Light V: Асимметрия (2/2)

Что-то будто бы переменилось в мгновение ока, невидимое для глаз, ускользающее, как тень. Эл издал некий звук, немного напоминающий приступ внезапного смеха, но не в пример более ожесточённый, безрадостный, что-то на стыке отчаяния и клокочущей злости.

— Иногда человек не преступник, Лайт, но… — за импровизированной перегородкой послышался вздох, словно Эл не вполне знал, как выразить то, что хотел сказать. — Но, к примеру, такой идиот, как Мацуда, который испортит всё, что чуть сложнее элементарного, если к нему прикоснётся.

— Мацуда неплохой полицейский, — честно говоря, Лайт и сам не знал, почему стал его защищать; это не было чем-то продуманным, и он в немом раздражении сцепил пальцы обеих рук вместе, когда осознал. — Он просто…

— Не утруждайся, ведь ты и сам видел последствия его действий, — отрезал Эл. — А теперь просто представь его на высшей руководящей должности. Или каким-либо образом связанным с точной, секретной, опасной и крайне ответственной деятельностью. В этом случае лишь вопрос времени, когда его глупость проявится во всей красе, а последствия не заставят себя ждать.

И, признаться, Лайту потребовалось немного времени, потому что то, к чему Эл сейчас, кажется, подводил, то, о чём он пытался… нет, даже для Киры такое лежало за гранью. Ведь он же сейчас не имел в виду, что…

— Это не преступление, — выдохнул он. — Не всем же быть гениями, как ты.

— Но оно зачастую ведёт к жертвам. Когда легкомысленность, самонадеянность, глупость, психическая неустойчивость или множество прочих вещей тобой овладевают, случаются катастрофы.

Лайт резко поднялся, преодолел разделявшее их расстояние, захлопнул крышку ноутбука, который Эл наверняка всё равно не использовал, и впился взглядом в его лицо, и сам не зная, что стремился на нём прочесть:

— Так Кира убивает таких людей? Просто руководствуясь их… неподходящим уровнем интеллекта или психологической характеристикой?

К его ошеломлению, Эл прикусил палец, словно и правда раздумывал, словно всё это совсем не было бредом, который никак не укладывался в голове. Лайт, конечно, склонялся к тому, что такое могло — и должно было — оказаться чудовищной шуткой, каким-нибудь экспериментом Эл, просто нелепой проверкой, причудой, фантазией…

— Это непросто осуществить, никак не привлекая внимания.

Лайт моргнул:

— Что?

— Между жертвами не должно быть и косвенных связей, ничего общего, их число не должно искажать текущий уровень смертности, разброс должен быть достоверно велик…

— Что, чёрт возьми, ты несёшь? — прошипел Лайт, хватая его за воротник, с силой вытряхивая из кресла.

Горящие чёрные зрачки, затопившие всю радужку целиком, наконец-то воззрились в ответ, и Лайт невольно отшатнулся, прежде чем осознал это движение. Перед ним имела место некая помесь Эл из его кошмара и безумного исследователя-маньяка, получившего в своё распоряжение сильнейшее в мире оружие. Вздрогнув, вообразив нечто подобное слишком живо, Лайт перестал придумывать эти пугающе правдоподобные аналогии.

— Может быть, Лайт не знаком с этим фактом, ещё не успев узнать данную область в своём обучении, — губы Эл дрогнули, искривились в усмешке, — но многие преступления или трагедии можно предсказать наперёд путём анализа личности и поведения человека. И для устранения первых едва ли достаточно только посеять всеобщий страх (ведь у преступника всегда останется шанс быть невычисленным), а от вторых Кира вообще не предоставляет никакой защиты. Таким образом, идеальный мир по методике Первого Киры — не более чем утопия.

— Ты лжёшь мне, — Лайт явственно понимал, что сейчас прочно увяз в стадии отрицания, но он не мог из неё выйти, потому что всё стремительно скатывалось в какой-то абсурд. Этого просто не могло происходить здесь, в реальности, это должно было быть продолжением того сна. — Ты не можешь говорить эти вещи всерьёз. Четвёртый Кира походя разрушит весь мир, если станет записывать в тетрадь каждого, кто ему не понравится.

А ещё мгновенной вспышкой не иначе как озарения настигла мысль, что едва ли не с тех пор, как Эл получил тетрадь в свои руки, его состояния неким образом стали меняться: замедленные реакции, абсолютно отсутствующий вид, апатия и перекладывание ответственности; злость, гнев, угрозы и провокации; страх, слабость, бессилие и сожаление, опустошённость; насмешки, уверенность, острый ум и проницательность, и так по кругу. Таким он был, когда отказался реагировать на появление Третьего Киры, и когда задавался вопросом, как действует на человека с тетрадью его сила, и когда более чем убедительно требовал не отвлекаться, когда они едва не подрались, когда он дрожал в одиночестве и темноте, когда всё равно что открылся, когда… каждый раз, если так посудить, в том числе — все последние дни.

И сейчас — сейчас Эл совсем не был подавленным или подверженным сотне сомнений; он только, смеясь, изогнул бровь:

— Лайт так полагает? Лайт, стало быть, знает, что на уме у Четвёртого Киры? А может быть, просто боится ему проиграть, упустить его из виду?

По-птичьи склонив голову (Лайта особенно раздражал этот жест), Эл убрал ноутбук и приблизился к нему в буквальном смысле вплотную, как в те времена, когда только подозревал его, когда никто из команды не знал о тетрадях. Что ж, с каждой секундой Лайт всё больше уверялся в том, что, вероятно, Эл ко всему прочему не вполне психически здоров (если когда-либо таким и был). Лайт никогда по-настоящему его не знал — а мог видеть лишь то, что тот, играя, по собственной воле ему демонстрировал.

— Я полагаю, что Кира… достаточно адекватен, — ответил он, снова открыто встречая пронзающий и нечитаемый взгляд. — Даже если он и убивает…

— А может быть, — проговорил Эл, как будто поймал гениальную мысль, и Лайту крайне не понравился этот тон, — ему просто нужны доказательства?

«Что?..»

— Доказательства чего, Рюдзаки?

— Той истины, что Лайт не может принять, очевидно, — Эл фыркнул. Поднял руку Лайта на свет (тот горел в комнате, приглушённый, а за окном по всей его протяжённости простиралась лишь беспроглядная чернота), и Лайт снова нахмурился, уже совсем не понимая. Эл развернул его руку ладонью вверх и склонился над циферблатом его часов, внутри которых уже давно не хранилось ни иглы, ни обрывка тетради: нельзя было оставлять такие доказательства в пределах досягаемости, когда группе расследования стало известно, каким образом Кира совершает убийства. Лайт подумал, что, может быть, Эл наконец догадался об этом проделанном трюке, но, как бы то ни было, похоже, его нисколько не интересовал тайный отсек. Он смотрел на ползущую длинную стрелку, почти не дыша.

— Что ты делаешь?

— Я говорил тебе, что как член группы по борьбе с Кирой Мацуда — идиот, верно? — спросил Эл, хотя, очевидно, его вопрос не предполагал никакого ответа. Конечно же, вопрос Лайта был просто проигнорирован, как и всегда. — Если его задание не заключается в том, чтобы приносить кофе (с чем и Ватари справляется), тогда всё может пойти не так.

Под двумя взглядами стрелка часов совершила ещё оборот.

— Если ты недоволен, уволь его, — предложил Лайт нетвёрдо, растерянно, потому что догадка, которая его настигла, была совершенно немыслимой. — Просто выгони из команды.

— Один раз он сможет принести пользу, — проговорил тот почти шёпотом, — если останется. Два пятьдесят три, — он отпустил руку Лайта, и та безвольно упала вниз, циферблат исчез. — Закрой глаза, Лайт-кун.

Чтобы понять суть, не требовалось даже доли мгновения.

Так что секунду спустя Лайт, разумеется, и не подумал последовать указанию, а просто бросился прямо на Эл, ещё не понимая, как сможет остановить, но тот вывернулся, натянул цепь, и оба упали вниз. Прижатый к полу, Лайт едва мог пошевелиться — и лишь потрясённо раскрыл глаза, когда где-то возле его виска что-то зашелестело. Он чувствовал, как колотится чужое сердце, как Эл прижимает его, обездвижив, и как звенья цепи впиваются в кожу — и как совершается что-то, чего не исправить, что невероятно знакомо и столь… ужасающе. Он так ясно знал, что сейчас произойдёт, и не мог этому помешать; только разве не это случалось, когда он сам вписывал имена? Почему сейчас невозможно было избавиться от образа будущей жертвы, застывшего перед глазами?

— Ну вот и всё, — прошептал Эл практически на ухо, сминая в руке что-то, очень напоминающее обрывок. — Лайту не стоит во мне сомневаться.

— В тебе? — что же, кажется, тому наскучило неизменно не отождествлять Киру с собой самим. Впрочем, после случившегося это и так не имело бы смысла.

В конце концов Лайт попытался его сдвинуть, но тот теперь почти не шевелился; и нет, не то чтобы вот так лежать было совсем уж непереносимо, но всё это, всё, что сегодня произошло, не могло вызывать ничего, кроме сильнейшего отвращения и смятения. В том числе — Эл, навалившийся на него, и его запись, которая…

Лайт, наверное, просто не мог объяснить, что он чувствовал, — что поднимало волну раздражения. Почти с самого начала пути он знал, был убеждён, что пожертвует всем, что имеет: семьёй, душой, если угодно; и если бы он записал имя сам — ощутил бы лишь торжество, что всё идёт, как он задумал. Записанное рукой Эл, имя будто горело на коже, моля о спасении и ускользая в небытие. Потому ли, что Лайт мог бы вырваться и победить Эл, не дать это сделать? Что это был кто-то знакомый? Что он был убит, потому что Эл так захотелось, и эта нелепая смерть вообще ничему не служила?

Лайт вздрогнул, когда ощутил голову Эл будто потяжелевшей, упавшей ему плечо. Тот не двигался, и на запястье едва можно было поймать пульс — Лайт раздумывал пару секунд, а затем осторожно из-под него выбрался. Более тщательный осмотр только подтвердил его догадку: Эл был без сознания; совершенно обычная ручка, такая, какой когда-то писал и сам Лайт, выкатилась из раскрывшейся ладони.

Сейчас можно представить, что он мёртв, подумалось Лайту, и нет никакого Четвёртого Киры с безумными планами, нет никакого L с бесконечными ямами на пути. Но вместе с тем — почему-то — любая смерть вызывала какое-то отторжение, пусть даже самая желанная среди всех. К тому же лежащий у его ног человек всё ещё представлял для него нераскрытую тайну, к тому же — Лайт должен был доказать ему, что его действия просто губительны, прежде чем… они расстанутся.

Итак, он вряд ли привёл бы Эл в чувство сам; только перевернул на бок, придерживая за плечо, и набрал Ватари с мобильного — благо тот был с собой и даже не повредился, когда они падали вместе. Знал ли Ватари об Эл и его планах? Да уж наверняка, как бы тот вообще справился без него? Или?..

Лайт взял из его руки обрывок, прежде чем успел бы над этим задуматься. Что ж, сомнений в том быть не могло: почерком Эл имя было написано правильно, а сам клочок крайне напоминал тот, что был у него в часах, только разве что несколько шире. Застыв, Лайт смотрел на него, словно сам вписал имя, и видел, как Мацуда Тота, рассеянный и непосредственный, чрезмерно шумный, наивный, однако ни разу в жизни не сделавший зла, только падал, и падал, и падал вниз, и его рот открывался в немом крике ошеломления и понимания, и спустя миг сердце навсегда замирало.

Всё это без слов говорило, что Эл был серьёзен в намерении лишать жизни тех, кто был далёк от преступности — просто имел некоторые изъяны. Безумие. Лайту казалось, что волей этого человека сама идея Киры как правосудия и справедливости оказалась необратимо извращена. Всё, к чему он шёл, стремительно катилось в пропасть. Виски прострелило глухой болью.

Ватари, как и всегда, предупредительно постучал, и Лайт зачем-то спрятал клочок с именем, хотя, может быть, стоило действовать совершенно открыто. Он продолжал сжимать бумагу в руке, но пока шинигами Эл нигде не было видно: то ли тот тоже прятался, как и Рэм (пропадавшая с того самого момента, как провалилась сквозь пол), то ли Эл пользовался тетрадью, с которой она и была связана, ведь по правилам записи не являющегося владельцем имели такую же силу.

Лайт снова взглянул на часы в тот миг, когда Ватари вошёл и немедленно бросился к Эл.

Время начало путь к четырём.