Часть 131. И снова утро. (2/2)

— Сычжуй.

Лань Сычжуй наконец пришёл в себя и снова двумя руками протянул Чэньцин Вэй Усяню:

— Учитель Вэй.

Вэй Усянь забрал у него флейту, а потом, вспомнив, что её принёс в храм именно Цзян Чэн, повернулся и непринуждённо бросил:

— Спасибо. — Он помахал Чэньцин. — Я… оставлю её у себя?

Цзян Чэн кинул на него быстрый взгляд. Во взгляде было сожаление и печаль.

— Она всегда принадлежала тебе.

Интересно было то обстоятельство, что все эти 13 лет Цзян Чэн хранил у себя этот артефакт.

Почти все присутствовавшие в храме люди были чем-то заняты: кто убирал бедлам, кто укреплял печать на гробу, кто прикидывал, как бы безопасно перевезти гроб, а кто просто злился. Лань Цижэнь посмотрел на старшего племянника и яростно прошипел:

— Сичэнь, да что с тобой такое?!

Лань Сичэнь сидел, прижав ладонь к виску, и на его лице отражалось невыразимое горе. Он устало произнёс:

— Дядя, умоляю, не нужно вопросов. Правда. Сейчас мне совсем ничего не хочется говорить.

Во взгляде Лань Цижэня был гнев, отчаяние, бессилие. Два его любимых племянника, которыми он так гордился, больше не слушались его. Мало того, вообще не праздновали любимого учителя и дядю, который их так старательно воспитывал и старательно ограждал их от всех проблем.

А теперь, несмотря не все усилия, оба связались с преступниками. Но главу ордена не накажешь, значит огребет младший. За двоих. И в этот раз он не сможет так запросто удрать. То наказание тринадцать лет назад было слишком мягким для него.

В этот раз никаких поблажек.

Тем временем все направились в дальний зал. Гроб, в котором были запечатаны Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо, не только казался невообразимо тяжёлым, но ещё и требовал крайне осторожного обращения. Поэтому позаботиться о нём в дальнейшем добровольно вызвались сразу несколько глав орденов. Увидев лицо статуи Гуаньинь, один из них сначала удивлённо застыл, а потом указал на него остальным, словно обнаружил нечто новое и интересное:

— Посмотрите на это лицо! Разве не похоже на Цзинь Гуанъяо?

Все уставились на статую и принялись удивлённо восклицать:

— Действительно, его лицо! И зачем Цзинь Гуанъяо такое сотворил?

Глава Ордена Яо высказался:

— Чтобы высокомерно объявить себя богом, конечно же.

— Да уж, довольно высокомерно, хэ-хэ-хэ.

Вэй Усянь посмотрел на Лань Ванцзи. В его глазах были сомнения. Но он ничего не собирался говорить. Все бесполезно. Главное Лань Ванцзи его понял. История повторяется. Как когда то с самим Вэй Усянем.

Лань Ванцзи кивнул ему и, в окруженнии толпы учеников, они вышли из храма.

Они вышли как раз в тот момент, когда несколько глав орденов переносили гроб через порог храма, так, что смешавшись с другими людьми в толпе и в окружении учеников, они остались незамеченными.

Возле дверей храма стоял Не Хуайсан, прислонившись к косяку.

Лань Ванцзи и Вэй Усянь вышли на улицу и отправились вон из города. Вон из этого кошмара, из этого общества лицемеров. Вон из старой жизни, из сомнений и тревог, из страха и недопонимания.

Впервые в жизни Лань Ванцзи не стал ничем жертвовать. Хватит, он уже принес себя в жертву ради брата, ради клана.

И чем это все закончилось? Тем, что некому было защитить самое дорогое.

Да и кому нужна была эта жертва?

Да, брат дал обещание, что Вэй Усяня не тронут и, более того, не будут сообщать другим кланам о его местоположении, если Ванцзи вернется принять наказание.

Но, что в итоге?

Орден Гусу Лань участвовал вместе с остальными кланами в облаве на гору Луанцзан. И не просто участвовал, а был в первых рядах наравне с орденами Ланьлин Цзинь и Юньмэн Цзян.

В результате жестоко и бесчеловечно был убит самый родной и самый дорогой в его жизни человек.

Должен ли он теперь жертвовать собой ради брата?

Это было бессмысленно. Бессмысленно и не нужно.

Снова наказание, снова заточение. Ради чего? Ради того, что брат дружил с недостойным человеком, а теперь страдает, что не удалось найти злодею оправдание?

А ведь Лань Ванцзи его предупреждал и не раз. Послушал ли его брат? Он не верил до последнего, пока уже сам Гуаньяо не признался в кровавых делах.

И ради чего он это творил? Ради своей карьеры, ради того, чтобы доказать этим, так называмым благородным господам, что сын продажной женщины может подняться на вершину и повелевать ими? Было же очевидно, что этим человеком двигала жажда власти.

И до последнего Лань Сичэнь цеплялся за последнюю надежду оправдать его!

Любая наивность длжна иметь предел! А ведь и сам Цзинь Гуаньяо сказал Лань Сичэню, что его наивность беспредельна.

В насмешку или нет это было сказано, но ему то точно это было выгодно!

Цзинь Гуаньяо даже перед своей смертью умудрился сделать Лань Сичэня виноватым. Мало того, разрушил печать на гробу, выпустил Не Минцзюэ, и еще умудрился изобразить благородство, чтобы уж точно не забыл никогда. Каков все-таки этот страшный человек!

А Лань Ванцзи? Ну пожалеет он брата, захочет поддержать. Ну вернется он. Сначала дядя посадит его перед собой и начнет читать нудные нотации про порочных людей.

Потом наказание и заточение.

И смысл? Чем он поддержит брата? И сможет ли?

Один будет сидеть страдать у себя в ханьши, а другого, возможно запрут в холодной пещере. Еще неизвестно на сколько лет его закроют. И вряд ли кто то будет в этот раз его лечить.

Выживет ли он? Смерти то он не боится.

Но…

А что будет с Вэй Усянем?

Кому нужны такие жертвы?

Ради чего?

Ради клана?

Ради дяди?

Ради драгоценных правил?

Хватит. Раньше он был молод и крайне доверчив. Верил на слово взрослым. Потому что сам говорил только то, что думал. Никогда не врал.

Теперь так не будет. Нельзя быть таким доверчивым. Нельзя верить одним только славам, часто действия людей показывают обратное их речам.

Теперь он не один. Он не может так рисковать, он в ответе за человека рядом с ним.

И пойдет он только с ним.

Плечом к плечу.

Теперь на всю оставшуюся жизнь.

Всегда рядом.

Без сомнений.

И без сожалений.