Часть 7 (1/2)
Он собирался посмотреть «Тактический ввод», но вместо этого схватил «Под кожей» и вставил его в плеер.
Сбросив штаны и ботинки, Баки заполз на кровать прямо к началу фильма. Сначала была только тьма, потом звук удара плёткой, за которым последовал вздох. Камера сфокусировалась на дрожащем пламени свечей, и снова удар и шипение. Под пламенем проступило название и развеялось дымкой. Снова удар и тихий стон, несомненно – Стива, который заставил Баки задрожать, и, чёрт возьми, он знал – эта ночь будет длинной.
Камера двигалась вдоль миль кожи, в которых Баки узнавал спину и широкие плечи Стива. Тонкие, темнеющие красные рубцы собирались в линии; хвост плётки мелькнул, поцеловал кожу снова, и плечи Стива напряглись. Баки осознал, что он связан, когда камера продемонстрировала стянутые за спиной руки и чёрную полоску стрингов – кружева, больше похожие на трусики-танго – на изгибе бедра. Камера отъехала дальше, показывая Стива, стоящего на коленях со слегка разведёнными ногами, с повязкой на глазах, и женщину в чёрном латексе, входящую в кадр.
На ней были каблуки, делая её ещё выше по сравнению со Стивом – таким маленьким и сжавшимся на её фоне – рыжие волосы вились вокруг её лица и плеч. Перчатки с обрезанными пальцами на руках, в которых она перекидывала плётку, из правой в левую и обратно. Алые, как кровь, губы и подчёркнутые тёмным макияжем глаза. Женщина дьявольски ухмыльнулась, плавно повела рукой, и плётка снова встретилась с кожей Стива.
Жалобное хныканье, сорвавшееся с губ блондина, звучало восхитительнее, чем Баки вообще мог представить. Он привык слышать его ворчание и удовлетворённые вздохи, приказы и стоны, окрашенные иногда даже чем-то похожим на привязанность, но хныканье, жалобное почти шипение из этих губ – это просто… это было так ново, так неожиданно, и у Баки встал быстрее, чем в любой другой раз.
— Ты был непослушным, Роджерс, — о Боже, этот голос.
Даже в фильме он звучал столь же страстно, как и в магазине, и Баки почти не мог поверить, что был в одном помещении с этой женщиной, чувствовал её прикосновение. Он непроизвольно, но удовлетворённо вздрогнул, когда скользнул правой рукой к яйцам, взял их в ладонь и медленно перекатил. У ног женщины – мать твою, как же её звали… Н-нат… Наташа? Да, на коробке было написано «Наташа» – дрожащий и стонущий Стив напрягал шею и пытался повернуть к ней голову. Но она двигалась, позволяя хвостам плётки скользить по его коже, заставляя его тихо стонать. Баки прикусил губу, а Наташа остановилась перед Стивом.
— Ты знаешь, что я делаю с непослушными мальчиками? — задумчиво спросила Наташа, алые губы изогнулись в, возможно, самой совершенной улыбке, которую Баки видел в жизни.
Он вздохнул и привалился к изголовью, пальцы крепче сжались вокруг яиц. Он снова прикусил губу с тихим стоном, а Наташа перевернула плётку, подцепив рукоятью подбородок и заставляя Стива поднять голову. Его губы были чуть покрасневшими, смотрелось, как размазанная помада. Линия челюсти казалась мягче, менее ровной, и Баки думал, что это из-за лёгкой небритости.
Ему идёт лёгкая небритость.
— Что. Я. Делаю. Роджерс?
Стив заскулил у её ног, облизывая губы. Без сомнений, он должен был чувствовать вкус помады. Баки было интересно, какая она – сладкая или терпкая? У неё вообще был вкус? Он был наполовину готов и всецело хотел попробовать её с языка Стива и проверить, сможет ли почувствовать вкус.
— Вы их наказываете, — простонал Стив, и у Баки перехватило дыхание. Стив звучал так разбито, Наташа определённо довела его до грани ещё до того, как включили камеры.