Часть I "Когда мои демоны шепчут на ухо" — Глава 1 (1/2)

Прага. Наши дни.

На Прагу опускалась ночь. Ранняя, зябкая, укрытая тонкой кисеей тумана. Одна из тех ночей, которые были не по нраву возницам, обыкновенно развлекавшим туристов на Староместской площади: лошади туман не жаловали, громко фыркали, артачились на перекрестках — чуяли то, что не могли бы почуять люди.

Туманная, беззвездная ночь — раздолье для тех, кто жил на другой стороне и когда-то считал себя истинными хозяевами города. Но век сменялся веком, и от хозяев мало что осталось: порой лишь пепел да кости.

Кто-то называл их потусторонними, кто-то — дивьими народами, но чаще всё сводилось к банальностям: твари, нежить, создания. Герман называл как придется: какая разница, если все они в конечном счет всего лишь заложники — этого города и друг друга.

Впрочем, справедливости ради, им достался не худший из городов. К тому же в отличие от большинства вампиров Герман у Верховного Совета был на хорошем счету, и ему разрешалось пользоваться услугами ведьм, так что благодаря их заклинаниям он мог появляться на улице даже в самый жаркий из дней, не опасаясь превратиться в пылающую головешку.

С другой стороны, невелика важность: Герман принципиально выбирал ночь и был предан ей, как любимой женщине, так что на «дневные» разрешения ему было плевать.

Вот и сейчас он стоял у окна, запрокинув голову и расправив плечи так, будто впитывал льющийся сквозь туман и стекло лунный свет. И, предвкушая, кривил губы в легкой усмешке: ночь — время приключений, некоторые из которых не надоедают даже полвека спустя после обращения.

Герман встряхнулся, с удовольствием хрустнул позвонками и, обернувшись к сидевшему на диване другу, отсалютовал стаканом с бурбоном (спасибо знакомой ведьме: короткое заклинание, и можно чувствовать вкус людских напитков и блюд).

— Твое здоровье!

Ник на мгновение поднял голову, кивнул и снова уткнулся в книгу. Одну из сотен книг, которыми была заставлена его квартира, с каждым днем всё больше напоминавшая библиотеку.

Огромный лофт с кирпичными стенами и высоченными потолками располагался в безликом сером здании, которым в центре Праги было, конечно, не место, и выходил окнами прямиком на Национальный музей, купол которого мозолил глаза и давно набил оскомину. Герман район Вацлавской площади не любил: слишком много народа, слишком много машин, так еще и неугомонные туристы в пять утра уже собирались на ступеньках музея в ожидании дальних экскурсий. Но Ник поселился здесь после смерти жены, так что Герману волей-неволей пришлось привыкать.

Сам он жил на холме над рекой: на виду у всего города, но вдали от шума и суеты. И хотя унаследованный от отца старинный особняк Герман не жаловал и пользовался всего парой комнат, ему нравилось видеть его порой запечатленным на картинах и фотографиях. Особняк и правда притягивал взгляд: элегантный, сложенный из светлого камня, обрамленный пышными деревцами, — будто драгоценный камень в красивой оправе.

И никто бы не догадался, что скрывали когда-то его украшенные фресками стены.

Пригубив новую порцию бурбона, Герман позволил кубикам льда коснуться губ и, облокотившись о спинку антикварного кресла, вновь посмотрел на друга: Ник, как всегда, погруженный в себя, не спеша переворачивал страницы очередного старинного фолианта. Хороший мальчик, он как будто так и застрял на пороге своих семнадцати, когда его обратили: не пил, не соблазнял девиц, не шлялся по ночам.

В этом, как и во многом другом, они с Германом, которого обратили в самый разгар лихого тридцатилетия, не совпадали. Лучшие друзья — полные противоположности.

Ник и вампиром-то по-настоящему не был: так, бракованный, полуобращенный. Скорее живой, чем мертвый. Но всё же не совсем живой.

Еще столетие назад такого облили бы смолой и спалили где-нибудь в подворотне. Но Нику повезло: его обратили уже после Второй Мировой, когда пражский Верховный Совет вдруг решил, что каждая потусторонняя тварь — ценность и имеет право на жизнь. Даже зверюшки, которым нет названия.

Вроде вампиры, но не способны усвоить свежую кровь, а без заменителя не протянут и недели. Вроде не бессмертные, но стареют так медленно, что почти незаметно человеческому глазу. Не боятся солнечного света, но в полнолуние вместо того, чтобы наполняться силами, изнемогают от слабости и прячутся по домам.

А еще их кровью нельзя обращать. Благодаря этому Совет благоволил таким зверюшкам особенно: тихие, слабые, хрупкие, как мотыльки, — безопасные. Они не нападали на туристов, не пили кровь, не использовали внушение. Так что Совет даже расщедрился и пару лет назад придумал для них название: dimidio. Хотя для жалкой горстки — всего-то дюжина «половинчатых» — мог бы не напрягаться.

Казалось бы, ничего особенного: ошибка, сбой программы. В конечном счете ущербных среди потусторонних народцев и прежде хватало с лихвой: феи, родившиеся без крыльев; ведьмы, не унаследовавшие силу рода; оборотни, не способные перекидываться (последним, впрочем, везло: оборотни — единственные существа, чье право на жизнь Совет ставил под сомнение). Но полуобращенные имели неожиданное преимущество: считалось, что каждому из них предназначен «идеальный донор», единственный, чья кровь ему подойдет. Иными словами, истинная любовь и родственная душа. А такие романтические сказочки были в почете даже среди нежити.