам в состоянии наблюдать за своим состоянием.

Скептицизм во взгляде Шкипера ему не понравился, и он добавил:

– А если тебе чешется – пойди и почеши себе сам, нечего мне надоедать. Ты уже взрослый, должен знать, как это делается. Имей хоть немного уважения к больному человеку.

– Да не чешется мне! – вспылил Шкипер. – Я просто беспокоюсь!

– С чего бы? Совесть замучила?

– Просто! – чуть ли не по буквам выговорил Шкипер.

Из взгляда Ковальски пропал появившийся было там слабый интерес.

– Вот и оставь меня в покое, раз просто.

– Не оставлю. У нас отношения.

– Да какие... да дай ты мне спокойно поболеть! Ты к этому руку уже приложил, достаточно! И хватит уже ко мне шаблоны свои прикладывать, они не работают! Не ра-бо-та-ют!..

Ковальски закашлялся, сразу же уйдя в ванную. Сироп, который он всё глушил, работать, к его огромному облегчению, не перестал, так что главным было вылечить простуду и насморк, и бронхит вскорости уйдёт за ними.

Когда он вернулся, Шкипер стоял, прислонившись к углу стола так, словно к нему имелся какой-то разговор.

– Ну-ка садись, – тот повёл ладонью в сторону кровати, и он понял, что угадал. – Садись-садись. Что значит – я приложил к этому руку? Ты сейчас пытаешься обвинить меня в том, что я не отказал тебе в походе на рыбалку, где ты простудился?

– Дошло, но не то, – Ковальски открутил крышечку бутылька с сиропом, принесённого с собой, и Шкиперу показалось, что как-то он этот самый бутылёк недавно видел в руках у Ковальски.

Он терпеливо дождался, пока тот отопьёт и закрутит крышку.

– Я полагал, ты сообразительнее, – заметил Ковальски после этого. – Ну да ладно. Я объясню. Если ты до сих пор как-то упускал этот момент... бронхит не появляется сразу же с симптомами простуды или гриппа. Он развивается уже от них. Будь я здоров – я бы пока что ничего не откашливал.

У Шкипера возникло нехорошее предчувствие, похожее на присутствовавшее у него при предыдущей ссоре с Ковальски.

– А ты не был здоров?

Тот пожал плечами.

– Ты помнишь, как я говорил тебе, что мой организм не предназначен для таких же нагрузок, как у вас? Что я не такой же лось? Помнишь, я предупреждал?

Шкипер не отозвался, глядя на него слегка расширившимися глазами.

– И – поздравляю! – иммунитет ты мне убил. У меня это уже долго тянется, только вяло. Теперь ты оставишь меня в покое и дашь мне спокойно вылечиться?

Шкипер всё так же молча неловко уселся возле него. Будь это его кровать, он бы уже того спихнул; оставалось только отвернуться, что он и сделал.

Дождавшись, пока Ковальски заберётся под одеяло (чисто в тактическом аспекте с тем так проще было иметь дело), он развернулся, подбираясь немного ближе.

– Ковальски... – он немного помедлил, догадываясь, что ему, как в прошлый раз, могут посоветовать засунуть свои извинения себе же в зад. – Мне жаль.

– Тебе жаль, что у тебя пропала часть досуга, – отозвался тот. – Меня же всё вполне устраивает.

– Но тебе ведь плохо.

– Ну и что мы оба сделаем?.. А вообще, знаешь, что я тебе скажу? – Ковальски повернулся к нему, приподнимаясь на локте. – Полагаю, теперь я могу говорить с тобой откровенно. Так вот я тебе расскажу.

Почему «теперь», задался вопросом Шкипер. Почему...

– В прошлом году мне точно так же рвали зуб мудрости, – продолжил Ковальски. – И тоже припало на зиму. Ты помнишь, какой я был дёрганый прошлой зимой?

– Помню, – осторожно ответил Шкипер, ещё не понимая, куда тот клонил.

– После таких вот дел какое-то время нужно побыть в тепле. Я не был. Меня, к тому же, продуло. Из-за этого у меня на малейший сквозняк или холод начинало ныть, и я начинал дёргаться, потому что это очень походило на то, что что-то не в порядке с семеркой. Ты представляешь себе, сколько нервов я тогда себе измотал? А сейчас я в тепле и мне не сквозит, – Ковальски пожал плечами. – Вот и всё.

Шкипер уставился ему в глаза. Взгляд у Ковальски был совершенно спокойным. Это получается, Ковальски вёл всю эту линию с самого начала? С самого начала ведь просил снизить нагрузку, потом, когда это не удалось, начал выуживать из него выходные... а потом, набравшись духу сходить к дантисту, специально устроил себе выход на больничный. И ведь не делал ничего из того, что могло бы вызвать осуждение со стороны, буквально заставляя обращаться с собой уважительно!

– Ты... ты специально это всё?

– Что именно я и что специально?

Вид у Ковальски был всё столь же невозмутимым.

– Я думал, тебе тоже хорошо, а ты просто добивался своих целей!

– Не сказал бы, что плохо, – столь же невозмутимо ответил тот.

– То есть, тебе было хорошо, и ты добивался своих целей!

– Да у тебя семь пятниц на неделе.

Шкипер просто упёрся в него взглядом, не зная, как ещё передать собственные впечатления от услышанного. И, решив, что Ковальски всё равно ничего не поймёт – где там Ковальски, он сам себя не понимал! – переключился на другую тему:

– А это у тебя откуда? – он взялся за кисточку бахромы на арафатке, надетой на Ковальски.

– Рико дал.

– Рико? – Шкипер нахмурился; он не понимал, почему, но ему это не понравилось. – Он говорил с тобой?

– Так спрашиваешь, будто он объявлял мне бойкот, – Ковальски слегка прищурился. – И, чтобы ты знал, дал он мне её ещё до того, как мы поговорили. Он, может, и твой с потрохами, но и между нами с ним не водица. Помни об этом, если решишь ещё раз испортить нам отношения.

– Да я не...

– А что ты да?

– Хочешь, я тебе такую куплю? – Шкипер ловко соскочил с темы, почувствовав, что ни к чему хорошему та не приведёт.

– Чтобы я эту вернул? – догадался Ковальски ещё до того, как у него самого окончательно оформилась подоплёка этого вопроса. – Обойдёшься.

Шкипер прикусил губу. Ему аж зудело потребовать что-то у Ковальски, и чтобы тот сделал, но тот лишал его даже такого мелкого (и откровенно мелочного) удовольствия.

– Просто куплю. Хочешь?

– Я такое не ношу. Это всё равно временно.

– Живём тоже временно! Оставь ты уже этот свой аскетизм!

– Это не аскетизм, – Ковальски снова отвернулся, похоже, решив заканчивать разговор. – Просто умение отказываться от вещей. Но ты не поймёшь.

Некоторое время Шкипер молчал. Потом, тронув его за плечо, негромко спросил:

– Чего ты вообще хочешь?

– В глобальном смысле? Этого ты тоже не поймёшь.

– Хочешь сказать, я тупой?

– Нет, – неожиданно миролюбиво отозвался Ковальски. – Просто этого не поймёт никто, кто привык протягивать руку и брать. И это нормально. Не ломай голову.

Внутри у него появилось какое-то неприятное ощущение, будто... Будто Ковальски потихоньку подводил его к мысли о том, что он того не понимал. И о том, что они были слишком разными. И оставлял ему самому додумать, для чего именно – слишком.

Ему почему-то стало грустно.