6 (1/2)

Ганнибал утром не стал их будить. Заглянув в комнату, увидев Алекс и Уилла, переплетенных конечностями в объятиях друг друга в теплой колыбели – подобно котам в корзинке, – доктор Лектер положил на стол книгу – руководство по воспитанию собак, – и бесшумно покинул спальню дочери.

Он часто уходил на неопределенный срок, оставался допоздна на работе, иногда ночевал в офисе, приемном кабинете своей психиатрической практики, располагавшемся в паре кварталов от дома.

Его не удивила моментально возникшая привязанность и бурный интерес Алекс – он угадал с питомцем, выбрал его под ее вкус, – однако она чересчур одухотворяла его. Она была вовлечена в него, погружена в него, пыталась разглядеть что-то в глубине глаз-хамелеонов, под коконом пушистой гусенички – вместо того, чтобы просто наслаждаться подарком.

Мальчик был умен и развит, но сломан. Из-за утрированной способности остро чувствовать сигналы внешнего мира – звук, свет, прикосновения, запахи, – он реагировал и на людей, непредсказуемых, шумных, требовательных, оценивающих его, осуждающих его… Он закрывался, как мог, прятался в купол психологических защит, диссоциаций, но был раздавлен мощью всепроникающих стимулов, он впитывал их, как губка, они въедались в кожу, пронзали насквозь ткани, пробирали до костей.

Он вцепился в Алекс, не потому что она спасла его. Она играла на нем, как на музыкальном инструменте, ублажая его слух, развлекая жадный до знаний ум, лаская чуткое тело, грея в теплых объятиях, давая долгожданное ощущение безопасности… Она стала его второй кожей, которая слилась с ним, встала на место, залатав бреши в шкурке, прикрыв оголенные нервы.

Алекс собралась починить его… Ганнибал надеялся, что она уже скоро осознает собственное заблуждение и оставит фантастическую затею, ибо мертвое не лечится, а сломанное, из осколков частей, никогда не станет вновь целым.

Пока доктор Лектер принимал пациентов в кабинете, Алекс с Уиллом чистили зубы, стоя у мраморной раковины, глядя в одно широкое зеркало, полоская рот, девушка намыливала лицо, затем мылила его мальчику, под пыхтение и хихиканье… Потом они готовили завтрак, из свежих продуктов, предварительно заготовленных доктором Лектером.

Алекс не умела готовить, она сразу призналась, что для кулинарного дела руки у нее растут не из нужного места. Уилл, к ее изумлению, вопреки неуклюжести, сделал все аккуратно и красиво, ровными ломтиками, как с картинок гастрономических энциклопедий. Сперва он робко протянул руки, чтобы забрать у девушки нож и кусок ростбифа, после – тщательно перемешал овощной салат, заправленный кунжутным маслом…

Обычно отец оставлял уже готовую еду, накрытую клошем, или заполнял холодильник не требующими дополнительных действий порциями на время отсутствия; на этот раз он словно дал им задание – создать завтрак самостоятельно. Алекс позволила Уиллу хозяйничать, а сама лишь накрывала на стол и направляла его.

Он хотел быть полезным. Она поощряла его помощь, глазела на него, а он, увлеченный занятием, по обыкновению, ничего вокруг не замечал.

Алекс уже обдумывала, чем они бы занялись, какие бы книги читали, пока они убирали со стола, загружали столовые приборы в посудомоечную машину. Если бы у Уилла был комплект зимней одежды, они бы пошли на прогулку…

Беззвучный вскрик, резкий глоток воздуха мальчика заставил обернуться. Уилл стоял и таращился на свою правую руку, по ладони тонкой струйкой в раковину стекала кровь.

– Уилл! – воскликнула Алекс и стремительно подошла к нему, моментально позабыв обо всем на свете, огибая распахнутую дверцу посудомойки.

На рабочей поверхности, лежал нож, очевидно, послуживший причиной, глаза Уилла были широко распахнуты, словно он не понимал, откуда появилась рана.

Капли ударялись по дну раковины, разветвляясь и утекая в водосток, алая струйка на ладони стала ручейком, пульсируя у основания большого пальца. Алекс быстро схватила бумажные полотенца и прижала порез, останавливая кровь, белая бумага моментально пропитывалась насквозь.

– Черт, – выругалась она, приподнимая кисть мальчика, отнимая салфетку, беря новую.

Уилл был бледным, смущенным от произошедшего недоразумения, но даже не морщился от боли.

– Сейчас мы все исправим, – тихо говорила она, пытаясь поймать его взгляд. – Сильно болит?

Уилл мотал головой, каштановые локоны качались в такт. После четырех итераций прикладывания бумажных салфеток, кровь по-прежнему продолжала идти.

Алекс усадила его на стул, показала, как держать конечность, с упором локтя в столешницу, принесла аптечку – благо она была неподалеку после недавнего использования для прежних ссадин от кандалов, – тщательно вымыла руки и приступила к обработке.

Разрез был глубоким, вдоль всего большого пальца… Отцовский кухонный нож оказался слишком острым для нежной плоти. Алекс промыла место, продезинфицировала иглу и нить, наложила швы на переставшую кровоточить рану, зафиксировала стерильную повязку, Уилл при этом ни разу не пожаловался и не пошевелился, лишь длинные ресницы дрожали, губы слегка кривились.

Он стойко перенес все процедуры, и когда дело было сделано, девушка провела по его волосам, гладя щеку, приподняла за подбородок красивое лицо. Он сидел на стуле, она склонилась над ним и поцеловала в прохладный лоб, улыбаясь от звука его спокойного выдоха, ощущая теплый воздух, щекочущий ладонь.

Он так беспрекословно доверился ей, покорно позволил шить по живому… Она не стала дожидаться отца – который, непременно, сделал бы намного лучше, быстрее и качественней, – однако она понятия не имела, когда тот вернется.

Она испугалась. Уилл был хрупким, как фарфоровая кукла, чрезвычайно ценным… Одно неосторожное движение – и алая кровь уже залила кухню, Алекс восприняла ситуацию как катастрофу, угрожающую счастливой беззаботной картинке.