4. Make me Feel (1/2)

Когда Алекси покидает здание школы, время близится к восьми часам вечера. Моросит небольшой дождь, дует прохладный ветер. Не удивительно, что на улице почти нет людей — большинство из них предпочло укрыться дома. Каунисвеси же, напротив, любил подолгу гулять в пасмурную погоду: подставлять лицо под прохладные капли, вслушиваться в раскаты грома, наблюдать за сверкающими совсем неподалеку молниями. Он никогда не боялся этих природных явлений, а, искренне любя их, черпал вдохновение. Впрочем, этого воодушевления он не испытывал очень давно, а в свете последних событий успел решить, что не ощутит никогда вовсе. Однако последние дни распорядились иначе, распалив в хрупком сердце крохотный огонек трепетной надежды.

Впервые оставшись на ночь с Алекси чуть больше недели назад, Йоэль приходил к нему снова и снова. Он оплатил наперед сразу несколько визитов, предупреждая возможное появление незваных гостей, и исправно появлялся на пороге спальни под номером тринадцать каждую полночь. После произошедшего с Таави и Ярно парень много спал, надеясь хоть как-то забыться, и Хокка нередко заставал его уже мирно дремлющим в постели. В такие моменты он тихонько пробирался к кровати вдоль комнаты и, скинув с себя уличную одежду, устраивался рядом с Каунисвеси, аккуратно обнимая со спины. По утрам же он исчезал, словно был частью прекрасного сна, и лишь после сегодняшней ночью впервые остался…

Отходя ото сна с первыми лучами солнца, тринадцатый чувствует уже привычное и до безумия приятное тепло, согревающее его со спины. Вместе с этим сладким жаром он также осознает, что впервые за долгое время ощущает себя в безопасности. Пока Хокка бережно прижимает его к своей груди, бессознательно поглаживая подтянутый торс пальцами, пока глухо сопит куда-то в его светлую макушку, пока требовательно сжимает в объятиях, точно любимую плюшевую игрушку — Алекси будто бы дома.

Больше всего, проснувшись утром, он боялся оказаться в пустой и холодной постели и осознать, что вся последняя неделя была лишь сладким сном. Однако Йоэль по прежнему здесь, рядом. Каунисвеси до хруста в скрещенных пальцах хочется верить, что так оно и будет продолжаться.

Аккуратно развернувшись в уютных объятиях гостя, тринадцатый вглядывается в его непривычно расслабленное лицо. Кажется, ему впервые выпадает шанс рассмотреть его так близко. Алекси успевает пожалеть, что не делал этого прежде, потому как тот красивый. До невозможности. С грубоватыми чертами лица, худыми скулами, угловатыми бровями и русыми волосами, рассыпавшимися по подушке. С тонкими, манящими до невозможности устоять губами. Тихо сглотнув, блондин подчиняется порыву и, аккуратно придвинувшись к лицу Хокка, нежно целует — почти невесомо, совершенно не желая разбудить.

— Ты такой милый, — неожиданно усмехается Йоэль в губы парня, вынуждая того вздрогнуть. — Любуешься?

— Ты очень красивый, — откликается Каунисвеси, ни чуть не смутившись собственных слов. — Удивляюсь, что так бывает.

— Как? — нахмурившись, уточняет Хокка, поймав любопытного мальчишку в объятия.

— Почему я? — растерянно спрашивает тринадцатый, взглянув прямо в полюбившиеся ему глаза цвета хмурого неба. — Седьмой, девятый, одиннадцатый…

— Потому что они седьмой, девятый, одиннадцатый, а ты… — перебивает его Йоэль. — А ты — Алекс. Мой Алекс.

— Алекси, — робко поправляет гостя блондин, — твой Алекси.

Тринадцатый вдруг отчетливо осознает, почему глаза Хокка запали в его душу с первой встречи. Они точно, как небо, что развергнулось в этот вечер дождем — тоскливо-серые, беспросветные, но горячо любимые. Этой мысли Каунисвеси бессознательно улыбается, шагая на порог публичного дома. Мысли о Йоэле вообще стали все чаще отзываться теплом в израненной испытаниями судьбы душе.

— Тринадцатый, — окликает парня почти у самой двери собственной спальни грубый голос. — Притормози, разговор есть.

— Какие у нас могут быть разговоры? — не понимает Алекси, оборачиваясь на парней за своей спиной.

Все трое, оказавшиеся позади, невозможно хороши собой. Одиннадцатый — самый яркий из всех парней публичного дома. В первые дни пребывания на новом месте Алекси довелось узнать данное тому, как и всем прочим, шуточное прозвище — один из Уизли. Одиннадцатый и впрямь напоминал именно эту семейку: стереотипно рыжие волосы, бледная кожа, россыпь веснушек и выразительные зеленые глаза. Об одиннадцатом, пожалуй, он знал куда больше, чем обо всех остальных. Так уж вышло, что тот ненароком доверил ему свою самую большую тайну — о своих чувствах к мальчишке под номером пять. Все вышло сумбурно и случайно. Тринадцатый застал этих двоих прямо в коридоре: рыжий, вжимая того в стену, жадно целовал его губы. Они до того были увлечены ласками друг друга, что совсем не замечали ничего вокруг. Заметь их кто-то другой, все могло бы кончиться очень плохо — правилами дома строго запрещены любые подобные взаимоотношения. Однако Каунисвеси просто не мог так поступить. Он выслушал их историю уже в своей спальне, вдали от чужих глаз, и поклялся никому их не выдавать. Да и зачем? Этим двоим и так приходится слишком тяжело.

Что касается первого и седьмого — эти двое очень похожи. Два высоких брюнета с поджарыми фигурами, с точеными чертами лица и идеальной кожей. О них мечтает каждый гость публичного дома. Из-за них Алекси особенно сильно комплексовал, придя сюда впервые. И именно из-за них он не перестает задаваться вопросом — чем же он смог зацепить Хокка?

— Что ты такого сделал, сладкий, что за какую-то неделю работы умудрился покорить самого привередливого из гостей? — надменно интересуется седьмой, протянув пальцы к тринадцатому и приподняв его за подбородок, чтобы лучше рассмотреть лицо. — Ничего примечательного казалось бы. Опыт?

— Да о чем ты? — не понимает Алекси, отшатнувшись от чужой руки.

— А, так ты не в курсе? — усмехнувшись, подхватывает первый. — Хокка сегодня был у босса. Спрашивал, какую цену он должен заплатить, чтобы вытащить тебя отсюда.

Тринадцатый замирает, не веря собственным ушам. В памяти мгновенно всплывают слова, произнесенные Йоэлем, слова о том, что он что-нибудь придумает, как-то все это решит — слова засевшие в самом сердце.

— У нас все по-особенному, — робко отвечает Алекси.

— Конечно-конечно, — хмыкнув, кивает седьмой. — Ты хоть представляешь с каким дьяволом ты подписал договор? Он вытворял со мной в красной комнате такие вещи, о которых даже страшно вспоминать.

— С каждым из нас, — поправляет его первый. — А с тобой и вовсе будет изо дня в день, ты хоть представляешь? А он даже знать не хочет, что такое стоп-слова.

— Не соглашайся, — тихо добавляет седьмой, коснувшись плеча Каунисвеси.

— Что ж, спасибо за совет, ребята, — кивает тринадцатый, прежде чем вновь отступить к спальне.

Едва он закрывает за собой дверь и, прикрыв глаза, выдыхает, к нему стучатся. Отшатнувшись, он с недоверием поворачивает дверную ручку и отворяет гостю дверь. На пороге оказывается одиннадцатый, все это время сохранявший молчание.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — смущенно шепчет он, явно не желая быть услышанным кем-то еще.

— Проходи, — кротко улыбнувшись, разрешает Алекси.

— Я не должен был, но я случайно увидел вас сегодня утром, — тихо говорит рыжий, прикрыв за собой дверь, — вас с Хокка.

— Так…

— Я видел, как он смотрел на тебя, как касался, как целовал, — выдержав паузу, продолжает одиннадцатый. — Он тебя целовал, тринадцатый. Целовал, а ведь он не допускал это ни с кем другим из нас. И целовал так, будто не мог насытиться тобой, не мог отпустить тебя. Если честно, выглядело это так, будто он влюблен. Я никогда прежде не видел его таким.

— Но как же то, что сказал седьмой? — сглотнув, уточняет блондин, отчаянно желая верить услышанному. — Красная комната?

В красную комнату после самого первого дня с экскурсией по дому, Алекси предпочитал не заглядывать. От одного воспоминания о висящих всюду фиксаторах-цепях, наручниках и распорках по его телу пробегает дрожь. Однако забыть как их, так и разложенные на столешнице кнуты, флоггеры, стеки, зажимы, кляпы и нечто более страшное он так и не смог.

— Было, — подтверждает парень. — Все это правда и действительно было, но я бы не принимал решений так быстро. Ты мог бы проверить. Что если это и впрямь нечто особенное?

— Те следы на спине седьмого, — сглотнув интересуется тринадцатый, — чем они оставлены? И, главное, кем?..

— Уверен, что хочешь знать? — вздохнув, отвечает вопросом на вопрос одиннадцатый. — Те двое, что были с тобой вчера, не слишком большие любители всей этой атрибутики. А вот Хокка — да. Поверь, если он захочет сделать тебе больно, он воспользуется всеми средствами и силами, какие у него есть. Он делал это с каждым из нас.

— Проверить, говоришь…

— Да, предложи ему себя сам, — кивает рыжий, взволнованно теребя край своей рубашки. — Если ты и правда что-то значишь для него, он не позволит себе делать с тобой тех страшных вещей, что делал с нами.

— Это ужасно… — вздыхает Алекси, покачав головой.

— Ну, если хочешь, я могу помочь тебе, — робко предлагает одиннадцатый. — А затем я отведу его к тебе и оставлю вас наедине. Хочешь?

Тринадцатому требуется пара минут, чтобы решиться. Он с содроганием вспоминает первую и по прежнему единственную их с Хокка полноценную близость, а затем и ночь, когда он едва не свел счеты с жизнью. С того самого момента Йоэль не позволял себе ничего больше поцелуев, а сам Каунисвеси не решался просить — боялся, что все испортит, что сделает своими вновь обретенными страхами только хуже. Однако сейчас, зная, на что тот пошел ради него, готов рискнуть:

— Да. Давай сделаем это.

***</p>

В холле публичного дома Йоэль появляется ровно в десять, не опоздав и на секунду. Явно дожидался открытия прямо у дверей здания. Заметив его, одиннадцатый опережает стоящую у входа хостес и сразу же предлагает пройти следом за ним. В этот момент гость лишний раз подтверждает предположение рыжего, ответив холодным тоном:

— С тобой я не пойду. Мне нужен тринадцатый.

Услышав ответ, одиннадцатый не сдерживает улыбки — видеть действительно заинтересованного кем-то Йоэля необычно. Сейчас же все его поведение, буквально каждая деталь, так и говорят об очарованности мальчишкой под номером тринадцать.

Проведя гостя к приватной красной комнате, одиннадцатый желает ему приятного вечера и, не дожидаясь, пока тот отворит дверь, оставляет его в долгожданном одиночестве.

— Боже… — пораженно выдыхает Хокка, едва оказавшись на пороге красной комнаты.

Картина, развернувшаяся перед ним, волнует. Он, конечно, и прежде видел парней, совершенно развратно распятых на постели, занимающей большую часть алой комнаты, однако с другими все выглядело совсем иначе. Не так желанно, не так горячо. Руки и ноги тринадцатого удерживают крепкие цепи фиксаторов, глаза скрыты под шелковым платком, рот занят до нелепости пошло выглядящим кляпом, на члене плотное кольцо, а между широко разведенных ног поблескивает алый камушек вибрирующей пробки, по всей видимости, удерживающей того на пике возбуждения.

— Ты маленький чертенок, Алекси, — вкрадчиво обращается Йоэль к крепко зафиксированному распорками парню, неспешно приближаясь к нему. — Ты ведь знаешь, что сводишь меня с ума, не так ли?

Машинально дернувшись в наручниках, распаленный до самого предела Каунисвеси стонет в ответ. Его голос глушится кляпом, а перед Хокка мгновенно встает дилемма — освободить сладкий рот мальчишки и насладиться его горячими стонами или же оставить все на своих местах и любоваться поблескивающим от стекающей слюны шариком, зажатым меж его нежных губ.

— Неужели малыш и впрямь захотел поиграть? — продолжает тянуть гость, останавливаясь прямо у постели и медленно стаскивая с себя толстовку. — Так, Лекси?

В нетерпении ерзая на простынях, блондин кротко кивает. То усиливающаяся, то сходящая на нет вибрация доводит до исступления, а чертово кольцо, перетягивающее основание члена, никак не дает кончить — конечно, он сможет сделать это лишь тогда, когда Хокка позволит.

Тринадцатый не видит, но чувствует, как совсем рядом с ним под весом чужого тела прогибается матрац. Уже в следующую секунду длинные пальцы Йоэля освобождают от кляпа его рот, а на смену ему приходят горячие губы. От поцелуя по телу парня будто пропускают разряд, он выгибается в спине в попытке оказаться ближе к гостю и тихо скулит от ставшего болезненным напряжения в паху.

— Пожалуйста… П-прошу, — шепчет Алекси, будто в бреду, между лишь сильнее распаляющими его поцелуями.

— О чем, милый? — уточняет Хокка, проходясь кончиками пальцев по всему вытянутому струной телу от точеного подбородка до налитой кровью головки члена. Остановившись на ней, он обводит ее большим пальцем, смазывая капли предэякулята и заставляя Каунисвеси тихо шипеть от этой сладкой пытки.

— Хочу кончить… Пожалуйста, — пересохшими от рваных выдохов губами отвечает он.

— Мы только-только начали, — младший всхлипывает, понимая, что пощады ему не будет, и вздрагивает крупно, рвано выдыхая, когда ладонь Хокка резко соскальзывает вниз к основанию члена. — Ты должен придумать стоп-слово, прежде чем мы начнем, малыш.

— Салмиакки, — рвано выдыхает Алекси первое пришедшее в голову слово, ерзая на простынях в нетерпении.

— Надо же, мои любимые, — удивленно протягивает гость, оставив, наконец, парня в покое и поднявшись с постели, вызвав у Каунисвеси тем самым жалобный стон. — Не расстраивайся, надолго я тебя без внимания не оставлю.

Будучи лишенным возможности видеть, блондин изо всех сил прислушивается к окружающим его звукам, однако все равно ничего не разбирает. Слышит лишь тихий шелест, а затем нерасторопные шаги.

Залюбовавшись покрытым испариной телом парня, Хокка крутит в руках прихваченный им со столика стек. На молочной коже Алекси виднеются засосы, синяки и царапины, так и не сошедшие с нее с первых ночей в доме — потому желания причинять тому даже самую минимальную боль у Йоэля не возникает. Он медленно опускается на постель рядом с кусающим в нетерпении губы мальчишкой и, обхватив ручку стека ладонью, неспешно скользит им по высоко вздымающейся груди.

Тринадцатый чувствует ласковые касания на ключицах, солнечном сплетении, низе живота и не сразу понимает, что это вовсе не полюбившиеся ему музыкальные пальцы гостя, а кожаный наконечник стека. Однако когда на бедро приходится легкий, лишь совсем немного обжигающий удар, он, наконец, осознает и эта мысль ему даже нравится. Вместо вскрика с губ срывается сладкий, требующий повторения стон.

Второй и третий удары оказываются ощутимо сильнее и приходятся еще ниже — на внутреннюю сторону бедра. Звон собственного голоса, сорвавшего на глухой вскрик, отдается в ушах. Однако останавливать это Алекси не хочет, напротив, поджав губы, разводит ноги шире, насколько это позволяют фиксаторы и призывно приподнимает бедра.

— Моему мальчику нравится, когда его наказывают, — утверждает Хокка, позволяя тринадцатому различить удовлетворение в собственном голосе. — Насколько ты был плохим, Алекси, мм?

— Я заслужил самого строгого наказания, господин, — с придыханием шепчет Алекси, лишь одной своей фразой хороня все терпение Хокка.

От внезапно накрывшего возбуждения, Йоэль едва не рычит. Стащив с себя джинсы сразу вместе с боксерами, он отшвыривает их прочь. До Каунисвеси доносится шелест упавшей на пол одежды и он оказывается искренне расстроен, что не может сейчас видеть гостя.

— Ты ведь помнишь, как сделать мне хорошо, малыш? — риторически интересуется Хокка, становясь на колени у лица парня и обхватывая ладонью крепко стоящий член. — Помнишь, как нужно? — добавляет он, мягко проталкивая головку в рот дезориентированного парня.

Тот охотно обхватывает ее губами и на пробу двигает головой — оказывается совершенно неудобно, однако он, не смотря на боль в затекающей шее, продолжает, погружая уже весь член парня в свой рот.

— Какой молодец, — протягивает Йоэль, плавно двигая бедрами навстречу, — хороший мальчик, — шепчет он, вновь берясь за оставленный им на простыни стек.

Памятуя об особой любви Хокка к глубоким минетам, Алекси старательно заглатывает его член все глубже и глубже, упорно игнорируя рефлексы и наворачивающиеся на глаза слезы — он одержим идеей сделать Йоэлю приятно до дрожи. Принимая головку в своем горле, тринадцатый совсем теряет бдительность и пропускает свист рассекаемого стеком воздуха. На его бесстыдно открытую промежность приходится несколько хаотичных ударов. Кожаный наконечник бьет по изнывающему члену, мошонке и вибрирующей в анусе пробке. Каунисвеси вскрикивает, однако его голос обращается лишь беспомощным мычанием.

Запустив пальцы в светлые волосы парня и зафиксировав тем самым его голову, Хокка перехватывает инициативу и уже самостоятельно двигается в узком вибрирующем горле, едва сдерживаясь от жара стонов, спровоцированных приятной болью от шлепков. Однако долго так продолжаться не может и он выходит изо рта парня.

— Еще, — выдыхает блондин, качнув головой следом за бедрами Йоэля.

— Маленькая ненасытная шлюшка хочет, чтобы использовали ее рот? — ухмыльнувшись, интересуется Хокка, проведя членом по влажным губам.

Отложив в сторону стек, гость нашаривает на постели флоггер. Прохладные лоскуты кожи касаются шеи парня, груди, ребер, отчего тот едва не плавится, выгибаясь навстречу движениям плетки.

— Да, господин, используй мой рот, — судорожно шепчет Алекси, когда кожаные хвосты легонько ударяют по сочащемуся члену.

— Целуй, — выдыхает Йоэль, придвигаясь к парню на коленях и касаясь его губ мошонкой, — вылизывай.

С удовольствием принимающий новые удары плеткой тринадцатый выполняет приказы беспрекословно: скользит своим безобразно мокрым языком по напряженным яйцам, посасывает их, пошло причмокивая губами, жадно целует. Хокка едва сдерживается, чтобы не кончить от этих нежных ласк на зардевшее от продолжительного возбуждения лицо парня.

Отшатнувшись в страхе не сдержаться раньше времени, Йоэль перемещается ниже и устраивается меж широко разведенных ног парня. Тот от одних лишь прикосновений обнаженной кожи к его бедрам сходит с ума, провокационно двигает бедрами, создавая тем самым еще больше движения треклятой пробки внутри. Камушек, блистающий меж бледных, покрытых алыми полосками, оставленными стеком, ягодиц, зачаровывает — Хокка протягивает к нему руку и, обхватив пальцами края, плавно тянет на себя.

— Еще-еще-еще… — жалобно стонет Алекси, когда гость начинает играться с пробкой, то вынимая ее почти до конца, то возвращая на место и проталкивая глубже.

— Мне кажется, для такой шлюшки, как ты, нужно что-то посущественнее, — шепчет Йоэль, наконец, вытаскивая пробку окончательно и откладывая ее в сторону к остальным атрибутам.

Вид судорожно сокращающегося колечка мышц завораживает, оно слегка припухшее и красиво поблескивающее от обилия натекшей с члена смазки. Хокка сглатывает, с трудом удерживаясь от желания сию секунду погрузиться в теплоту, до безумия хорошо — он отчетливо помнит — сжимающую в себе.

Кровать прогибается под переместившимся гостем. Уже в следующий миг Алекси ощущает на себе чужой вес. Блаженно выдохнув, он откидывает голову на подушки, открывая больше пространства для приблизившегося к шее Хокка. Тот, сжимая его плечи, покрывает ее россыпью легких поцелуев.

По телу тринадцатого бегут мурашки, что не остается незамеченным Йоэлем. Довольно ухмыльнувшись, он усиливает напор, превращая безобидные прежде поцелуи в жадно-собственнические, оставляя на фарфоровой шее блондина бордовые отметины, грубо посасывая и кусая нежную кожу.

Губы Хокка смещаются все ниже, скользят по груди. Зубы прихватывают горошины напряженных сосков, оттягивают до несдержанного стенания и зализывают. От этого Алекси трясет, будто в лихорадке. Он беспорядочно мотает головой, будучи лишенным возможности остановить эту пытку, эту самую потрясающую в его жизни пытку.

Развязные поцелуи минуют торс и, упорно игнорируя пульсирующий в нетерпении член, спускаются к ягодицам. Мокрый язык проходится по одной из них, зубы вновь прихватывают кожу — блондин дергается в оковах, безнадежно пытаясь насадиться на неустанно дразнящий рот. Кажется, примерно в этот момент Каунисвеси окончательно теряет всякую совесть.

Усмехнувшись беспардонности парня, Хокка все-таки жалеет его и, плавно разведя ягодицы в стороны ладонями, касается языком промежности, толкаясь прямо в пульсирующее колечко мышц. От медленных движений внутри комната заполняется жаркими стонами — тринадцатый вращает бедрами, надеясь ощутить их еще глубже и, быть может, даже кончить вопреки чертовой пережимающей основание члена резинке.

Когда Йоэль, резко оторвавшись от ануса парня, поднимается выше, вылизывая багровые от натяжения яички, Каунисвеси вздрагивает, ощущая, что вот-вот кончит — Хокка же, заметив это, отступает, издевательски дуя на распаленную его ласками промежность, остужая ее.

— Йоэ-эль… — хнычет Алекси, позабыв от разочарования о правилах игры.

Так просто оставить мальчишку Йоэль не может. Протянув руку к столешнице за своей спиной, нашаривает на ней связку шариков среднего размера и смазку. Если бы Каунисвеси имел возможность видеть, он бы, наверняка, раскраснелся до кончиков своих ушей. Однако сейчас он может лишь беспомощно ерзать на постели, не зная того, что готовит для него Хокка.

Гость ласково поглаживает промежность тринадцатого, сначала проскальзывая в растянутое пробкой отверстие пальцами на пробу, а затем заменяя их на игрушку. Блондин томно выдыхает, ощущая, как с каждым новым сантиметром мышцы противятся вторжению все больше.

— Ч-то это? — дрожащим голосом спрашивает он.

— Почувствуешь, — усмехается Йоэль, с трудом протискивая в послушное тело предпоследний шар, отчего Каунисвеси машинально сводит колени вместе.

— Не зажимайся, — строго требует Хокка, под жалобное хныканье разводя коленки обратно в стороны.

Последний шарик оказывается слишком велик для недостаточно растянутого парня. Гость смазывает его тщательнее остальных и делает очередную попытку поместить игрушку в теле тринадцатого целиком.

— Йоэль… оно слишком б-большое… — скулит Алекси, ощущая, как шарик преодолевает сопротивление и, до безобразия сильно растянув чувствительные стенки, медленно входит внутрь, доставляя смесь удовольствия и дискомфорта.

— Тш-ш, уже все, — ласково протягивает он, удовлетворенно разглядывая растянутый вокруг игрушки анус.

Блондин ерзает на простынях, пытаясь избавиться от сводящего с ума давления. Он чувствует себя заполненным уже до предела, однако Хокка оказывается с ним не согласен и протискивает внутрь еще пару своих пальцев, толкая шарики глубже. Выходя из его тела, он вновь поглаживает пульсирующий вход, отчего Алекси уже жалобно воет.