1 (1/2)
Когда Алекс отворила дверь кладовой, и искусственный свет вспыхнул, озаряя помещение – многочисленные полки со снедью, гербарии засушенных трав и овощей, жестяные банки и стеклянные тары, – вскрик вырвался из груди.
Невольный, от неожиданности, от необъяснимого видения, не умещавшегося в сознании. Картина, представшая ее глазам, была собрана из разрозненных лоскутов, будто с разных полотен.
На полу, сжавшись, подтянув колени к голове, закрываясь руками, сидела фигура мальчика в зеленой куртке и коричневых штанах. Запястья были прикованы к металлической перекладине вертикальной подпорки, цепь уходила в глубину ниши в стене, в которой он сидел. Он дрожал и поверхностно дышал, страх волнами расходился от тела, Алекс на мгновение испугалась так же, как был испуган он.
В кладовой ее дома – ребенок. На цепи. Она не видела его лица, она видела лишь взлохмаченную каштановую макушку, ладони с разбитыми костяшками, с грязью и кровью под ногтями. На первый взгляд ему было не больше десяти.
Девушка начала медленно приближаться, мальчик на полу вздрагивал от каждого осторожного шага.
– Эй, не бойся, я тебя не обижу. Я сейчас подойду и освобожу тебя…
Он не был опасен, он был слаб, он был напуган, и даже, кажется, не слышал, что она говорит.
Алекс опустилась на колени перед ним, протянула руку, дотронулась до узкого плеча, и тот задержал дыхание, еще больше вжавшись в стену, словно стараясь стать невидимым.
– Посмотри на меня, – тихо говорила она. – Посмотри на меня. Я Алекс. Я не причиню тебе вреда.
Прикосновение было обжигающим, настоящим, уверенным, но мягким. Рука легла на плечо, прошлась по спине с острыми лопатками, вернулась обратно, чуть потянула на себя… Мальчик был похож на сжатую пружину, спусковой механизм, готовый вот-вот выстрелить. Алекс дышала глубоко и медленно, бросив все силы на сохранение самообладания, передавая ему ощущение спокойствия – в этой абсурдной, страшной, странной ситуации.
– Вот так, все хорошо, теперь все хорошо. Ты в безопасности. Я нашла тебя. Теперь ты в безопасности.
Внутренности сжались от боли, от тоски, от экзистенциального ужаса, пробирающего до костей, от столкновения с чьей-то обнаженной душой, израненной и искалеченной. Глаза-хамелеоны, серо-зелено-синие, красные от слез, с длинными слипшимися ресницами, выразительные брови, черты лица ангельского создания, брошенного на алтарь жестокого бога… Она потянула его за плечо, разворачивая к себе, заставляя поднять голову, открыть лицо.
Он был похож на взъерошенного щеночка, сбитого машиной, обессиленного муками и долгим скулежом, уже отчаявшегося звать на помощь. Алекс осторожно погладила его одной рукой по затылку, второй потянулась к цепи кандалов, жестких, грубых, подозрительно подходящих по размеру к его тощим запястьям.
От прикосновения он тут же сжался, тщетно уворачиваясь, оковы издали металлический лязг.
– Тшш, – прошептала девушка. – Тише. Я освобожу тебя. Не бойся.
Он был почти без сил, он использовал последние остатки рассудка, чтобы оставаться в сознании, чтобы быть начеку – но пружина была готова вот-вот разжаться, утягивая его в забытье. Он не мог позволить себе потерять контроль – иначе он пропал…
Кандалы были старинные, как из музея пыток средневековья, запирались они цилиндрическим замком, который невозможно было разомкнуть без ключа… Алекс усиленно соображала, перебирая в уме варианты, по привычке проанализировав конструкцию оков и узкие места.
– Я сейчас вернусь. Я принесу болторез.