Часть 35 (2/2)

— В России? — спросила она через мгновение. Баки поджал губы и кивнул. Наташа медленно опустила глаза. — Я русская, — пробормотала она, и Баки проглотил комок в горле.

— Я знаю. Стив рассказывал. В смысле… это… бля, не пойми меня неправильно, но не думай, что если это сделал кто-то из твоей страны, я буду смотреть на тебя иначе или что-то в этом роде. Это сделала не ты. Бля, я даже не знал тебя, когда это случилось, — попытался заверить её Баки. Улыбка Наташи была мягкой, но всё ещё слабой и немного грустной.

— Кто это сделал? — спросила она тихим, но решительным голосом; она хотела знать. Рука Стива на бедре Баки слегка напряглась.

— Я… э-э… я не уверен, знала ли ты его? — начал Баки и облизнул губы. Наташа слегка пожала плечами.

— Никогда не знаешь наверняка.

Она ждала, и Баки тихо вздохнул.

— Человек по имени Зола, невысокий, полный, в очках, с сильным акцентом. Он был частью… того научного отдела, работал над проектом, который смахивал на нечто из сумасшедшего научно-фантастического фильма о нацистах, — сказал Баки, желая, чтобы комок в горле и холод в груди утихли, медленно дыша. Стив отставил тарелку и чашку в сторону, провёл рукой по ноге Баки и взял его правую ладонь в свою. Несомненно, трудно было даже пытаться быть таким открытым, как он. Но он заботился о Стиве и хотел быть ближе к Наташе. Он хотел доверять им, хотел, чтобы рядом были люди, на которых можно положиться и с которыми будет комфортно. А он не сможет этого сделать, если будет что-то скрывать.

И всё же было нелегко.

— Зола, — повторила Наташа, сосредоточенно морща лицо, — звучит знакомо, но он не из России. Точно не оттуда. — Она замолчала, вытащила телефон и несколько секунд постукивала по экрану. Баки внимательно наблюдал за ней, холод в груди постепенно рассеивался, хотя по спине всё ещё пробегала дрожь.

— Он… нет, швейцарец, — сказала Наташа, пристально глядя на Баки, прежде чем снова взглянуть на экран, — точно. Швейцарский ученый, который несколько лет назад работал в Германии.

Баки, не обращая внимания на её взгляд, поднял бровь.

— Почему тебе интересно? — спросил он. Наташа сморщила нос и чуть скривилась.

— Мой приемный отец состоял в правительстве Российской Федерации. Он постоянно говорил о политике соседних стран, научных достижениях и военных исследованиях. Он был очарован тем, что знал, чем занимаются все остальные, настолько, что по большей части его мало заботило, чем занимаюсь я; он даже не замечал, что я коплю деньги и планирую переехать в Штаты, пока не увидел билет на самолет на моём столе. Он был хорошим человеком, но невнимательным отцом.

Баки слегка нахмурился.

— Мне очень жаль, — сказал он.

Наташа снова пожала плечами и покачала головой.

— Все в порядке. Сейчас мы разговариваем больше, чем когда вместе жили в Москве. Ему не слишком понравилось моё решение пойти в секс-индустрию, но он был рад услышать, что я открыла собственную танцевальную студию. Он знал, что танцы важны для меня; возможно, он не уделял мне всего своего внимания, но он покупал мне новые пуанты или растирал ноющие мышцы, когда я просила, — Наташа улыбнулась, на мгновение отведя глаза, — он все еще покупает мне пуанты иногда, и я их ношу.

— Наташа, — вмешался Стив, глядя на нее мимо Баки, — что ты имела в виду, когда сказала, что Зола был швейцарцем? Его больше нет?

Тон тщательно сформулированного вопроса Стива был тяжелым, и Баки снова потянулся за чашкой кофе.

— Здесь говорится, что в России, к югу от Ленска, сгорел объект; погибло более сотни человек, и все они были учеными — от малоизвестных до известных исследователей. Останки Золы, хотя и сильно обгоревшие, были найдены среди обломков. Сохранившиеся бумажные файлы и жесткие диски свидетельствовали о том, что Зола и его команда работали над новым проектом усовершенствованного протезирования военнослужащих, получившим название «Зимний солдат»… но почему они открыто выложили эту информацию в Интернет, я не понимаю…

Просто дыши; если они задают вопросы, можешь отвечать честно. Они поймут. Они… захотят ли?

Краем глаза Баки заметил, что Стив смотрит на него.

— Думаю, они решили, что будет лучше, если большая часть или вся работа будет уничтожена, — небрежно сказал Стив, потягивая кофе из чашки. Под похолодевшей кожей Баки беспорядочно колотилось сердце.

— Ну, — сказала Наташа, взглянув на руку Баки, — не вся. Но тут написано, что это произошло в две тысячи двенадцатом году, а некоторые собранные данные относятся вообще к девятому.

На этот раз взгляд Стива был не таким проницательным, как раньше.

— Баки, — настаивал Стив, нежно сжимая его руку.

— Что? — Баки не ожидал, что собственный шипящий голос будет таким резким; периферийным зрением он заметил, что Наташа бесстрастно смотрит ему в лицо.

— Ты очень тяжело дышишь. Я… чёрт, прости, мы не должны были об этом говорить.

— Нет, — сказал Баки, закрывая глаза. Из-за стука в ушах было плохо слышно. Но он снова сглотнул, медленно дыша. — Все в порядке. Мне… мне нужно прийти в себя. Это было достаточно давно.

— Насколько давно? — мягко спросила Наташа, откладывая телефон. Баки вздохнул, решив не обращать внимания на туман в уголках глаз.

— Я завербовался в армию в две тысячи четвертом, — тихо сказал Баки, крепче сжимая пальцы Стива и глядя на свои колени. — Назначили в специальный сектор, который отправил меня тренироваться в Россию. В конце две тысячи восьмого года на мой конвой напали; я потерял руку, когда меня выбросило из-под обломков грузовика, и был схвачен глубокой ночью, а остальных выживших из моего отряда перестреляли. До две тысячи одиннадцатого года я был игрушкой Золы, тряпичной куклой, которой он ставил один протез за другим, пока не закончил этот. А потом потребовалась замена ребер, позвонков, ключиц, суставов… Всё, что находилось внутри и вокруг левого плеча, было заменено трансплантатами. Когда Зола не сумел как следует меня приковать, я вырвался и задушил его.

По обе стороны от него стояла тишина, и Баки не смотрел ни на кого из них. Ему не нужно было видеть ужас на их лицах (но если бы он посмотрел, то не нашел бы ничего, кроме сочувствия и тихой ярости).

— После побега меня нашли и отвезли в реабилитационный центр за пределами Лондона. Оттуда, как только я поправился, меня привезли обратно в Штаты. Я… — Баки тихо кашлянул, слегка наклонив голову и сглотнув. Маленькая теплая рука скользнула по его обнаженной спине, а пальцы Стива еще крепче сжали его. — Меня два года держали в палате, допрашивали, анализировали, проверяли, разрывали на части и обнажали, как нерв.

— В палате? То есть… в психиатрической больнице? — тихо спросила Наташа.

Баки ничего не ответил, но медленно кивнул.

— Когда я сказал, что дома уже год, — пробормотал он, обращаясь к Стиву, — прошел год с тех пор, как меня выпустили.

Стив тихо охнул, наклонился и уткнулся лбом в правое плечо Баки. Тот продолжал сидеть с опущенной головой и закрытыми глазами, прислушиваясь к дыханию Стива и Наташи. Сердце, на удивление, билось ровно, но грудь казалась ледяной.

Они долго молчали, все трое; рука Баки все еще была сжата пальцами Стива, а ладонь Наташи кругами мягко поглаживала его спину от поясницы до плеч. В животе ныло, а пальцы правой руки дрожали и слегка подергивались между вдохами. Больше всего он удивлялся самому себе, что не отключился полностью, рассказывая им об этом; но, возможно, причиной тому их реакция. Они не психовали, не провоцировали у Баки тревогу, страх и ужас от самого себя. Они молчали, показывая заботу самыми незначительными жестами.

Стив осторожно сдвинулся и медленно притянул Баки вниз, прижав к своей груди и положив подбородок на его макушку. Наташа последовала его примеру: своим миниатюрным гибким телом она оплела Баки, накрыла собой, касаясь поцелуями его левого плеча. Ледяной кулак сжал лёгкие, мороз проник глубоко в кости. Внутри пульсировало, и когда Баки сморгнул, его ресницы слиплись от слёз.