Часть 18 (2/2)

— Честно? — спросил он, и она молча ждала продолжения. — Нет. Я не понимаю. Я не… Я знаю не все о Стиве. Я не все о нем знаю. Я знаю, что ты помогла ему попасть в эту индустрию, что он изучал искусство в колледже, что его любимый цвет синий, и ему нравится быть собой и заниматься тем, чем он занимается. Я знаю, что он не боится быть собой. Я не понимаю, откуда у тебя такая потребность его защищать.

Наташа поджала губы.

— Это определенно не мое дело, рассказывать о его жизни. Он должен рассказать тебе, не я. Но… сильнее всего мне нужно знать, что я могу тебе доверять, что я могу верить в то счастье, которое он в тебе находит. Он горит, как солнце, и он столь же смертоносен в своих страстях, он может тебя сжечь, но, Джеймс, у него есть сердце, которое так же легко разбить, как и у любого другого человека. Он хороший, он сильный, он замечательный, но у него, как и у всех, есть свой багаж. Ему нужен кто-то, кто сможет это принять, кто сможет помогать ему, когда надо. Потому что он поможет тебе с твоим, он будет с тобой до самого конца, но и ты должен быть — с ним.

— Господи, Наташа, мы еще даже не встречаемся, а ты ведешь себя так, словно я собираюсь за него замуж.

Наташа моргнула и тихо засмеялась, склонила голову набок, запустила пальцы в волосы.

— Ну, учитывая как часто он о тебе говорит… Но всё, что я имею в виду: он такой же как все. Человек.

— Я знаю, Нат… Честно, я половину времени спрашиваю себя, почему он продолжает держать меня рядом, почему он так обо мне заботится. Я не лгал, когда сказал, что просто хочу поблагодарить его за то, что он, ну, существует. Я вернулся со службы и не имел ни малейшего представления с чего начать, чтобы снова стать собой, а Стив, как бы странно ни звучало, просто… был ангелом. Красивым, порнографическим ангелом.

Наташа засмеялась. Баки не мог не заметить, насколько милой она выглядела, легко смеясь над его последней фразой. Насколько красивой.

— Скажи мне кое-что, — пробормотала она, когда отсмеялась, снова глядя на него, — когда ты с ним, о чем ты думаешь? Что ты чувствуешь?

Баки задумался над ее вопросом, вспоминая каждый раз, когда они со Стивом были вместе, когда писали друг другу. Он точно знал, что чувствовал себя безумно возбужденным, когда смотрел его фильмы, безумно возбужденным от всего, что он говорил и делал на экране, от того, как он трахался с такой пылкой страстью, что Баки мог только лежать и гадать, каково это — оказаться в постели со Стивом Роджерсом.

Но ещё были моменты, когда они сидели и пили кофе, час, больше часа, и Баки просто чувствовал себя расслабленным. Чувствовал себя так, словно сидел со старым другом, которого много лет не видел, настолько естественными получались разговоры. И Стив — Господи, Стив — просто сиял, как солнце, и грел, и Баки не мог не греться в его лучах, не становиться расслабленным и спокойным рядом с ним.

А когда они танцевали, к Баки возвращалось давно забытое чувство гордости — тот тип уверенности, которая приходит, когда делаешь что-то, в чем хорош и талантлив, а для него это всегда были танцы, и когда он чувствовал ритм и получал возможность вести Стива по студии, как когда-то Конни, хотя, конечно, куда как с меньшей грацией, потому что Стив спотыкался и хватался за него слишком сильно (не то чтобы Баки жаловался) — и это было всё, чего он хотел. Это была свобода.

— Я чувствую себя… дома, — мягко сказал Баки, потерявшись в воспоминаниях о немногих моментах со Стивом на фоне всей своей жизни. Даже после четырёх мучительных лет, закончившихся душераздирающей трагедией, Баки нашёл дом в Стиве Роджерсе.

— Дома, — повторила Наташа. — Что ты имеешь в виду?

— Безопасно. Знакомо. Мирно. Счастливо, — он тихо усмехнулся, вздохнул, глядя в свой кофе и быстро моргая. — Нам так много надо узнать и рассказать друг другу, и еще так много выяснить между нами, но все что я могу придумать: он — дом. Он не смотрит на меня, как на сломанную игрушку, он смотрит на меня. Он знает, что у меня есть прошлое, и понимает, что я расскажу о нём в своё время. Когда он спрашивает у меня «как дела», я не слышу в этом вопросе осторожности. Он не спрашивает, собираюсь ли я сломаться, он спрашивает, словно я уже сломан, а он хочет помочь мне исправить это.

— Он обращается с тобой не как с солдатом, вернувшимся с войны, а как с мужчиной, вернувшимся домой.

Баки поднял на нее взгляд и кивнул:

— Да.

Наташа мягко улыбнулась, глядя на стол. Её взгляд остановился на руках Баки, сжимающих чашку.

— Когда ты ему расскажешь?

— Что расскажу?

Она посмотрела на скрытую перчаткой ладонь, и Баки едва её не отдернул. Но остановился, стиснув зубы, борясь с отчаянным желанием сдаться, спрятаться, огрызнуться и сказать, что это вообще не ее дело. Но в нём говорил стыд, а он не менее отчаянно хотел перестать этого стыдиться. Он ненавидел эту руку, ни разу не секрет. Он ненавидел эту руку, потому что она не была его, не принадлежала ему. Его руку забрали, эту — нацепили силой, но… к чёрту всё, она стала его частью.

— Я не знаю, — начал он, — я… я ещё не решил.

— Чего ты боишься? — задумчиво спросила она. Она не давила, просто озвучивала собственные мысли. — Что он этого не примет? Не примет тебя из-за этого?

— Это сложно, — безэмоционально сказал Баки, разглядывая скрытые кожей пальцы. Он снова вздрогнул. — Это не… там нет шрамов или чего-то в этом роде. Она… она даже не моя. Как я могу просить его принять то, что не могу принять сам?

Улыбка, появившаяся на губах Наташи, прошлась по нервам, но он вдруг осознал, что эта улыбка не была злой или жестокой. Она скорее говорила: «Ты глупый мальчик».

— Попробуй как-нибудь. Возможно, он тебя удивит.