Глава 1. Долгожданный разговор (1/2)

Линдси Доннер зашла в свой номер, разулась, аккуратно поставив туфли на предназначенную для них полочку, и прямо босиком прошла в спальню. После сложного рабочего дня хотелось отдохнуть, и освобождение от хоть и удобной, но сковывающей обуви было первым шагом на пути к релаксу. Линдси вздохнула, садясь на кровать и массируя пульсирующие виски. Сегодняшний день действительно был тяжёлым, и сделали его таковым не только проблемы с расследованием, но и Коннор. Лин очередной раз словила себя на мысли, что он очень сильно изменился. А впрочем, разве только он? Линдси откинулась на спинку кровати, вытягивая ноги, и, прикрыв глаза, погрузилась в воспоминания.

Бежав из российской лаборатории, куда он попал после взрыва завода в Архангельске, Коннор сумел добраться до Чикаго и сделал всё возможное, чтобы вернуться в свою жизнь. Чтобы у оперативного директора и, по совместительству, его заклятого врага Фрэнка Элсингера не возникло желания сделать ему какую-нибудь подлость, Коннор до встречи с ним собрал всех сотрудников, которые его помнили, и сообщил о своём «воскрешении». После такого Элсингеру не оставалось ничего другого, как, скрежеща всеми зубами, «обрадоваться» возвращению сотрудника и пообещать помощь в восстановлении документов. Никто из них не рассказывал, как прошёл их первый разговор, но атмосфера там царила явно нелёгкая. Мысли Линдси против воли перескочили на их встречу с Коннором… Нет, сейчас лучше не вспоминать! Она хотела немного отдохнуть, а если мысленно вернуться в тот августовский день, когда из-за старого ангара в аэропорту Вашингтона появился измотанный и грязный оборванец, оказавшийся вернувшимся практически с того света Коннором, она не уснёт, пока не вспомнит каждую секунду прошедшего месяца.

Коннор, решив проблемы с документами, выразил желание вернуться в Управление. Фрэнк, выдвинув несколько встречных условий, согласился, и, собрав бывших членов команды Дойла, попросил их снова поработать с Коннором и приглядеться, как он будет себя вести. Понятно, что надежды возлагались на штатного психиатра Хэндрикса, но и другие могли уловить тревожные симптомы в поведении.

В российской лаборатории, где он находился почти полтора года, Коннора сделали «подопытным кроликом» сразу по нескольким направлениям исследований. Линдси до сих пор мысленно сжималась, стоило вспомнить, как об этом говорил сам Коннор — рублеными сухими фразами, пряча свои эмоции за терминами и канцеляризмами. Она приходила от этого в ужас, но и сама повторяла те же слова — они описывали происходящее, но не давали сорваться в пучину безумия и истерики.

В лаборатории из Коннора сначала извлекли паразита, который питался внутренними органами и использовал человека как инкубатор для собственного развития, и запустили в изувеченное тело целую армию микроскопических роботов — нанитов, которые, обладая зачатками искусственного интеллекта, отстроили повреждённые участки, клонируя соседние клетки. Это был длительный и малоприятный процесс, но технология регенерации тканей находилась на финальной стадии испытаний, и эксперимент прошёл успешно. Внутренние органы были восстановлены, внешние покровы залечены так, что не осталось ни одного шрама. После этого наниты-строители были выведены из тела, и начат новый, другой эксперимент.

На основе клеток извлечённого паразита и ДНК человека с поддержкой нано-технологий была изготовлена «сыворотка ярости». Учёные лаборатории искали средство повлиять на иммунную и эндокринную системы человеческого тела, чтобы создать уникального солдата. Исследователи опирались на тот факт, что повышение уровня стресса может влиять на организм человека: увеличивалась физическая сила и ловкость, мозг обрабатывал данные быстрее и вернее, видя малейшие нюансы ситуации, и обычный человек в стрессовой ситуации на краткие мгновения мог стать «суперменом» или гением. Потом же, после резкого истощения, организм впадал в апатию, восстанавливая опустошённые резервы. Целью исследований были поиски средства, способного заставить человека совершать подвиги не случайно, а в нужный момент, и не расплачиваться потом за них упадком сил. Солдат должен быть способен увернуться от пули, подобраться к противнику, уничтожить его и мгновенно успокоиться по приказу руководства. Сыворотка укрепляла тело, а новая партия экспериментальных нанитов стимулировала доли головного мозга, заставляя вырабатывать гормоны ярости и гнева. От любого, самого крошечного внешнего раздражителя человек впадал в состояние так называемого «берсерка», круша всё вокруг. Эта часть эксперимента была близка к завершению, заставить человека в бешенстве выполнять приказы оказалось не так сложно. Коннор же стал первым, на ком испытывали и обратный процесс — мгновенное возвращение в адекватное состояние. Этого учёные добивались разными, подчас изуверскими способами.

Почти год Дойл учился справляться с накатывающим гневом, выполняя рекомендации врачей и тайно создавая личную технику, и преуспел в этом. Он вспоминал любимую, мысленно говорил с ней, касался её — и благодаря этому мог себя контролировать. А потом сумел бежать, добраться до Чикаго и вернуть свою жизнь. По крайней мере, постараться это сделать, и при помощи докторов Управления по научным исследованиям и разработкам попытаться естественным путём удалить наниты из собственного мозга и тела. Перепрограммировать сидящих в головном мозге роботов представлялось нереальным, нужно было изобрести способ их извлечь без хирургического вмешательства, но пока что это не представлялось возможным. Найти сотни разумных созданий, каждое из которых размером с молекулу, в столь сложном органе, как головной мозг — опасно, бесполезно и бессмысленно, и не было ни малейшей гарантии, что при вмешательстве роботы не начнут ответные действия, которые, хоть и не убьют носителя, но заставят оставить его в покое. Сейчас наниты выполняли свои функции в полном объёме, поиски безопасного средства извлечения затягивались, и от агрессии по любому поводу Коннора отделяли лишь приобретённые навыки самоконтроля, личная техника сохранения адекватного сознания и полный запрет на любые сильные эмоции. Всё это Коннор не скрывал от членов своей команды и оперативного директора, но Линдси в глубине души подозревала, что Коннор Дойл всеми силами пытается сохранить свою человечность и избавиться от ощущения, что внутри него живёт монстр, сражающийся за контроль над телом и сознанием человека.

Пока вернувшийся Коннор входил в курс дела и изучал новые документы, на которые следовало опираться при работе, всё было нормально. Но как только они выехали сюда, в забытый Богом городок на границе с Канадой, на своё первое расследование, как в его поведении проявилась первая странность. Коннор захотел ввести новое правило, и первым делом поделился этим с Линдси, упорно не объясняя причин такого нововведения и игнорируя её уточняющие вопросы. Выслушав, она просто вспылила:

— Коннор, у нас хорошие регламенты личной безопасности сотрудников. Если ты считаешь, что они не полные или нуждаются в пересмотре, поговори с Рэем, когда приедем. Но то, что ты сейчас предлагаешь — просто бред! Каждый член команды, работающий в одиночку, должен каждые тридцать минут звонить кейс-менеджеру и отчитываться? — голос Линдси подозрительно зазвенел, и она усилием воли стала говорить ещё тише. — Нет, я ещё понимаю, если человек работает с аппаратурой или документами. Но, Коннор, ты сам понимаешь, что такое работа с людьми! Не каждый свидетель сразу и безоговорочно готов идти навстречу и рассказать всё, что он видел и слышал. Многих приходится уговаривать, убеждать, просить. И я не могу, с трудом добившись сотрудничества с не желающим идти на контакт человеком, доставать телефон и, как школьница, отчитываться, что я не хулиганю, а работаю. Ты же понимаешь, после такого мне никто ничего не расскажет! И отношение к команде, да и к самому Управлению, будет соответствующее. Словно мы не профессионалы своего дела, а кучка энтузиастов, за которыми обязательно нужно присматривать. Ты как хочешь, но я в этом участвовать не буду! Да, распоряжения кейс-менеджера обязательны к исполнению, но в разумных же пределах!

Пока Лин бушевала, тихо, но яростно доказывая свою точку зрения, Коннор молчал и просто смотрел на неё каким-то странным отрешённым взглядом, кажется, даже не слыша, что она говорит. И когда она выдохнула последнюю фразу, протянул руку, желая коснуться щеки. Эмоции сыграли злую шутку, взяв тело под контроль, и Лин отпрянула, краснея от гнева и недоумения:

— Не трогай меня!

Она выскочила из конференц-зала, где они спорили, ухитрившись хлопнуть купейной дверью, в принципе не предназначенной для таких действий. Потом Коннор, конечно, выслушал её сбивчивые извинения, но промолчал, махнув рукой. О новом правиле речь больше не заходила, и было непонятно, то ли руководитель отказался от этой идеи, то ли улучшает формулировки приказа.

Линдси потёрла уставшие глаза. Это была их первая ссора за всё время совместной работы. Она никогда раньше не спорила с ним, по крайней мере, открыто, и не обещала саботировать приказ. Что же произошло? Почему она сама так отреагировала?

Причудливые изгибы ленты памяти увлекли её назад, к их знакомству. В Управление по научным исследованиям и разработкам, организацию, занимающуюся исследованием аномальных феноменов по всему миру, она попала почти случайно. Подала документы, прошла собеседование — и через неделю ей сообщили, что в штабе свободна должность младшего аналитика. Там она отработала некоторое время и перешла в выездной отдел, в группу кейс-менеджера Коннора Эндрю Дойла. Он понравился ей сразу. Да и как могло быть иначе? Высокий, красивый мужчина, с военной выправкой и тихим, но уверенным голосом, он выгодно отличался от других. Потом она оценила высокий интеллект и широкую эрудицию. Узнала о трагедии <span class="footnote" id="fn_29988996_0"></span>, произошедшей в его жизни. Затем он спас её из заблокированной тюремной камеры во Флэтворке<span class="footnote" id="fn_29988996_1"></span> и поддержал, приехав ночью к ней домой. Коннор Дойл всегда был сильным и уверенным в себе, даже в Архангельске, полный желания не допустить распространения заразы даже ценой собственной жизни<span class="footnote" id="fn_29988996_2"></span>. А она молча и, хочется верить, незаметно его любила.

Сначала это было восхищение и влюблённость, которая потом переросла в нечто большее. Ещё до Архангельска Линдси, забыв о гордости, давала понять, что не будет против более тесного общения, но Коннор не слышал, не понимал, а скорее, просто не считал нужным и возможным сближаться. Он всегда очень щепетильно относился к правилам и регламентам, а уж то, что в Управлении не приветствуются служебные романы, знали, вероятно, даже тараканы в подвале. Даже когда он приехал к ней домой через весь город после происшествия во Флэтворкской тюрьме и остался до утра, чтобы ей не было страшно одной, Коннор ни словом, ни жестом не показал, что хотел бы большего, чем касания рук.

Он всегда держал дистанцию. Всегда был в первую очередь руководителем, а потом человеком. Сильный, уверенный, невозмутимый, он, казалось, мог разгадать любую тайну и сделать так, чтобы все приняли его мнение. Линдси улыбнулась, вспомнив ещё один случай их «неформального общения».

Окончательно убедившись, что Андреа Бест прекратила видеть вспыхивающую перед глазами восьмиконечную звезду<span class="footnote" id="fn_29988996_3"></span>, Коннор посчитал дело о ясновидении закрытым и распорядился на следующее утро собирать мобильную лабораторию и готовиться к отъезду. Время было позднее, почти все ушли в отель, лишь сама Линдси всё ещё сидела за компьютером в комнате отдыха. Ей не давала покоя какая-то неуловимая мысль, и она просматривала материалы дела, пытаясь понять, что же её тревожит. Коннор, закончив отчёты, уже направлялся к выходу, когда понял, что в лаборатории есть кто-то ещё. Он появился на пороге явно с намерением довольно резко отправить полуночника к себе, но застыл, увидев Лин, которая сидела, подобрав под себя ноги, в расстёгнутом пиджаке, и сосредоточенно всматривалась в экран рабочего ноутбука. Ругаться Дойл не стал, присел рядом, и она поделилась своими сомнениями. В ответ он предложил пройтись и обсудить тревожащие её размышления, сказав, что во время прогулки на свежем воздухе больше шансов структурировать разрозненные мысли.

Они медленно гуляли по ближайшим улочкам, тихо разговаривая. Как-то незаметно перешли на другие темы, и Лин как раз рассказывала забавный случай из школьного детства, когда Коннору позвонил брат Андреа, Лесли Норвелл, отдавший ей свою почку, и, как следствие, галлюцинации. Оказалось, он нарисовал разбившуюся из-за падения с высоты девушку и восьмиконечную звезду рядом. Понять эмоциональный рассказ Норвелла было сложно, но когда это удалось, они вместе прыгнули в машину, и хмурый Коннор понёсся по городу на максимально разрешённой скорости, а Лин нервно ёрзала на пассажирском сидении. Её тревога раздражала, но Коннор не позволил себе резкости. В какой-то момент он, отняв руку от руля, положил ладонь на её сцепленные пальцы и сказал: «Мы успеем». От его уверенного тона она мгновенно успокоилась, и они действительно успели, хоть и в последнюю секунду.

С едва не погибшей Андреа они провели всю ночь, и только утром вернулись в мобильную лабораторию. Там Коннор велел Лин идти отдыхать, а сам внёс изменения в её и свой отчёты и задержал расследование ещё на день, чтобы убедиться, что едва не пострадавшая девушка в порядке.

Иногда Лин казалось, что Коннор железный или двужильный. Он никогда не жаловался. Ни тогда, когда его отбросила в стену демоница, вселившаяся в жительницу пентхауса. Ни когда оперативный директор, к которому напрямую обратился за информацией Питер, смешал Коннора с грязью и вылил сверху ведро помоев. Ни даже тогда, когда растущий внутри паразит пожирал его органы, причиняя невыносимую боль. Коннор Дойл был самым сильным человеком, которого когда-либо встречала Линдси Доннер. Она пыталась соответствовать, быть столь же уверенной в себе, профессионалом своего дела, уравновешенной и спокойной, но не получалось, эмоции часто брали верх над разумом.

Сейчас же, после возвращения, Коннор очень изменился. Он стал более откровенным, чего стоил только рассказ о том, что с ним происходило в России. Но Линдси видела, что со своим состоянием Коннор смирился лишь на словах. Он не смог принять изменений по-настоящему, прочувствовать их. Когда он говорил о проводимых над ним экспериментах, сухо и как будто защищаясь, она пыталась поддержать его хотя бы взглядом, и это помогало. Коннор, незаметно поглядывая на неё, видел понимание и принятие, и это придавало ему сил говорить дальше, быть с ней честным.

Дойл, хоть и без особого удовольствия, но спокойно описывал, на что способен сильный тренированный человек в состоянии яростного безумия, давал инструкции, что делать, если приступ всё же случится (в основном все они сводились к требованию бежать как можно быстрее и дальше). Но тут же утверждал, что за месяцы тренировок научился держать себя в руках и не сделает ничего плохого. Но больше всего изменений Лин видела в отношении Коннора к ней. В один момент он вёл себя спокойно и тактично, а в следующий уже использовал любой предлог, лишь бы остаться с ней наедине, подойти ближе или будто случайно коснуться. То давал понять, что он остался тем же недоступным профессором Дойлом и в отношении него не стоит питать никаких иллюзий, то так смотрел на неё, что по позвоночнику бегали мурашки и подкашивались коленки. То был строг и безукоризненно вежлив, а то пытался шутить на грани приличия и рисковал задавать очень личные вопросы. Даже когда он излагал ей идею с новым правилом, его глаза светились восхищением и уважением, а потом он старательно отводил взгляд и отмалчивался в ответ на все вопросы, от чего её просто разрывало в мелкие клочья.

Иногда Линдси казалось, что ещё секунда — и она сорвётся, начнёт умолять прекратить эти эмоциональные качели. Но время шло, она выдыхала — и молчала. Да, Коннор сильно изменился за прошедшее время. Но опять же, разве только он один?

После случившегося в Архангельске Лин стала бояться любых отношений. С самого детства родители учили её, что с человеком, которого любишь, нужно быть вместе и в горе и в радости, стать ему опорой и поддержкой во всём. А первые же серьёзные чувства показали, что она не умеет этого. Ведь она предпочла послушаться приказа, отданного в ночь его гибели, уйти, оставить Коннора одного именно тогда, когда он больше всего нуждался в ней. Да, Лин обвинила в смерти Коннора Пита, но в глубине души понимала, что больше всех виновата сама. Ей казалось, что если бы она осталась, то смогла бы предотвратить трагедию, уберечь от гибели. Доказать, что они успеют довезти Коннора до больницы, и из него извлекут пожирающую внутренности тварь. Что он согласится с ней и не останется в огненном кошмаре, она его вытащит. Пусть бы он долго восстанавливался после операции, пусть даже были бы серьёзные последствия, но он был бы жив. Потому что с ним на российском заводе умерла часть её души, а сердце сковало ледяной бронёй. Лин потеряла способность чувствовать. Чувствовать по-настоящему. Она утратила желание нравиться, видела в зеркале потухший взгляд и тусклую механическую улыбку. И только увидев Коннора в аэропорту Вашингтона, обняв его, смогла вдохнуть полной грудью впервые за полтора года. Но тут же вернулись все страхи.

Коннор ни словом, ни жестом не обвинил её, но Линдси и сама неплохо справлялась — она постоянно казнила себя. Она боялась, что, попробовав построить отношения, снова смалодушничает и не сможет стать для любимого опорой в сложной ситуации. А у него она сейчас была очень сложная — неконтролируемый приступ мог случиться в любой момент. Да и не было ни малейшей уверенности, что Коннору нужны её чувства и длительные отношения. Лин, сама того не желая, часто задумывалась о том, что для достаточно молодого мужчины полтора года — серьёзный срок воздержания. Что, если ему нужен только секс, банальная физиологическая разрядка? А она уже намечтает небольшой уютный домик, горящий камин и нежные объятия, которые он будет дарить ей всю жизнь…

Она не хотела ложных надежд, и поэтому излишне эмоционально отреагировала на его предложение о новом правиле — увидела в этом попытку не то обвинить её, не то защитить в будущем. И сейчас не позволяла прикасаться к себе, как сегодня во время ссоры. Да, безумно хотелось почувствовать его ласкающее прикосновение, но она слишком хорошо помнила, чем это закончилось в прошлый раз на расследовании во Флэтворкской тюрьме два года назад. Вынеся выстрелом заклинивший замок и вбежав в камеру, где она общалась с приговорённым убийцей, Коннор обнял её за плечи. А ночью, спасая от страха и одиночества, держал за руку. После этого она несколько недель просыпалась от его кажущихся прикосновений и чуть не плакала, понимая, что это только сон. Да, возможно, сейчас её желания сыграют с ней злую шутку, и в следующий раз, если он настанет, она позволит погладить себя по щеке, но не там, где их могут увидеть сотрудники. Ужасно не хочется быть для Коннора «эпизодом», если ему действительно не нужны её чувства, но иногда она готова была согласиться даже на такое, чтобы просто знать, каково это — быть с тем, кто занимает мысли, чувства, сердце, и наполняет жизнью и любовью её всю.

С этими мыслями Линдси поднялась и пошла в душ. Если уж выдался относительно спокойный вечер, нужно этим воспользоваться и постараться выспаться. Коннор явно дал понять, что побеспокоит её только в случае крайней необходимости.

Разбудил её тихий стук в дверь. Сначала мозг даже не смог идентифицировать звук и его источник, но после повторного стука она поднялась, и, начисто забыв о халате, прямо босиком пошла к двери, недоумевая, кому так срочно понадобилась в начале четвёртого ночи.

На пороге стоял Коннор, сразу же оживляя в воспоминаниях прошлую ночь, когда она стучала в дверь его номера, чтобы поделиться средством от досаждавших комаров <span class="footnote" id="fn_29988996_4"></span>. Сейчас на нём был костюм, в руках — папка с документами, и она поняла, что он пришёл сразу после дежурства в лаборатории.

— Лин, есть вопрос, — сказал Коннор, глядя в бумаги.

— Проходи, — она зевнула, деликатно прикрыв рот ладошкой, и посторонилась.

Коннор сделал шаг вперёд, поднимая глаза, и застыл, понимая, что впервые видит своего главного аналитика в таком виде. Она спала в довольно целомудренных майке и шортиках, но это так отличалось от того, что он видел и помнил, что сердце на мгновение замерло, а потом пустилось вскачь. Линдси покраснела под его обжигающим взглядом.

— Прости, я сейчас надену халат…

— Линдси… я…

У Коннора была доля секунды на принятие решения. Либо он позволяет ей накинуть халат, задаёт свой уже безвозвратно забытый вопрос, и между ними всё остаётся по-прежнему, либо он прямо сейчас начинает её целовать, так, как мечтает уже очень давно. Но Линдси — не мимолётное увлечение, она слишком долго и сильно ему нравится, слишком много для него значит, слишком нужна ему, чтобы отпустить её, пусть даже через время. И весь вопрос в том, готов ли он к тому, чтобы добиваться её? Коннор на секунду прикрыл глаза. Разве ответ не очевиден?

— Лин, подожди…

Он протянул руку, и Линдси прижалась щекой к его ладони, опуская веки и почти в реальности ощущая, как горят за спиной мосты. Он провёл подушечкой большого пальца по заалевшей коже, рука скользнула дальше, запутавшись в волосах, а он шагнул вперёд, прижимая её к стене и приникая к губам в жгучем поцелуе.

Лин судорожно выдохнула, когда его язык коснулся её, и почувствовала, как где-то внутри оживает надежда и расправляют крылья бабочки. Она расстегнула его пиджак и забрала из рук папку с бумагами, которая мгновенно улетела на пол. На этом осмысленные действия закончились, и всё её существо сосредоточилось на ласках вновь обретённого любимого. Сомнения, логика и разумные возражения тоже оказались не приглашены на вечеринку чувств.

Коннор, оторвавшись от пленительных губ, уже целовал шею и спускался ниже, пока пальцы аккуратно опускали бретельки маечки с её плеч.

Лин тихо застонала в прижатую к губам ладонь, когда тёплые губы накрыли мгновенно затвердевший сосок и втянули его в рот, где им незамедлительно занялся язык. Её спина выгнулась, желая продления ласки, а руки вцепились в его плечи.

Коннор приподнял низ майки, превращая её в тонкую полоску ткани где-то под грудью, и спустился ниже, лаская губами живот, пока его ладони путешествовали по спине, ягодицам и бедрам. Стоны становились громче и дольше, и он пошёл дальше.

Пальцы нежно потянули вниз шортики, и он, оторвавшись от живота, помог ей переступить через ткань, оставляя дорожку лёгких поцелуев от лодыжек до идеальных коленок, отчего Линдси задохнулась и тихо пискнула.

Коннор стал на колени и помог Лин опуститься на край тумбочки, разведя ноги. Он задохнулся от открывшегося вида. Осторожно погладил её и раздвинул плоть пальцами. Язык коснулся клитора, срывая с губ девушки громкий стон. Он продолжил ласки, одновременно касаясь пальцами лона. В её участившемся дыхании и стонах послышалась просьба, и пальцы скользнули внутрь, находя чувствительную точку. Линдси громко застонала, выдыхая имя любимого и теряя опору, и тело выгнулось в судороге оргазма.

Коннор довольно улыбнулся, поднимаясь с колен и увлекая всё ещё дезориентированную Линдси в сторону кровати. По пути он успел стащить с неё маечку и отбросить куда-то в сторону — ему нравилось, когда на его женщине нет ничего, за исключением, разве что, украшений.

Она попыталась было перехватить инициативу, но успела только стянуть галстук и расстегнуть половину пуговиц на рубашке.

— Позволь мне. Я ещё не закончил…

Голос Коннора был хриплым от желания, и Линдси подчинилась, позволяя ему делать всё, что захочется.

Он уложил её на спину, придержал руки, показывая, что жаждет покорности, и снова стал целовать и ласкать. Лин извивалась в его сильных руках, забывая обо всём, желая только одного — чтобы он не останавливался. Но он и не думал об этом!

Пальцы осторожно очертили пупок, и язык коснулся маленькой ямки. Лин никогда не думала, что такое простое действие способно вызвать такую бурю эмоций. По телу прошла дрожь наслаждения, тихий всхлип сорвался с губ. Она была готова и согласна, но у Коннора пока что были другие планы.

Он спустился ещё ниже, целуя внутреннюю сторону бедер, и, слегка помогая себе пальцами, ввёл в неё язык. Это были фантастические ощущения, и Линдси уже не контролировала реакции своего тела. Под её громкий стон его палец осторожно проник в анус, и стон перешел в тягучий хрип боли и наслаждения, вместе взятых. Достаточно было нескольких уверенных движений — и Линдси вскрикнула, комкая руками простынь.

Коннор передвинулся выше, ласково поглаживая её по щеке и приводя в чувство лёгкими поцелуями. Лин открыла глаза и сразу увидела бисеринки пота на висках Коннора. Он ещё держал себя в руках, но с каждой секундой это давалось всё сложнее. Но теперь Линдси хотелось подарить любимому такое же наслаждение. Она легонько стёрла испарину с его лба, поцеловала в уголок губ и быстро расстегнула оставшиеся пуговицы на рубашке, которую тут же стащила, как и белоснежную майку. Потом взялась за ремень брюк, недоумевая, зачем он остался в них, ведь там так тесно.

Освободив Коннора от одежды, она коснулась губами его шеи и стала прокладывать дорожку поцелуев вниз, но он сжал её плечи и заставил поднять голову.

— Лин, я не смогу долго. Не выдержу… Ты такая обворожительная…