Light VI: Удар (1/2)

— Но это не может быть — и никогда не было справедливостью. Нельзя создать новый, спокойный мир, убивая тех, кто невиновен и чист душой!

— Словно ты сам не причастен к таким жертвам, — едко, насмешливо. Даже сейчас он как будто ещё оставался Рюдзаки, хотя прошлый образ давно исказился; в двух чёрных провалах, глядящих вперёд и вверх, не было ни сожаления, ни страха, голос бросался от шёпота к почти беззвучию, словно шипение сломанной техники.

В самом деле, Эл выглядел точь-в-точь как сломанный механизм: тронь — и просто застынет, найдя свой конец, или, может быть, прежде займётся скрипением-смехом, роняя последние искры.

Лайт сделал к нему ещё шаг, поддевая цепь, что теперь, укороченная, сковывала две руки одного человека. Лайт как наяву видел перед собой сцену, когда они с Эл оба были в других ролях, и вот она повторялась, зеркально обратная — и почти ускользающая в абсурд.

Лайт параллельно раздумывал, не был ли всё-таки этот «арест» Эл лишь фикцией, мог ли Ватари иметь над ним силу, достаточную, чтобы бросить в закрытую камеру, не состояли ли они в сговоре. Впрочем, как бы то ни было, он сейчас был здесь, а Эл, сгорбившись, покорно сложив руки вместе, тем не менее едва только не излучал собой неопровержимую уверенность, точно уже победил и переиграл всех:

— Тетрадь смерти даёт тебе силу построить любой мир, какой ты захочешь, — Лайт невольно дёрнулся, не понимая, каким образом этот человек в конце концов говорил ему эти слова. Что творилось в его голове? И таились ли тени безумия в том, кто писал с ним вступительный экзамен, привлекая внимание преподавателей своими повадками, кто открыто назвался ему, повергая в секундное ошеломление, кто играл в теннис, на самом деле пытаясь вот так увеличить проценты своих подозрений? — И то, что я делаю, — не справедливость, а чистая логика, Лайт, — он продолжил, как будто и правда хотел убедить, будто это действительно можно было понять.

Ну что же, вот это уже точно можно было считать признанием.

И тем не менее их разговор стоило продолжать.

— О какой логике ты говоришь? — Лайт потянул за цепь, принуждая Эл немного подняться, и спустя мгновение швырнул его к стене, используя своё преимущество в виде свободного перемещения. Злость, мерно бурлившая внутри ещё с ночи, грозила вот-вот выплеснуться; и, может быть, сейчас это было бы не худшим выбором, не наблюдай за ними никто. — Не просто ли скука, помноженная на твоё непостижимое высокомерие и полученную тетрадь, подтолкнули тебя играть с миром и уничтожать его?

— Любой другой Кира занимается именно этим, — лишь фыркнул тот, — выдавая убийства за благо, защиту и…

— Кира здесь я! — бросил Лайт ему в лицо с раздражением и не раздумывая. Когда-то он сам и назвал его Четвёртым Кирой, ещё совершенно не зная, кто стоит за этими новыми жертвами по всему миру; но теперь было так очевидно и ясно, что Эл не мог иметь с именем воплощения справедливости на земле ничего общего. — Кира карает лишь зло, Кира — защита для слабых, для всех, кто молит о помощи!

На миг бледные губы чуть дрогнули, словно бы складываясь в улыбке, — но мысль-догадка исчезла, едва промелькнув в голове. Не гонясь за ней, Лайт одной рукой сжал его горло — когда-то мечтая об этом метафорически, в этот миг он совершенно буквально едва позволял Эл вдохнуть.

— Ты не сможешь творить это всё безнаказанно, — возвестил он. — Знаешь, если надеешься, что Ватари просто отпустит тебя, то в известность поставлен не только он. Что касается доказательств, то смерть Мацуды зафиксирована на камерах, как и то, что его имя записал именно ты.

Хмыкнув, Эл — неисправность, ошибка, сбой — вырвался из захвата, но Лайт снова поймал его. В этот момент Лайт так сильно хотел бы ударить его — очень точно, легко и естественно. Раз, другой — его сцепленные руки не смогли бы двигаться по отдельности, чтобы ответить. Тот образ, который Лайт помнил, тот образ, который, наверное, был лишь иллюзией, теперь окончательно развеивался, не оставляя за собой ничего.

— Мы можем творить это, как ты сказал, вместе, — в конце концов прохрипел Эл, качнувшись, как будто удар правда был нанесён. — Не то чтобы, получив тетрадь, я рассчитывал на наш союз… Но ты сам этого хотел, Лайт, коль скоро ты сделал всё, чтобы не допустить моего отъезда.

Лайт вскинул бровь в едва скрываемом удивлении: правда ли тот сейчас имел в виду?.. Было ли это ловушкой, единственным выходом, прихотью, планом, его изначальным желанием?

Как бы то ни было, едва ли следовало принимать это на веру. К тому же, как выяснилось, их путь никогда не мог быть одним.

— Чего ты хочешь добиться? — прищурился он; Эл сверлил его взглядом. Итак, вовсе не требовалось быть гением, чтобы понять, что, едва их намерения разойдутся, Эл просто убьёт его. Вот на что он рассчитывал. Лайт снова представил, как, не удержавшись, ударил его, потому что Эл только ещё больше скорчился бы, потому что глаза на секунду прикрылись бы, потому что этот человек сейчас был отвратителен, сочетая в себе очевидную физическую слабость и ещё не угасшую надменность, прячущуюся на краях кривой улыбки. Верно, тетрадь смерти правда была высшей силой, но в его руках из меча правосудия и возмездия превращалась в неконтролируемый огонь, неизбежную гибель, оружие массового поражения.

Эл трясся — не то смеясь, не то в истерике; Лайт потянул его за подбородок вверх, долю секунды смотря, как из прокушенной совсем недавно губы не прекращая сочится кровь, как на дне зрачков зарождается и разрастается пустота. Всё, что Лайт о нём знал, а может быть, всё, кем тот по-настоящему был, точно так же неостановимо просачивалось сквозь пробоину.

— Где твоя тетрадь смерти? — спросил он, не очень рассчитывая на ответ: нет, на самом деле он ожидал ловить мельчайшие вспышки реакции, вычислять правду по той лжи, что будет ему предоставлена. — И… Гук?

«Хотел бы я хоть раз увидеть того, кто неотступно следует за тобой всё это время, а сейчас где-то скрывается, наверняка просто подговорённый тобой. И не с ним ли в последние дни была Рэм, объявившаяся только теперь?»

Эл моргнул, чуть повёл плечом, словно это и было ответом. Он будто куда-то проваливался, и падение нельзя было остановить, и Лайт теперь почти чувствовал, что и его тянут следом. Но ему нужно было в кратчайший срок избавить Эл от его тетради, от общества шинигами, вернуть ли рассудок и ясность ума — он не знал, только этот лже-Кира не должен был существовать.

Этот лже-Кира не собирался ему отвечать, не то предлагая сыграть в игру поиска сути, не то уже едва осознавая себя, не то всё это разом.

***</p>

Двенадцатью часами ранее, когда Ватари обнаружил Эл без сознания, когда глубокая ночь продолжалась, ещё не достигнув рассвета, Лайт просто стоял рядом и наблюдал, как Эл осторожно и бережно приподнимают, опускают на кровать, подкладывая подушку под ноги, проверяют пульс, реакцию зрачков на свет, затем будто устало вздыхают. Эл всё ещё отчасти напоминал мертвеца, его черты одновременно разгладились и заострились: исчезла слепая уверенность, этот безумный порыв, что толкнул к очередному убийству вне всякого смысла, но и на умиротворённо спящего человека он ничуть не был похож.

— Вы знаете, почему он?.. — Лайт не закончил; того и не требовалось. Обрывок, который он всё ещё не выпускал, хоть и прятал в кармане, болезненно жёг ладонь.

«Может быть, бесполезно скрывать факт того, что случилось: Ватари наверняка смотрел камеры, наблюдая за нами двоими, поэтому видел, как…»

— Ни для кого не секрет, что Рюдзаки непросто в последние дни, — вновь вздохнул тот. Лба и щёк Эл коснулась мокрая ткань, будто взявшаяся из воздуха. — Он борется с кем-то гораздо опаснее всех предыдущих преступников, и на него давит непомерная ответственность, возлагаемая целым миром. К несчастью, сейчас у него ни единой зацепки, и он удручён, истощён, почти растерян. Он отстранился даже от поисков Третьего Киры, и что уж тут говорить о таких вещах, как сон, в котором он остро нуждается.

Мог ли Ватари играть? Мог ли быть в абсолютном неведении? Где здесь крылся обман?

Лайт присел рядом, с другой стороны кровати (ближе к креслу с оставленным там ноутбуком и окну), что по негласной договорённости принадлежала Эл, а сейчас была свободна. Ватари, закончив с осмотром, сидел в другом кресле, которое редко использовалось во времена цепей и поиска Хигути; вид его был одновременно мрачен и как будто слаб. Сеть морщин, вспарывавших лицо, сделалась ещё отчётливее, будто за эти дни он на несколько лет постарел.

— Рюдзаки отстранился от поисков Третьего Киры, когда Четвёртый ещё не появился, — заметил Лайт, хмурясь, разыгрывая только что пришедшую в голову мысль, найденную нелогичность. — Он будто бы стал таким немного раньше, чем всё это началось.

— Не думаете ли вы, Ягами-сан, — Ватари редко когда обращался к нему напрямую, но с предельной учтивостью называл вот так, как и отца, если всё-таки приходилось, — что он мог знать что-то об этом Четвёртом Кире ещё до его появления? Он лишь хотел вас проверить, предполагая, что Третий Кира наверняка кто-то, кем вы управляете, так что и поручил это вам. Я не буду скрывать, что его подозрения остались прежними, несмотря на правила о тринадцати днях и о смерти всех однажды коснувшихся тетради.

— По-вашему, в нём и с ним — ничего странного, Ватари-сан?

— С учётом свалившихся на него обстоятельств Рюдзаки не более странен, чем был прежде, — отрезал тот, и голос будто потяжелел. Лайт не мог понять, было ли это неявным предупреждением, даже угрозой, попыткой защитить Эл или собственными сомнениями в том, что с ним ничего не происходило. — Случилось ещё кое-что.

Как Лайт смог понять, Ватари в конце концов пришёл к выводу, что этот обморок — что-то, что следует переждать; может быть, Эл и раньше переживал их, с его-то ужасным режимом питания и сна. Пожалуй, Лайт даже склонялся к тому, что оно так и было.

— Случилось?..

— Один из коллег вашего отца, да и ваших коллег в этом расследовании, погиб, — сказал Ватари о том, о чём, конечно же, можно было догадаться, но что-то внутри будто оборвалось, рухнуло, как если бы Лайт действительно верил в тот призрачный один процент, что Эл играл с ним и лишь имитировал запись. Но только бумага была идентична и он убил по-настоящему, так же, как тех пятьдесят шесть ни в чём не виновных, а может, кого-то ещё.

И Мацуда, всю жизнь верный своему делу, действительно умер — так, как и Мисора Наоми, отдавшая жизнь за… нет, мгновенно одёрнул Лайт сам себя, когда осознал, что опять по какой-то причине стал думать о ней. Нет, в этих двух смертях не было, не могло быть ничего общего.

— Сердечный приступ? — «предположил» он почему-то онемевшими губами. Проклятье, он просто не мог во второй раз позволять себе чувствовать это, неясное и неприятное, чему он не мог дать названия. Достаточно.

— Верно, — Ватари взглянул на него мягко и проницательно, точно бы мог догадаться о сущности его эмоций… Нет, это, конечно же, было лишь призраком ночи: Ватари ничуть не был Эл, способным пролезть к нему в голову. Кроме того, разумеется, не могло быть никаких настоящих эмоций, и Лайт сам не знал, почему сформулировал это настолько… неточно.

— Кто? — Лайт спросил то, что должен был; что знал, что видел своими глазами.

Между тем Эл пошевелился, почти застонал, и Ватари лишь сжал его руку, на мгновение полностью выходя из роли и образа идеального помощника; этот жест был скорее отеческим, и Лайт не мог знать, какие отношения на самом деле связывали этих двоих, но это выглядело очень личным.

— Ватари? — в тенях ночи, что нарушались лишь тусклым свечением пары мигающих полукруглых ламп, ввинченных в потолок, Эл едва ли заметил, что Лайт находился фактически у него за плечом. — Ты здесь?

Эл заговорил на английском, что было не очень привычным: он совершенно свободно, совсем как носитель, владел и японским, поэтому в своём общении со всей командой и Лайтом использовал лишь его; то же касалось Ватари, они оба переходили на английский только в общении с Айбером и Уэди, когда те были здесь и вносили свой вклад в расследование. Но сейчас, очевидно, Эл вряд ли успел понять, что и Лайт может быть где-то рядом, а может, и гораздо большего, так что слова вырвались неосознанно.

— Всё в порядке, — ответил Ватари на том же английском, и Эл затих: просто прикрыл глаза, когда чужая ладонь утонула в густых спутавшихся волосах. — Тебе следует отдохнуть.

Лайт не дышал, с каждым словом отчётливее приходя к мысли, что всё это не должно было происходить вот так, в его присутствии; к тому же вне всякого смысла его разум посетил совершенно нелепый вопрос о том, когда у них с отцом в последний раз могло случиться что-то подобное — да и случалось ли вообще.

Но, чёрт возьми, шёл четвёртый час ночи, бессонной, нелёгкой, и это и было причиной тому, что в его голове раз за разом рождались какие-то странные вещи. Лайт не привык нарушать выверенный график сна, и поэтому всё это происходило. Конечно же.

— Всё в порядке? — Эл повторил за ним, Эл вздохнул, Эл свернулся, уже говоря сквозь сон. Лайт едва мог оторваться от этой картины, почти уходящей в какой-то отчётливый сюрреализм.

А затем он почувствовал тихий щелчок, и наручник раскрылся, внезапно освобождая его запястье. Ватари, немного склонившись, держал в руках маленький ключ.

— Пойдёмте, Ягами-сан, — сказал он. Лайт невольно потёр след, оставшийся от нескольких дней контакта металлического браслета с его кожей. — Рюдзаки необходим сон, а вам как участнику расследования стоит узнать детали убийства — я прав в том, что вы не пожелаете ждать до утра?

Лайт медленно кивнул, выходя из сковавшего оцепенения. Он догадывался, что Ватари не относился к нему хоть немногим лучше, чем к главному подозреваемому, но, с другой стороны, он был предельно вежлив и неукоснительно выполнял все поручения Эл… И Лайт всё ещё не понимал, знал ли тот наиболее значимое сейчас. Итак, или Ватари своими глазами мог видеть все действия и шаги Эл как Четвёртого Киры и в том числе его убийство Мацуды, или Эл всё от него скрывал, а следственно, и убийство имел способ утаить…

В глаза словно насыпали несколько горстей песка. Но Лайт правда хотел быть поставлен в известность, пускай он уже это знал; а к тому же, поскольку всё открылось так скоро, Мацуда, очевидно, как и собирался, ночевал здесь, в штабе, в предназначенных для него комнатах. Вероятно, Ватари, и сам зачастую не знающий сна, обнаружил всё через камеры наблюдения, расставленные в каждом углу.

Они двинулись с девятнадцатого на четырнадцатый; и Лайт знал это, прежде чем Ватари нажал кнопку лифта, поскольку в свою бытность не-Кирой, как помнится, сам расспрашивал Эл об особенностях этого здания и предназначении каждого из этажей. И Эл нередко ему отвечал — может быть, только то, что считал нужным, ничтожно малую часть от всей правды, — но это общение было практически искренним и отзывалось как тот вид размытых, ушедших воспоминаний, которые никогда не вернутся.

Лайт вздрогнул, в который раз осознав, о чём на этот раз непроизвольно задумался.

Когда они наконец вошли, то увидели в комнате всех: Моги, Айдзаву, отца — и все как один выглядели не лучшим образом, потому что их сон, очевидно, был прерван посреди ночи. Наспех надетый пиджак отца был измят, Моги с усилием растирал глаза; Мацуда в какой-то нелепой пижаме лежал на диване, не дышащий, мертвенно-бледный.

— Если вы всё-таки привели Лайта, то где Рюдзаки, Ватари? — отец оглядел их. — Они, помнится, были сцеплены.

— Рюдзаки доверил мне вашего сына, тогда как сам продолжает работать над своим основным делом, — проговорил Ватари совершенно невозмутимо; что ж, если он в самом деле растил Эл или что-нибудь в этом роде, то не составляло труда понять, у кого тот научился настолько естественно лгать и вводить в заблуждение. — Перейдём к сути: смерть наступила в два пятьдесят пять, на записях камер отчётливо можно увидеть, что это был сердечный приступ. Мацуда-сан попытался кого-то набрать, только не успел.

— Не вызывает сомнений, что это был Третий Кира, — с яростью и бессилием прошептал отец. — Как он узнал имя?

— Если ему нужно только лицо, а ведь Лайт говорил об этом Рюдзаки, то так и узнал, — подал голос Айдзава.

— Но где он мог его увидеть? На улице? — Моги с досадой и горечью ударил по столу кулаком.

Лайт прочистил горло: пришло его время взять слово.

— Теоретически не исключено, Моги-сан, но слишком маловероятно. Скорее — в том случае, если он тоже из «Йоцубы», как и Хигути, — он мог достать старые записи с камер наблюдения, если такие имелись, и использовать свою силу определять имя по лицу. Или же он просто знал Мацуду лично, в лицо и по его настоящему имени, — голос чуть дрогнул.

— Надеюсь, Лайт, ты не имеешь в виду, что ты можешь быть этим человеком, — конечно, отец подошёл к нему, сжал плечи. Как и всегда, когда дело касалось вопроса, виновен ли его сын, он не мог сохранять безучастность.

— Мы доверяем Рюдзаки, который смотрел за тобой, — поддержал Моги. — Кто, чёрт возьми, этот Кира?

— Послужит ли эта ужасная смерть расследованию или не даст и зацепки?

— Нам стоит… — отец кивнул в сторону тела, имея в виду оповещение родственников и близких, однако Ватари лишь покачал головой, опережая его:

— Рюдзаки позаботится обо всём.

Лайт вздохнул.

Моги не стал скрывать недовольства:

— Он вообще знает? А может, его это не беспокоит, раз он делегировал все полномочия Лайту? Простите, коллеги, Ватари-сан, но он уже давно числится среди нас только формально. А если допустим ужасную вероятность, что, извини, Соитиро, Лайт правда причастен, то он даже в этом не заинтересован, как раньше!

— Ты едва понимаешь, что говоришь. Многие доказательства ясно ведут к тому, что Лайт никогда не был в этом замешан!

— Рюдзаки ищет кого-то другого…

— Имеет ли он право пренебрегать текущим расследованием, жертвами среди команды?

— Я думаю…

Ватари просто позволял этому разгоревшемуся спору продолжаться. Он стоял немного поодаль без единой эмоции, словно был не совсем человеком, но Лайт так отчётливо слышал ту горечь, что проскользнула в его голос совсем недавно.

«Он удручён, истощён, почти растерян…»

Если это и не было маской, то только одной новой гранью Эл из четырёх. Кроме того, эта конкретная уж наверняка таяла на глазах.