Часть 1 (2/2)

— Да, — ложь слетает с уст так же простодушно, как откровенное признание.

Женщина ещё долго всматривается в Сакуру. Звенит фурин<span class="footnote" id="fn_33217072_1"></span>, ветер поднимает пыль под ногами. Снова затяжка и девочка наконец слышит вишнёвый аромат, исходящий от дыма, ловит в нём что-то приятное и родное.

Сакура уходит под задумчивый взгляд рубиновых глаз и мелодичный звон колокольчиков. Ей сегодня много чего ещё нужно сделать.

Девочка заводит руки за спину, её волосы на свету отливают персиком. Она шаркает по дороге мимо тележек, напевая гармоничную колыбельную. Сакура часто засыпала под пение Мебуки. Недалеко виднеется академия и она ненамеренно морщится, замедляя шаг. На ближайших крышах скрипит черепица, бегут шиноби. Размазанные тени не знают гравитации, один прыгнул прямо на стену, умудрившись соскребать щебень и снова исчезнуть.

Сакура не понимает, почему люди стремятся войти в ряды ниндзя Конохи. Её отец был шиноби и теперь имел силу, чтобы кидать маму о все поверхности в их общем доме. Колыбельная прерывается.

Она часто видела блондинистого мальчика, одиноко сидящего на качелях вблизи академии. Кажется гость устал и решил прилечь под кронами мощного дуба.

Её тянуло любопытство и она кошачьей поступью передвигалась к яркой макушке.

«Рамен…» — бормочет сквозь сон мальчик, прочёсывая мордочкой жухлые остатки цветов и острые стрелы травы. Безвучно чмокает губами не то «паф-паф», не то «ба-ба», а затем прокручивается, как дичь на шампуре. Сакура посмеивается.

Рядом прыгают воробьи и чирикают. Мерно покачивается качель, с некоторой заминкой она замечает как на старой дощечке греется бабочка.

Идёт дальше.

По пути срывает цветы фудзи и азалии. В нос ударяет запах сырости и сосновой смолы, девочка пробирается сквозь большие кусты, царапает щёчку и не обращает на это внимание, пока не видит впереди широкий пруд. В ушах звенит надоедливый комариный звон, где-то квакают лягушки. Сакура застывает когда замечает ализариновый веер на тёмной ткани, стопается как машина, зависшая над сложным алгоритмом. Радуется что и сегодня он здесь.

Девочка часто приходила и наблюдала за Саске из высокой растительности. Смотрела как он тренируется и тихо поддерживала, улыбалась когда у него ничего не выходило и расстраивалась если техника не получалась.

Тем не менее они были незнакомцами. Сакура нашла своё спокойствие в аристократичном лице юноши. Это было эгоистично, потому что девочка уделяла куда больше внимания ему, следила за слухами о его вкусах и предпочтениях, словно они были целой религиозной догмой. Он был её собственным отвлечением от мрачных мыслях о семье. Куда лучше было думать о Саске, чем о том, как правильно перебинтовать мамины руки.

Она не хотела отвлекать его от тренировок, но сегодня… ей хотелось просто поздороваться с ним.

В последний раз.

Не было никакой осознанной мысли, ничего из того, что можно было бы назвать планом по знакомству. Она упрямо посмотрела на букетик собранных цветов, аккуратно поправила их в руках и направилась вперёд. Ей хотелось подарить что-то существенное, более дорогое, но это всё, что у неё есть.

Учащённый пульс бился в такт шагам. Сандалии застучали по растрескавшимся доскам понтона, от железных прутьев разошлась мелкая рябь на воде. Ветер пронесся над вершиной сосен, зашуршала листва. Прозрачная вода баюкала одиночную лодку, рядом плавали водомерки, шелестел камыш.

Мальчик тяжело дышал, упёршись руками в колени. Его взгляд был прикован к чему-то впереди. Он ничего не сказал когда Сакура подошла ближе и не обратил на неё внимание.

Девочка почувствовала запах пота и прочистила горло. Она собирала всю внутреннюю силу, чтобы сегодня быть смелой.

— Привет?

Тишина.

— Прости, что отвлекаю тебя, — протянула руки с букетом, — можно с тобой познакомиться?

Минуты неловкого молчания повисли в воздухе и с каждой секундой становилось всё тяжелее и тяжелее. Сакура чувствовала, как липкий страх леденил нутро, но она не отступит. Только не сегодня.

— Да сколько же вас! — внезапно прорычал мальчик и вскинул голову. Девочка вздрогнула от смеси раздражения и неприязни в ониксовых глазах.

Она уже хотела поклониться и уйти, но Саске резко вскинул руку и с громким хлопком ударил по букету. Сердце сжал кулак и её глаза следили за тем, как голубые лепестки вскинулись в воздухе, а азалию и фудзи подхватила волна. На водной глади прокопошилась рябь и в испуге уплыли водомерки. Она смотрела как лепесток скрылся под понтоном, но представляла совсем другое.

Как нежная Мебуки несла яблочный пирог и как жестокий отец опрокинул его.

Её стеклянный взгляд продолжал наблюдать за покачивающимися цветами. Тыльная сторона ладони горела, руки опустились плетьми. Саске подумал, что она сейчас заплачет, он неприятно поморщился и убрал мешающиеся пряди. Удивился, когда увидел, что на её лице не было обиды, злости и слёз, там не было буквально ничего. Совесть твердила ему, что он поступил неправильно, но у него до сих пор не получалась техника огненного шара и за ним целый день ходили толпы надоедливый девочек. Он просто был слишком раздражён. Хотел уже извиниться, но не успел.

Сакура развернулась. Она не бежала, мерным шагом покинула мостик и вскоре скрылась от ониксовых глаз.

Девочка шла, не обращала внимания на блики в окнах и весёлые возгласы, в ногах снова забился песок. И лишь одна мысль билась в её голове: милого Саске она придумала себе сама и не имеет права обижаться.

День медленно клонился к вечеру, хотя трудно было сказать, где в данный момент находится солнце и как быстро наступит кромешная тьма. Кажется, Сакура с самого своего рождения «здесь» не видела солнца. Она сделала ещё несколько кругов почёта по деревне, пока просёлочная дорога не сменилась бетоном. Перед ней был пышный мост, внизу журчала вода. Сакура со скрипом упёрлась животом в железную балку и посмотрела вниз. Было шумно, рядом была дамба.

Она обхватила себя руками, в попытке скрыться от всего мира. Не зная о чём думать, она медленно и максимально подробно вспоминала последние несколько дней, пытаясь их проанализировать. Но мысли неспокойно прыгали с одной темы на другую, словно обиженные друг на друга супруги. Она посмеялась. Взгляд зацепился за белёсую прядь, что была белой вороной в её розовой гриве, на самом деле их было намного больше. В больнице сказали, что это связано с дефицитом микронутриентов. Я не разбираюсь в этом, но мама объяснила, что она много болела когда была беременной.

Из-за стресса белых прядей стало больше.

Пальцы нащупали небольшой шрам, что перпендикулярно перечёркивал правый глаз. Однажды Сакура пыталась отбить отца от матери и он царапнул её лицо своими грязными и нестрижеными ногтями. Мебуки переживала, что рана загноится, но всё обошлось. На рубце очень долго росли новые ресницы, они тоже были алебастровыми. Когда девочке не спокойно, то этот шрам часто зудит. Мама шутила, что на лице Сакуры играют краски. Девочке смешно не было. Ладонь прошлась по небольшой шишке на левой части лба. Ему было уже около года и он тоже стал напоминанием о том, в какой семье растёт Сакура.

Мизинец левой руки выглядит неестественно. Кизаши по неосторожности дёрнул в пьяном угаре, а плачущая Мебуки неправильно вправила.

Сакуре четыре года и она устала.

Волны угрожающе бились о железные крепления. Свистел ветер.

Сколько девочка себя помнит, она всегда думала только о смерти.

Она не колеблется, когда снимает с себя сандали, кладёт их рядом, ступни обжигает бетон. Распускает тугой хвостик, волосы подхватывает ветер, вдыхает полной грудью, жмурит глаза. Осторожно перелезает через перила, смотрит вниз, крепко держится двумя руками. Железный сплав тоже горячий. Терпит.

Сердце заходится в страхе, отдаётся где-то в горле. Но она вспоминает часы. Каким-то образом метрическая единица её всегда успокаивала. Размеренное движение, равномерный удар, громкое тиканье.

Сакура была надломлена и не считала нужным с кем-то прощаться. Её мир был грязно серым, ужасно чёрным и беспросветно белёсым, но никак не разноцветным.

«Вчера, сегодня, да и завтра тоже — я буду чувствовать себя паршиво. Говорят — время лечит и жизнь непременно становится лучше... а я, как последняя идиотка, верила в это до последнего»

Её ничего не держит, она летит камнем вниз. Опускает мысли, шум в ушах.

— Стой…!