Глава XVI. "Ты попался... " (2/2)

— подлецу всё к лицу, — девушка безразлично махнула рукой, но краешек пунцовых губ изогнулся в радостной ухмылке.

Она выглядела вполне расслабленно и даже миролюбиво, что никак не могло ускользнуть от внимательного взгляда Осаму, чутко подмечающего любую деталь. Возможно, это благоприятно скажется на их диалоге и получится узнать немного больше о таинственном замысле, общем количестве людей, причине некоторых поступков, о ней… Впрочем, вероятность того, что в ней внезапно откроются новые, доселе не наблюдаемые, качества — ничтожно мала. Ямадзаки сейчас совсем не до морального или духовного развития, другое дело физическое. Насколько Дазай может судить из того, что возымел честь застать в режиме реального времени — большая часть её свободного времени (если такое вообще имеется) уходит на совершенствование навыков и активное изучение новых приёмов. Фумико сейчас совсем как сборник боевых искусств, специализирующийся не на конкретном виде, а затрагивающий огромное множество из абсолютно разных стран. К тому же, делающий это отнюдь не поверхностно.

— моя очередь, — Осаму лениво зевнул, поднимаясь с места. — мне, знаешь ли, тоже не очень нравится сидеть в мокрой одежде.

— спасибо, что поделился, — девушка равнодушно хмыкнула, медленно подходя к окну. — я польщена.

— кажется, это не первый раз, когда я говорю тебе правду. В чём же тогда смысл твоей иронии?

— хорошее настроение, — Фумико уже стояла к нему спиной. Её голос звучал немного задумчиво, но какие бы мысли не витали в голове — они совершенно точно не доставляли ей проблем и переживаний тоже не вызывали. Это наверняка было нечто абсолютно обыденное, вроде принятия решения о том, чтобы выпить кофе прямо сейчас или подождать ещё немного. К сожалению, всё это являлось лишь жалким наваждением и лёгким обманом. Зрения или сознания, ещё предстоит разобраться.

В голове, словно по расписанию, уже несколько минут звучали тысячи шумных голосов. Слова накладывались друг на друга, образуя бесконечную пирамиду, что грозилась в скором времени покинуть черепную коробку, используя для этого пулевое отверстие в голове. Наверное, нечто похожее чувствуют люди с явными психическими отклонениями, которым необходима специальная медицинская помощь даже для элементарного продолжения своего существования. Среди общего хаоса ясно и чётко слышался всего один приторно нежный голос, ядовитое звучание которого отравляло похуже всяких смесей.

Спроси себя, маленькая глупая девочка, для чего ты здесь? Подумай над ответом дважды, не спеши. Будь внимательна и скажи мне честно…

Что ты хочешь услышать? Ямадзаки почувствовала, как грудь сдавило невидимыми тисками, способными превратить её хрупкое тельце в пыль, не прикладывая никаких усилий.

Помни, сколько бы тысяч раз ты не повторила свои слова — они никогда не станут правдой. В ином же случае, в глазах людей не быть тебе никем, кроме гнусной лгуньи. Никто никогда не захочет добровольно встать на твою сторону, ты утратила всё доверие. И даже он не верит ни единому слову, убедись в этом сама.

Буквы сплетались друг с другом в диком танце, заставляя отголосок тянуться следом длинным шлейфом, отдаваясь в ушах барабанной дробью. Голос умело хватался за любую щель, выискивая в её обители наиболее уязвимые места. Заползая внутрь, как паразит, чинящий беспорядки внутри организма.

Каждый, кто имеет отношение к твоей судьбе в конечном итоге неизбежно прощается с жизнью… Какая жалость, но ты всё равно позволяешь этому человеку маячить поблизости. Голодная собака не боится палок, помни об этом, если решишься подпустить его ближе…

Руки сами находят белоснежный край подоконника, хватаясь будто за спасательный круг посреди океана. Бесполезное телодвижение, гибели на волнах всё равно не избежать. Вода жестока и покорить её не для многих представляется возможным, большинству суждено укрыться бескрайней синевой и быть погребёнными под надёжным покровом волн навечно. Особенно, если волны — кровавые, да?

Пойми меня правильно. Я говорю это только лишь ради того, чтобы ты не забывала об одной очень важной вещи. Когда захочешь пообщаться с людьми в следующий раз — помни, что руки твои по локоть в крови, а дни давно сочтены…

Пламенная речь резко прервалась, вместе с крепко зажмуренными глазами и тихим окликом.

— Фумико?

Она осталась стоять неподвижно, словно каменное изваяние внутри которого живо разгорается огонь.

«Почему именно я?»

Неужели в прошлой жизни Ямадзаки провинилась так сильно, что боль да страдания просочились и в эту, вместе с повидавшей свет, уставшей душой? Не сказать, что она человек придерживающийся положительного мнения о существовании души, но успокаивать шальные мысли детскими сказками намного проще всего остального. Лучше винить во всём высшие силы, которые никто никогда воочию не видел, чем признать собственную глупость и неудачу.

— не хочешь говорить? — догадливо прозвучало откуда-то сзади.

— когда птица понимает, что умрет, ее песнь становится печальной, — девушка глубоко вздохнула, прежде чем немного повернуть голову. Её лицо было частично скрыто всё ещё влажными волосами, но набежавшие тени виднелись отчётливее остального. — ты слышал об этом?

— будешь пересказывать мне старые пословицы? — серьёзно поинтересовался Дазай, кажется и не думая о том, чтобы отшутиться в ответ.

— нет, — спохватилась Фумико, обречённо улыбаясь. — чепуха всё это…

— если подумать, не такая уж и нелепица, — его взгляд по какой-то причине выражал одобрение, но при этом Осаму ясно видел, что собеседницу гложет нечто ему неизвестное. — знаменитые вещи не всегда так хороши, как о них говорят. Сможешь привести пример?

— вероятно.

Она убьёт двух зайцев одним ударом. Расскажет о работе и заодно похвастается блестящим умением понимать и оценивать ситуацию.

— это длинная история, — Ямадзаки глубоко вздохнула, будто желая набрать в лёгкие как можно больше воздуха. — можешь подойти ближе, я обещаю не кусаться.

Слова, произнесённые её фирменным бесцветным тоном отнюдь не походили на шутку. В исполнении Фумико это звучало, как нелепая попытка успокоить человека, что уже привязан к стулу и ожидает, пока опытный палач придёт и безжалостно запытает до смерти. Дазай улыбнулся.

— это началось около четырёх месяцев назад. Тогда люди только начинали постепенно пребывать в организацию и никто толком не знал о её внутреннем устройстве. Информация тщательно скрывалась правящей верхушкой, а разговаривать с кем либо посреди подземных коридоров было строго запрещено.

История лилась из её уст убаюкивающей мелодией. Она могла бы рассуждать о самых жестоких убийствах, ужасах войны и геноциде, но приятный голос несмотря ни на что хотелось слушать. Подобно сирене, заманивающей простых моряков в морскую пучину, Ямадзаки ловко заставила Осаму добровольно угодить в неосознанно заготовленную её руками ловушку. Он не был в силах отвести взгляд от бледного лица, на котором в очередной раз застыло безразличное выражение, кое так и хотелось поскорее стереть.

— когда все наконец поняли, что их попросту держат взаперти, как животных в зоопарке, и целей не разглашают — начались первые восстания, если их можно назвать так, в чём я не уверена. Это были скорее неумелые попытки узнать правду, которые пресекали на корню сразу после обнаружения. Особенно много слухов ходило про некую группу, состоящую из абсолютно разных представителей. Дети, старики, юнцы — там были все, кого только можно пожелать.

— хм, кажется я не улавливаю всю суть до конца, — пожаловался Осаму, выглядя слегка озадаченным. — как разлады в строю организации относятся к поговорке?

— трусливые крысы никогда не достигнут величия. Тебе следовало бы дослушать до конца, но раз всё обернулось таким образом, придётся рассказывать урывками, — Фумико одарила его максимально спокойным взором, но разве не должна была почувствовать раздражение? Подобные выходки не приходятся по нраву большинству вещателей, с которыми суициднику приходилось иметь дело, но похоже незначительная суета вновь обошла её стороной, уступая место грядущему. — что ж, если говорить ближе к делу, то всё довольно примитивно. Их считали великими — они оказались никем. Перед лицом настоящей опасности, когда выпал действительно превосходный шанс проявить себя и показать намерения и чистоту помыслов всем остальным: эти люди сбежали, как самые последние трусы. Вот и всё.

Она тихо хлопнула в ладоши и вместе со звуком вся атмосфера испарилась без следа, как если бы Ямадзаки была знаменитым фокусником и гипнотизёром, способным запросто влиять на окружение и вертеть им как душе угодно.

— погоди, — с нажимом произнёс Дазай. — а что стало с группой?

— подверглись наказанию, — равнодушно выдала Фумико. — им отрезали языки, чтобы не болтали попусту и лишили по одному глазу, дабы не видели лишнего. В добавок ко всему, у каждого в районе ключиц красуется шрам, который в напоминание о содеянном стал своеобразным клеймом, гласящим «Widerstand» — сопротивление.

Заметив на себе странный взгляд, девушка повела плечами, как если бы пристальное внимание со стороны могло смутить её, и кривовато ухмыльнулась.

— про язык неправда.

В глубине души зашевелилась присущая каждому нотка иронии, практически молящая рассказать о криках, которые стояли повсюду напоминая непроходимую стену, когда людям вырывали ногти и ломали пальцы. Грустно прищуренные в темноте глаза опустились к запястью, на коем уже довольно долгое время закреплён обычный браслет, благодаря своей затейливой истории кажущийся Фумико предметом несравненной красоты. «Спасибо, что уберёг меня от этого… ”

Что бы ни случилось, он всегда держал данные обещания и ещё ни разу ей не пришлось в этом усомниться.

— признаться честно, — с видом знатока ситуации начал Осаму. — я приятно удивлён, что тебе хватило сообразительности не попасть в подобную компанию.

В некоторых моментах, указывать на глупость уже стало для Дазая своеобразной фишкой, знать о которой было дозволено ей одной. Она точно не станет злиться на эти детские выходки, ведь на порядок лучше сторонних наблюдателей знает о причинах своих поступков и задолго до совершения примерно предполагает, каким будет итог. Осаму легко свыкается с мыслью о том, что подшучивать над ней просто кажется ему достаточно забавным, чтобы продолжать заниматься этим дальше.

— дождь закончился, — девушка скучающе глянула в окно, обращая внимание на оставшиеся с обратной стороны стекла влажные капли. Будучи довольно крупными, они частично перекрывали обзор, делая вид снаружи слегка размытым. Фонари уже не горели, путь припозднившемуся человеку могла осветить лишь тусклая, желтоватая луна.

— погоди, — одним быстрым движением руки, суицидник припечатал её аккуратную ладонь к подоконнику. — кем же я буду, если отпущу девушку одну, в такое-то время?

— уверен, что рядом с тобой мне будет безопаснее? — едва слышно прошептала в ответ Фумико, отчего-то замирая, будто старинная картина на стене музея. Ничто не смогло бы выдать в ней живого человека, если бы не подозрительно часто вздымающаяся в такт дыханию грудная клетка.

Она не была напугана, но руку всё-таки вырвала, прижимая к себе, как нечто очень драгоценное. Так дети жмутся к матерям, отчаянно требуя внимания и ласки, ведь в раннем возрасте эта необходимость для них сравнима с кислородом, регулярно заполняющим лёгкие. Но в шальной голове маньяка-суицидника возникла несколько иная ассоциация, пожалуй, сильно выходящая за условные рамки приличий.

Неужели это прикосновение вызвало в ней что-то, звучащее не совсем правильно?

Среди них некому судить о хвалёной правильности, к тому же её границы столь разнообразны, что определённо становится не по себе. Для кого-то выбросить бумажную обёртку посреди дороги является обычным делом, ведь в конечном итоге разложение всё равно настигнет её, рано или поздно. Другой же скорее сломает себе обе руки, чем совершит подобное действие. Хотя, это лишь один крошечный пример из огромного множества вариантов.

Осаму Дазай ненавидит вести себя правильно.

— тебе это нравится, да? — спросил он, наклоняясь чуть ближе с блаженной улыбкой на лице.

— с чего такие выводы? — тихий голос звучал так, будто его изо всех сил пытались сдержать. Он словно мог рухнуть в одно мгновение, как ветхие шалаши на окраине леса, построенные подростками ради забавы.

— нравится чувствовать чужую силу? — ухмыляясь, как чеширский кот, суицидник продолжал настойчиво гнуть свою линию, совершенно не заботясь о чём либо ещё.

Бледные, наверняка холодные, пальцы Ямадзаки нервно стучали по подоконнику, отдалённо напоминая мотив одной из популярных песен прошлого десятилетия. Плавный изгиб шеи невольно заставил карие глаза метнуться в свою сторону, когда девушка опустила голову чуть ниже. Её волосы по прежнему оставались немного влажными, падая на лицо отдельными прядями и создавая некую иллюзию смущения. Дазай жалел лишь о том, что в помещении царит полумрак, не оставляющий ни малейшего шанса рассмотреть стыдливый румянец на женских щеках в полной красе. Испытываемые ею эмоции оценивались гораздо дороже пары золотых слитков.

— я просто человек, — вкрадчиво произнесла Фумико, отходя от злосчастного подоконника. — у меня всё ещё есть некоторые чувства.

— но ты не хочешь оставить ни одно из них для меня, — посетовал Осаму. Слишком наигранно, чтобы это могло оказаться правдой.

Они все твои, если пожелаешь.

В импровизированной борьбе между светом и тенью победу несомненно одержала последняя, целиком и полностью принадлежавшая Дазаю. Ночь — не её время, но это не помешало успешно и безжалостно поглотить неравномерные, освещённые луной, участки. Обладатель и его тень вовсе не казались одним целым. В эти короткие мгновения она жила своей жизнью.

— твои внезапные пропажи вызывают во мне смертельную тоску, — он пристально вглядывался в лицо напротив, будто намереваясь запомнить каждый сантиметр. — но твоё сердце, по всей видимости, с каждой встречей становится всё более чёрствым.

— ты винишь меня в этом? — нежная улыбка незамедлительно коснулась её губ.

— что ты, — протянул Осаму, медленно, шаг за шагом, подходя ближе. Он походил на игривого дворового кота, которому в кои-то веки удалось выследить свою беспечную мышку, не успевшую среагировать вовремя. — я восхищён твоим умением становиться безразличной, когда того требуют обстоятельства.

— знаешь, — ровным голосом начала Ямадзаки. В голове быстро укоренилась бы мысль о том, что она собирается поведать нечто не имеющее особого значения, но напряжённо впившийся в ладонь взгляд сдерживал её, точно гигантская дамба потоки воды. — раз уж сегодня я никого не обманываю, как насчёт того, чтобы кое-что сделать?

— тебе нужно моё разрешение? — насмешливо спросил Дазай, вопреки всему с интересом вскидывая бровь.

Он чувствовал, будто находится в центре убийственного торнадо, только и делая, что смиренно ожидая пока на голову свалится один из поглощённых предметов. Пресловутый интеллект словно впервые за долгое время утомился от рутинной деятельности, и дал сбой, отчаянно накидывая сотни и тысячи необоснованных вариантов развития событий, как заглючившая компьютерная программа.

— мне нужно согласие, — на выдохе произнесла Фумико, не спеша поднимая голову. Плутовка искусно подбирает интонацию, поведение и жесты. Её игра будоражит разум и заставляет кровь кипеть внутри тела, настойчиво подталкивая вперёд. Практически вынуждая войти в клетку и услужливо прикрыть за собой дверь, добровольно соглашаясь на любые условия.

Сверху она выглядела такой маленькой и встревоженной, точно напуганная лань, услышавшая неподалёку хруст сухих веток. Осаму почувствал, что буквально разрывается между желанием притянуть её к себе чтобы успокоить и напугать ещё сильнее. Эта девушка стоит прямо перед ним, выглядя ещё беззащитней новорождённого котёнка и просто смотрит. Не прячется, не защищается — терпеливо ждёт.

Дазай тоже умеет, может прождать вечность, прежде чем задуманный план понадобится осуществить. Однако, в этот момент, держать себя в руках с каждым мгновением становится всё сложнее. Он жаждет всего и сразу.

Люби меня, ненавидь меня, целуй меня, кусай меня. Что угодно меня…

Ямадзаки делает первый шаг самостоятельно, нагло и бессовестно воруя у него из-под носа эту восхитительную возможность. Подаренные ею поцелую коротки, как летняя ночь. Такие невинные, что хочется разрыдаться от нахлынувшей сентиментальности, но в тоже время — дразнящие до такой степени, что вырвать на себе все волосы кажется единственным путём к успокоению.

Будто внезапно научившись читать чужие мысли, Фумико аккуратно запустила тонкие пальцы в его тёмные кудри, грубовато оттягивая отдельные пряди. Боль, принесённая её руками, как само собой разумеющееся, превращалась в сладкое наслаждение.

Осаму не хочет, чтобы это заканчивалось.

В самой глубине сознания отдалённо всплывают пугающие своей жестокостью мысли, больше напоминающие того ребёнка из прошлого, что когда-то был правой рукой босса Портовой Мафии. Тот Дазай отдал бы всё ради того, чтобы привязать Ямадзаки к себе прочнейшими верёвками, а если понадобится — приковать цепями. Вне зависимости от её желания, насильно или нет — неважно. Она его, только его…

Но, вопреки всему, он больше не тот, кем был раньше. И только поэтому забинтованные руки ложатся на её талию так осторожно и ненавязчиво притягивают ближе, словно опасаясь того, что Фумико может в любой момент рассыпаться на сотни ледяных осколков. Но в ответ та лишь послушно следует за прикосновениями, прижимаясь так, как того требуют.

Осаму целует её шею, слегка прикусывая бледную кожу, на которой уже спустя мгновение расцветает манящий своей красотой, алый бутон. Девушка плавно подняла руку, видимо, желая как следует потереть затронутый участок, но на полпути к цели попытка была трепетно остановлена его тёплой ладонью, сплетающей их пальцы друг с другом.

— чего ты хочешь? — мужской голос отдавал соблазнительной хрипотцой, звучание которой над самым ухом заставило Ямадзаки судорожно выдохнуть.

— за кого ты меня принимаешь? — она усмехнулась, лениво царапая краешек бинтов на его запястье. — я хочу всё, но не сразу.

Её ладони казались самой хрупкой вещью в этом огромном мире. Совершенно неважно сколько раз они держали оружие и как часто использовали его по назначению. Она великолепна в своих умениях только потому, что давно променяла совесть на несколько бокалов чего покрепче в дряной забегаловке.

Кто бы мог подумать? Те, кто зачастую избегает чужих взглядов, скрываясь во тьме, сейчас со всей откровенностью наслаждается отведённым ей вниманием. Фумико едва ли не пританцовывает под его сосредоточенным взглядом, быстрыми движениями расстёгивая маленькие пуговицы свободной рубашки. Когда последняя из них наконец осталась позади, она расправила плечи, позволяя ненужному предмету одежды неторопливо соскользнуть на пол.

В её взгляде было столько смелости, что Осаму невольно почувствовал себя трусом. Ямадзаки смотрела на него как никогда открыто, обнажая самые сокровенные чувства, обычно скрывающиеся за мутными глазами.

Он не понимал, была ли её кожа на самом деле горячей настолько, что обжигала кончики пальцев или же пылали его собственные руки, жадно блуждающие по женскому телу.

Фумико с наслаждением откидывает голову, когда прикосновения затрагивают совсем свежие синяки в области рёбер, нежно очерчивают подтянутую грудь и приглаживают волосы.

Сегодня все волнующие проблемы рассыпались в прах, оставляя после себя лишь горстку пепла.

Дазай резко разворачивает девушку спиной к себе, с нескрываемым удовлетворением наблюдая, как та послушно прогибается в спине. Он заботливо поддерживает её, помогая устоять на расслабленных ногах. Пальцы мучительно медленно проходятся по шрамам на спине, словно желая изучить каждый сантиметр её молочной кожи в перерывах между поцелуями.

Впервые Осаму не уверен в своих действиях.

С ней хочется быть нежным и безоговорочно потакать каждому слову, но в тоже время не спеша играть до тех пор, пока не начнёт слёзно молить о продолжении — также представляется отличной идеей.

Она вновь оказывается крайней, решительно беря на свои хрупкие плечи новую ответственность, пусть и не столь значительную. Чертовка точно знает, чего хочет, но сказать об этом напрямую, похоже, не готова. Взгляд, не находя себе места, постоянно мечется к футону и назад, всем своим видом настаивая на небольшом перемещении.

Она слишком устала стоять на своих двоих, потому, уже спустя несколько минут, умиротворённо сидела на мягком покрывале, надёжно опираясь о мужскую грудь. Так было гораздо проще. Предательски подкашивающиеся ноги больше не мешали Ямадзаки выгибаться и двигаться, как душе угодно.

Она ощущала его руки практически повсюду, и сама старалась не отставать, беззастенчиво трогая там, до куда могла дотянуться.

Её голос ещё никогда не был таким нежным, как сейчас, когда длинные пальцы нагло скользнули внутрь. Собственное сорванное дыхание вызывает у неё хриплый смех, отчётливо слышный в постепенно испаряющейся тишине комнаты. Оказывается, это так приятно…

Фумико не успевает подумать об этом как следует, да и вряд ли у неё получилось бы исполнить действие должным образом. Она теряется окончательно, блаженно прикрывая мятные глаза.

Такая открытая и откровенная, одним словом — настоящая.

Напускное безразличие исчезло, как и леденящий холод в глазах, слишком уж быстро сменившийся влажным блеском. Красиво…

Так красиво, что её хочется душить, грубо хватая за горло. Мёртвой хваткой сжимать до синяков тонкие запястья, вдавливая в постель. Наматывать на кулак шелковистые волосы, с жадностью вслушиваясь в каждый вздох…

Дазай знает, что она хочет того же.

Обладать, а не принадлежать…

На самом деле это довольно-таки больно. Смотреть, как прогибается её поясница, а тело вздрагивает всё чаще, и не иметь возможности что-либо с этим сделать. Не сегодня.

Он обязательно подумает над тем, чего желает сильнее. Потратит на это достаточное количество времени, но не упустит ни единого пункта. А до этого Фумико лучше не попадаться ему на глаза.

Громкий вскрик срывается с её губ в последний раз, пока ногти отчаянно впиваются в чужую руку. Очаровательно…

— ты попался, — прошептала Ямадзаки, устало усмехаясь. И в этот момент всё стало ясно, как день.

Боишься — потому что это сильнее тебя, ненавидишь — потому что боишься, любишь — потому что не можешь покорить это себе. Ведь только и можно любить непокорное.

Она никогда не станет играть по его правилам…

***</p>

Тёмная змея лениво извивается в руках, словно по инерции запутывая длинное тело в один гладкий узел. Фумико равнодушно глядит на неё сверху вниз, под приятными скольжениями размышляя о чём то своём, никому неведомом. Она не знала, для чего Канэко подарила ей рептилию и почему строго-настрого наказала позаботиться о её сохранности, но в этом мрачном месте, в общем-то, не была против подобной компании.

— Тэндзин, — девушка спокойно обратилась к змее, как если бы перед ней находился живой человек. Королевская чёрная, и имя под стать. Ну надо же… Если бы до этого кто-то невзначай сказал Ямадзаки, что обычно крайне импульсивная и легкомысленная Хитоми интересуется мифологией настолько, чтобы назвать рептилию именем бога мудрости — она бы не поверила. Но факт оставался фактом.

Змея может олицетворять солнечное начало и лунное, мужское и женское, смерть и возрождение, добро и зло, мудрость и слепую страсть, исцеление и яд. Она — это изначальный океан, из которого все возникает и в который все возвращается. В некоторых мифах причудливая рептилия сохраняет мир, служит ему опорой. Свернувшись кольцами, она может окружать космическое яйцо или некий первоначальный холм, что символизирует границу, охраняющую тайну жизни и рождения, цикличность явлений, скрытую силу. Змея, окружающая мир, может таить в себе угрозу, символизируя Хаос, которому положен предел, но который продолжает существовать вне границ устроенного Космоса.

Фумико нравится думать об этом, поглаживая холодную чешую такими же холодными пальцами. Вероятно, если сильно постараться, можно найти отдалённую схожесть между ними. Души будто слились воедино, оставляя на два живых существа всего одну…

— у тебя есть клыки, но нет яда, — задумчиво произнесла Ямадзаки, отстранённо рассматривая переливающиеся чешуйки. — это не мешает тебе оставаться тем, кто ты есть, верно? Тогда почему же, имея и то и другое, я чувствую себя такой беспомощной?

Девушка вернула змею в террариум за минуту до того, как гулкий стук в дверь раздался по всему помещению. Звук был нетерпеливым и резким, вероятно у человека снаружи совсем не было времени на ожидание.

— пора, — грубый голос стал тому подтверждением. Фумико покинула комнату, поведя плечами от непривычной прохлады тёмного коридора. Прошло так много дней, но каждый из них был как две капли воды похож на предыдущий. Мороз врезался в кожу острыми лезвиями, из раза в раз рассекая плоть с прежним воодушевлением. Здесь никогда не было тепло.

В лаборатории по обыкновению пахло различными химикатами, радужной полосой ютящимися на полках, и резиновыми перчатками. Восемнадцатая не покладая рук трудилась над очередным изобретением, бескорыстно отдавая ему все силы. Возможно, она и вправду любила свою работу, но растрачивать восхитительный талант на злобные замыслы желания не имела.

Ямадзаки слегка повело в сторону при виде мерзких червей, что с каждым приходом в это место вызывали в ней только новые приступы тошноты и головной боли. Восемнадцатая всегда замечала это, она была крайне внимательна к мелким деталям. Ей можно было верить, Фумико была в этом уверена.

— о чём ты думаешь? — не отрываясь от работы, спросила женщина. Тон, которым она зачастую разговаривала, невольно напоминал Ямадзаки о матери. О том времени, когда она была ещё жива.

— скажите, — девушка смотрит напугано. Так, будто из любого угла может сразу же выскочить огромный человек, в чёрной мантии, и голыми руками свернуть ей шею, стоит только задать вопрос. Мелко дрожа всем телом — неясно — был тому причиной страх или холод, она продолжила: — возможно ли «воскреснуть из мёртвых»?