Часть 1 (1/2)

Место, наполненное тишиной. Место, наполненное невидимым и неосязаемым. Место, где удача важнее мозгов и сильных рук.

Они потеряли контроль над всем, кроме себя самих, а мне поклоняется все, кроме меня самой. Не осталось имён и номеров, только ублюдские прозвища, сделавшие из монстров людей, а из людей монстров. Добро пожаловать на кровавый банкет, где главные гости окажутся поданы на десерт.

Я не помню, как меня зовут, но я уже где-то месяц просыпаюсь в небольшой белой комнате. Каждый день — это завтрак, работа уборщиком под дулом автомата, обед, ещё какая-нибудь работа, а затем сон. Порой бывает, что вместо этой обычной рутины меня приводят к странным существам и заставляют делать странные вещи — вроде того, чтобы убирать говно из под каменной статуи или слушать музыку через стену, смотреть в зеркало в пространство за собой и говорить с темнотой в углу комнаты, которая не растворяется даже под лучами света. Здесь нет окон и, думаю, все эти бесконечные лабиринты комнат и коридоров закопаны под землёй. Все, что я вижу — люди в халатах, люди в военной форме, такие же лохи как я в рыжих комбинезонах и твари. Твари, твари, твари, твари. Похожие на людей, на обычные вещи вроде книг, что-то, что вообще не похоже ни на что. Я видела даже новый цвет, который нельзя себе представить — как в том ублюдском ужастике.

Они говорят, что выпустят меня через месяц. Конечно же, этого не произойдет. Я вижу, что они смотрят на меня как на кусок мяса и, судя по тому, что говорят другие, я ничем не лучше паршивого убийцы или педофила. Хотя, наверное, сравнивать меня с последним было бы странно — я же женщина, кажется. Впрочем, в этом безумном мире, кажется, столько говна, что женщина, утопившая бывшего мужа в серной кислоте, вряд ли кого-то удивит.

Всегда было интересно, что происходит в конце месяца, и вот мой срок подходит к концу. Я уже трижды почти померла и однажды буквально вскарабкалась на обычную стену без каких-то особых выступов, так что мне просто интересно: дальше какой пиздец? Вылезет черт из ада и меня выебет огромная тентакля? Очень на это надеюсь, потому что ебаться хочется, а обстановка располагает только к сексу местных охранников с моими мозгами, потому что эти ебланы, блять, ничего кроме ”Хоббита” в своей сраной жизни не читали. Иначе объяснить их словарных запас из ”слышь, бля” и ”эй, бля” я не могу, хоть изнасилуйте арматурой.

Но в конце концов, музыка кончилась.

Все началось... А хер его знают, эти суки даже часы не удосужились повесить. Я никогда не выключаю свет ночью, — чтоб эти сволочи разорились на электричестве, — и предпочитаю умирать с недосыпом, но в одну из ночей, когда я вслух сочиняла матерные стишки про гомосексуалистов-надзирателей, лампа моргнула и погасла.

Первой мыслью было: ”Довыебывалась.”

Второй оказалось: ”Ну и в пизду, тратьтесь на лампочки.”

А третья пришла, когда сонная тишина разорвалась криком отчаяния и боли: ”В рот я ебала вас всех. Просто умри и не мешай спать.”

Один вопль, резко оборвавшийся, перетек во второй, а тот в мгновение утоп в водовороте криков и мольб о пощаде. Сознание, медленно впадавшее в кому, разорвалось в мгновение, понимая: до шизофрении мне ещё пока далеко. Значит, все плохо.

Первое, что пришло в голову — сидеть тихо и ждать, когда ситуация прояснится. Однако звон, резкий и оглушительный, в мгновение вытравил из мыслей все звуки, словно меня окунули головой в аквариум, где тишина отражалась от стенок, врезаясь в уши.

Звуки исчезли, а плитка потолка медленно растворилась, словно улетая в темноту космоса. Мир вокруг распался на тысячи деталей и утонул в вязкой черной темноте. Однако мои руки все ещё чувствовали жёсткий матрас, и потому тело вырвало из сознания, погребенного под распадом реальности и мыслей, воспоминания о движениях. Мышцы, казавшиеся совершено чужими, нелепо переливались под кожей, и я чувствовала их — каждое волокно и сухожилие. Я не просто ощущала биение сердца, я заставляла его сжиматься, чтобы оно не остановилось. В мире, который остался, это было не так просто: здесь лишь я и мое тело, которые я знаю наизусть. Которое знает мой мозг.

Которое знает... Оно. И оно показывает мне, как двигаться.

Оно показывает мне, где дверь и говорит, как лучше заставить руки схватиться за пластину, чтобы отодвинуть ее. Оно обещает, что поможет, и помогает: ослабевшее от страха тело с трудом сдвигает преграду в сторону. Я не вижу ничего перед собой, но оно одалживает мне знание, и теперь я могу ощутить его мышцы, услышать его сердце.

Оно идёт. Оно сходит с ума и пытается бежать, но он также слаб, как и я. Только вот зло, которому подвержены мы оба, идёт именно из него.

Оно не говорит, что оно такое, но я понимаю, что ему можно доверять. Оно молчит, предоставляя меня себе, и я этим пользуюсь, бросаюсь туда, где шевелится источник этой темноты. Мои отросшие ногти впиваются в его глотку, раздирая кожу, и он напрягает голосовые связки, словно бы он ещё не понял, что звуки бесполезны: важнее всего чувства.

Густая темнота растворяется, когда он перестает трепыхаться, и перед моими глазами снова тот коридор, в котором работники этого странного места заперли подопытных крыс. Я сижу верхом на человеке с пеной у рта, чье лицо застыло в предсмертной гримасе ужаса и боли.

Странное ощущение иной реальности исчезло, как и странная сущность, направившая меня к свободе. Красный свет резко ударил по глазам, и те невольно залились болезненными слезами, словно никогда не были под лучами, но это не было причиной для паники номер один:

Тварь оказалась на свободе, включено аварийное освещение. Значит, пиздец.

Нет, нет, нет. Эти ублюдки ставят по пятьдесят ворот на пути к книжке, при ее открытии выдающей СПИД без СМС и регистрации. Ну конечно, у них не могло все наебнуться:

— Побег объектов из зоны содержания три! — внезапно врезался в барабанные перепонки крик из ретрансляторов. — Всем оставаться на месте! Научному персоналу проследовать к выходу три, повторяю...

Голос, и без того срывавшийся на панические ноты, превратился в визг боли и хлюпанье. Такое, словно человека проткнули ножом, и лезвие вновь и вновь вгоняют в рану. И чавканье. Громкое, жадное, озверевшее, беспардонное.

Сообщение закончилось. Простая мысль пронзила череп, закрепив в нем спокойствие как единую эмоцию: выход три. Меня спасут. Я не умру. Меня точно спасут, а если этого не произойдет, я сама сбегу.

Времени на панику нет. Я и не такое пережила, верно? Я везучая, как черт, значит справлюсь. Шансы никогда не равны нулю.

Я поднялась над трупом и, смерив его взглядом последний раз, рванула в сторону выхода. Нет, все нормально, я точно выберусь. В конце концов, я пробегу через лес, наткнусь на какую-нибудь трассу, меня подберут и отвезут в Канаду. Так обязательно произойдет, потому что, блять, Бог не может быть уродом настолько, чтобы мне не везло настолько сильно.

Странное чувство сторонней поддержки исчезло, и мозг вновь заработал самостоятельно. Ещё одна дверь на пути, и теперь... Теперь надо что-то придумывать. Просто голыми руками ее сдвинуть явно не получится, так что вариант один — искать чем поддеть. Обернувшись, я оглядела коридор, и в нем не оказалось ничего подходящего: лишь одно одинокое тело и открытая дверь моей собственной комнаты. Варианта два: вскрывать труп собственными руками или громить унитаз в надежде вырвать хоть какую-то трубу из него.

Я не стала смотреть на свои руки. Под ногтями все ещё остались кусочки кожи, а кровь медленно густела на фалангах. Это не то, на чем я должна спотыкаться сейчас.

В добавок к огромному счету за электричество разъебать странной организации унитаз — тот ещё подарочек, но сами виноваты, пидоры, я не причем. Вода хлынула освежающим потоком, размывая алый цвет вокруг, но это не главное. В недрах смывочного бака удалось найти ту деталь, которой можно было поддеть сраную дверь, и после этого не осталось ничего, кроме простого плана: бежать и снова бежать. Я метнулась обратно к двери, вставляя новоявленный клин в узкую щель и надавила вес весом, что у меня вообще имелся.

И ничего не произошло.

Вообще, справедливости ради, глупо было ожидать, что я смогу открыть дверь, сдерживающую тварей, сама. Это нелепо. Это глупо. Почему я вообще об этом подумала?

Идиотизм.

Я ничего не сделала бы, даже если бы была не одна, а люди вокруг... Они молчат. Словно исчезли куда-то, остались только крики извне. И те быстро затихали каждый раз. Лучший вариант — громко заорать.

И я заорала. Так, что, блять, воздуха не хватило, и я резко закашлялась, потеряв контроль, словно та тьма, в которой отказали привычные инстинкты, ещё не отпустила меня до конца. Может, снова не попросить помочь...

Дверь слегка отошла в сторону. Резкая мысль: ”Ебанёт? Должно,” пробудила инстинкт, отвечающий за желание жить, и я отскочила в сторону. Однако вместо раскрытой голодной пасти и хищных зубов в проёме появились тонкие ветви с острыми шипами. Он медленно тянулись вперёд, разрастаясь, и стремительно разливались по полу, заполняя помещение словно вода.

Было два варианта — бежать по ним или бежать от них. Но дороги назад не было, ибо за спиной лишь тупик, и потому, поставив все на чёрное, я резко прыгнула на медленно ползущие ветви.

Растение среагировало мгновенно, обвив лодыжку и впившись в нее. Заставив крик остаться где-то в гландах, я попыталась вырвать ногу, но растение лишь быстрее стало подниматься вверх по ней. Тело медленно сковывала боль, и я хотела упасть в сторону, но побеги прочно обхватили туловище, прочно закрепив его в стоячем положении.

Никакой паники, все нормально, главное — сохранять рассудок...

Слабость разлилась по телу как паралич, словно кровь застыла, превращая ткани сплошной кусок твердой неживой материи. Боль расползалась медленно, впиваясь в каждый сантиметр кожи и раня его. Ветви ползли выше, постепенно поднимаясь к горлу, сознание било тревогу. Хотелось кричать, но воздух исчез, оставив вакуум, разрывавший лёгкие изнутри.