Часть 2 (1/2)

Когда не осталось сил сидеть на полу, уткнувшись лбом в холодный металл, я уже не чувствовала ничего. Истерика отняла все силы, потому что...

Да потому что, блять, это истерика. В таком состоянии ты впадаешь в безумие, и никто, блять, на всем белом свете не ебет, что ты будешь делать и кого захочешь убить или выебать. Она должна быть такой. Какого хуя Я вообще тут что-то должна объяснять.

Ноги казались ватными, а лицо затекло. Кажется, все так и осталось на месте: этот срыв удалось сдержать. Ничего ужасного я не сделала. Мои руки в крови, но она была пролита в разумном состоянии. Мои вены целы, и на них нет длинных полос, сочащихся местами кровью. Хочется выпить воды, закинуться таблетками и сдохнуть где-нибудь в углу, чтобы никто не трогал, ведь угол — это самое безопасное место, когда нет замков. Так было всегда, и так навсегда останется.

Заставив себя снять ебанутую улыбку, я, опираясь на стальную стену перед собой, с трудом поднялась на ноги. Паразитическое существо настороженно молчало, понимая, что в таком состоянии я опасна для нас обоих, и лучше меня не трогать.

Паразитическое существо... Хуйня какая-то, а не имя. Надо будет новое придумать.

Мысли смешались, ввергнув всё в первозданный хаос. Одни кричали что-то про страх, другие заебанно занимали части мозга тишиной, а третьи бормотали что-то про боль. Тело шаталось, шагая по коридору, и она развивалась по уставшим ступням, плечам и спине. Я не была рассчитана на такие нагрузки, и потому сейчас все казалось ненастоящим, скрытым за красноватой пеленой этого чувства, притупляющего всё остальное.

Хотелось выблевать кишки. Может, тогда всё это прошло бы. Может, тогда стало бы легче.

В конце концов, даже мысли притихли. В голове гулом раздавался звук шаркающих шагов и глубокое дыхание. Прошла минута, может две, а может час. Я не знала; таймер отключился, как и все остальные функции мозга. Его хватало лишь на дыхание и сердцебиение.

Вокруг не было ничего. Коридоры с трупами, белые стены, моргающий свет. Надежды особо не было, но вот, наконец, дверь. Блядская дверь с какой-то табличкой, буквы на которыми кажутся знакомыми, но упорно не складываются в слова. Это просто набор символов теперь, не более.

Я опустила то, что когда-то считала одной из конечностей, на ручку, а та податливо пошла вниз. Вот же легкодоступная сука.

А, вот и фаза ебанутых мыслей. Раньше я ловила себя на ней, когда пыталась заснуть, а теперь... Теперь это снова неотъемлемое последствие истерики, а не хороший знак того, что я на верном пути.

Комната оказалась кабинетом. Он был довольно приличным: вроде бы кожаное кресло в углу, стол, на котором были хаотично разбросаны документы, полки, забитые разным бытовым мусором вроде фотографий и ваз. Что это за кабинет? Чей он? Можно ли его использовать? Меня не ебало, ведь я даже смотрела на него с трудом. Все, чего я хотела, это выпить воды и упасть под этим блядским столом, чтобы никто, случайно вошедший, не увидел и не трогал.

Прошла маленькая вечность, когда я наконец подошла к столу. За ним на полке у стены стоит чайник, в котором, наверное, осталась вода. Ни на что особо не надеясь, я щёлкнула переключателем.

И чайник заработал.

Хорошо, наверное, быть кретином и стоять, просто смотря на то, как за стеклом прибора загорается синяя лампочка, как бегут вверх пузырьки воздуха, как он начинает шуметь, закипая. Так мы и стояли вдвоем у стены: он работал, а я тупила.

В конце концов, переключатель щёлкнул снова, но теперь уже без моей помощи. Вскипел.

Дальний уголок подсознания, который все ещё остался в живых, заставил мышцы в руках сократиться и достать мне с соседнего шкафчика кружку. Она была миленькой, розовой в цветочек. В нее вместилось почти вся вода, которая была в чайнике. Остатки я вылила прямо в рот, потому что захотела. Почувствовав боль, сущность внутри встрепенулась, но все же стерпела мои выходки.

Чувствуя, что все рецепторы на языке сожжены, я взяла с полки кружку. Пару секунд я просто смотрела на свое отражение на воде, а потом сдалась, перестав пытаться понять, что я делаю. Чашка тепло грела руки, прямо как в детстве, когда отключали газ, и я сидела в своей комнате, укутавшись в два одеяла, и пила теплый чай.

Даже маленького воспоминания хватило, чтобы на глазах навернулись слезы. Они были не моими: они принадлежали ребенку, которого я не смогла убить внутри себя; этот ребенок все ещё надеялся, что у нас будет нормальная жизнь, и теперь ему было жутко больно от того, где мы оказались.

Запертые в бункере без окон с этим ебучим чайником, который так забавно бурлит.

В голове мигом пронеслось все самое хорошее, что я видела в своей жизни. Летучая мышь, спящая на чердаке, ёжик под деревом, ласковая кошка. Все хорошее, что было в моей жизни, и все это, блять, не здесь. Здесь только этот ебучий чайник с синей подсветкой.

Я зарыдала, пусть и была совершенно спокойна. Слезы маленькой меня уже не трогают, это скорее просто рудимент.

Сзади послышался шум. Я обернулась, думая о том, что же лучше сделать: сражаться, рыдая, или отдать контроль твари. Выбор был сделан моментально, когда я просто заметила человеческий силуэт.

Не долго думая, я швырнула кружку с кипятком в неизвестного, а затем рванула вслед за ней, чувствуя тонкий укол в сердце. Кружка была милой, жаль было ее разбивать. Тем не менее, человек закричал, закрыв лицо руками, и я, стараясь не о звоне, прописала ему самый мощный удар, который был только возможен.

Человек, впрочем, сместил одну ногу, разворачивая корпус так, чтобы руки, мгновенно скрестившиеся для защиты в бою, тут же стали щитом снова. Пролетев вперёд по инерции и воткнувшись в живой барьер кулаком, я мгновенно заняла позицию, в которой твердо стояла на земле, поставив одну из своих стоп между его. Короткая подсечка одной ноги, и вот он уже стоит, но потерял равновесие, и теперь тело можно спокойно отдать сущности.

Она ждала этого, и потому с радостным ликованием ударила второй рукой, плечо которой осталось позади. Ему удалось собрать в этом слабом теле достаточно силы, чтобы обороняющийся без шансов полетел на землю.

Тем не менее, сукин сын успел схватить меня за край рыжей формы. Вот же ж мудак.

Упав на него, я попыталась тут же подняться, но он снова рванул ткань на себя и повалил меня в сторону, после чего дернулся, желая занять позицию сверху. На ту секунду, что не могла ничего поделать, я допустила мысль того, что я ошиблась, и этот человек вовсе не хочет мне навредить. Но, видя то, как он скалится, я поняла: я не ошиблась. Я пущу этой сучке кровь, вскрою и выжгу лёгкие кислотой.

Не дожидаясь смены доминирующей позиции, я позволила существу сделать мерзость, на которую бы не решилась сама. Удивительно вообще, что у людей остались небольшие хищные клыки: они удобны для пережёвывания мяса, но в голливудской улыбке их не заметишь. Про них вообще мало что говорят, ведь они не вписываются в картинку идеального ряда зубов.

Но они все ещё острые.

Тварь вцепилась неизвестному в горло, и на языке появился приятный солоноватый вкус. Некто болезненно заскулил, и после этого резкого поворота я решила не останавливаться: отлынув от шеи, я поднялась достаточно высоко, чтобы разглядеть его лицо и понять, кто он такой.

Болезненно морщась, на меня смотрел молодой парень лет на десять моложе меня. Он был приятной наружности, но в его глазах читалась животная ненависть, и когда внутри ёкнул чужой инстинкт пощады, я поняла: оно было одержимо, прямо как я. Паразит чувствовал в нем собрата, и потому меня всколыхнула волна сомнения: такое бывает, когда человек убивает человека, и это чувство совсем отлично от момента убийства кролика.