Глава двадцать седьмая (1/2)

Торин не считал себя романтиком.

При всей своей порывистости и эмоциональности, он мало заботился о делах сердечных. Несомненно, любовь искренняя и глубокая не была ему чужда, и ради тех, кто ему дорог, он готов был убить, но то была любовь другого рода. Он любил свою семью, своих друзей и свой народ. Любил свое наследие, свой дом и своего Творца. Он не нуждался в любви, которая приходит со встречей Единственного — любви родственной души и спутника жизни. Это чувство его не прельщало, любви в его жизни было достаточно.

В их семье романтиком был Фрерин. Это он целыми днями витал в облаках и томно вздыхал о том, каково это — найти своего Единственного. В детстве тот всегда хотел слушать истории о любви, а не о войне. Когда они стали старше, именно он часами пытался придумать идеальную бусину, чтобы однажды подарить ее своей возлюбленной. Ему потребовались годы, прежде чем он наконец создал набросок того, что соответствовало его пожеланиям. Торин до сих пор хранил тот чертеж. Рисунок уже был изрядно помятым, выцветшим и, в общем-то, совершенно бесполезным, но каждый раз, когда он пытался его выбросить, вспоминал горящие глаза Фрерина, когда тот показал брату набросок и они осознали, что им ни за что не воплотить этот замысел в реальность.

Дис подобным не интересовалась, в этом они с Торином всегда были похожи. Рядом с ними Фрерин со своими золотыми волосами и легкой улыбкой был белой вороной. Его быстрая речь и звонкий смех, словно молния, озарявшая серые небеса, были единственной причиной, которая могла заставить Дис улыбнуться, а Торина успокоиться. Фрерин источал столько света, что мог запросто заменить солнце.

Если Фрерин был солнцем, то Дис была луной. Холодная и отстраненная, самая сильная из них троих. Сообразительность и проницательность с юных лет позволяли ей с легкостью видеть как всю картину целиком, так и мельчайшие детали, которые ее составляли. Она умело использовала свой острый ум, оберегая свою семью и свой народ, и именно этот ум помог им уцелеть после падения Эребора. Многие гномы считали ее отстраненной и равнодушной из-за того, что она воздвигала незримые стены между собой и остальными, но Торин знал то, что другим было недоступно. Сердце его младшей сестры пылало так же жарко, как и у остальных, просто она тщательно это скрывала.

Если Фрерин был солнцем, а Дис — луной, то Торин хотел быть небом для них обоих. Он желал заботиться о них и озарять мир их сиянием. Могучий и отважный, на их фоне он казался лишь бледной тенью. И его это совершенно устраивало; Торин не возражал против того, чтобы оставаться на заднем плане. Его брат и сестра были великолепны, так почему бы им не купаться в заслуженном внимании? А ему было вполне достаточно их любви — его солнца и его луны — и он никогда не мечтал о большем. Семья любила его, чего еще ему было желать?

А потом Фрерин умер.

Торин думал, что познал глубины отчаяния, когда Эребор пал, но это было ничто по сравнению с потерей брата. Какая-то его часть умерла вместе с Фрерином, и он знал, что уже никогда не станет таким, как прежде. Те же изменения произошли и с Дис — его ледяная луна стала еще холоднее. Даже отношения между ними без Фрерина, который мог бы их помирить и утешить, стали натянутыми и напряженными. Троица составляла настолько целостный союз, что когда один кусок выскользнул — союз распался.

Дела пошли лучше, когда его сестра встретила Вилина. Гном был простолюдином по происхождению — обычным гончаром — но любил Дис всей душой. Его сестра, в свою очередь, дарила Вилину улыбки, которые когда-то предназначались только Фрерину. Торин не мог отказать своей сестре в чем-то столь драгоценном и потому дал им свое благословение. Когда несколько лет спустя его сестра забеременела, он с радостью воспринял эту новость, хоть и не придал ей особого значения. Он был счастлив, что станет дядей и что их род продолжится, но не давал себе труда задуматься о том, какое значение в его жизни обретет ребенок его сестры.

Вот почему он оказался совершенно не готов к чувствам, обрушившимся на него, когда родился Фили.

Можно ли любить кого-то, кого еще совсем не знаешь? Торин не задумывался об этом, пока не взял на руки своего племянника. Он смотрел на это маленькое красное сморщенное личико и чувствовал, как его сердце замирает от любви. С этого момента он захотел больше никогда не выпускать малыша из рук, только наблюдать за ним и защищать от всех опасностей в мире. Он захотел научить его держать меч, читать на их родном языке и баловать его сладостями, когда Дис отвернется. Когда через несколько лет на свет появился Кили, он ощутил ту же всепоглощающую любовь и острую потребность защищать и оберегать его. Племянники заполнили пустоту, которую оставила в нем смерть Фрерина. Они стали его солнечным светом и единственными, кто смог заставить его улыбаться и смеяться как раньше. Впервые после смерти брата Торин снова почувствовал себя целым.

Так было до тех пор, пока он не встретил Бильбо Бэггинса.

Это не была любовь с первого взгляда. На самом деле, поначалу хоббит казался ему чудаковатым и несколько подозрительным из-за своего непомерного дружелюбия. А еще он быстро приобрел весьма раздражающую привычку без страха ставить под сомнение каждое слово Торина. Но хоббит мог постоять за себя и никогда не ныл, так что жаловаться было не на что. Честно говоря, он не уделял взломщику особого внимания до злополучного инцидента с троллями, когда тот вдруг заявил, что скорее умрет, чем рискнет Фили.

Это было… интригующе.

Тот случай вовсе не сблизил его с хоббитом, но Торин невольно начал испытывать уважение к тому, кто так отчаянно защищал сыновей его сестры. Он не понимал, почему их маленькому взломщику это было так важно, но не стал подвергать сомнению благородность его намерений. Раз уж хоббит твердо вознамерился держать свое слово, то какое, в сущности, Торину до этого дело? Он по-прежнему мало задумывался о Бэггинсе, но испытал совершенно искреннюю благодарность, когда тот (снова) спас Фили от Азога. Он даже хотел с готовностью вернуть полурослику долг жизни и был несколько сбит с толку, когда хоббит настойчиво отверг его предложения.

Но все изменилось, когда Бэггинс ударил его тогда, на реке.

Хоббит был так взбешен, так уязвлен его словами, что Торин не мог не почувствовать укол вины. Он догадывался, что был не самым приятным из гномов в округе, но вовсе не горел желанием доставлять боль кому-то, кто не причинил ему никакого вреда. Взломщик тогда принял его извинения, хоть и взял с Торина обещание не мстить Трандуилу. Ощущая себя виноватым и немного пристыженным, он легко согласился. В порыве чувств он даже не заметил, как дал взломщику — Бильбо — разрешение звать себя по имени.

После этого Торин стал ловить себя за тем, что наблюдает за Бильбо. Он наблюдал, как стойко хоббит встречал все невзгоды на их пути и никогда не терял самообладания, даже когда злился. Он наблюдал, как Бильбо волновался и заботился о других, порой даже до тревожащего рьяно, и как легко подвергал себя опасности ради них. Он наблюдал, как взломщик задавал всем вопросы, и видел, как внимательно он слушал их истории, как будто они действительно были ему небезразличны. Он восхищался храбростью Бильбо и тем, как он смело противостоял даже Трандуилу, несмотря на то, что эльф запросто мог с ним расправиться. Он даже наблюдал, сколько, казалось бы, такой маленький хоббит съедал за день, и недоумевал, куда все это девалось.

Но больше всего Торину нравилось наблюдать за тем, как солнце окрашивало золотом пряди в его каштановых волосах. Он пересчитал веснушки на щеках и изучил изгиб скул. Он пытался уловить, какого именно оттенка карие глаза Бильбо, и поражался тому, как краснеют его губы, когда он их кусал. Он запоминал мелодию его смеха и мысленно исследовал дразнящий изгиб его улыбки.

Затем, в конце концов, он начал задаваться вопросом, каково бы было стать причиной этих улыбок.

Торин уже познал любовь, вот только не такую. Хоббит захватил все его мысли и мечты. Он жаждал узнать о Бильбо все — и хорошее, и плохое, и даже самое скучное и незначительное. Он хотел быть причиной его смеха и утешать его, когда тот плакал. Он хотел дать Бильбо все, о чем тот когда-либо мечтал, и горел желанием защитить его от всего ужасного и уродливого, что было мире. Ему хотелось запутаться пальцами в этих диких кудрях и проследить губами след веснушек. Он хотел видеть свою бусину, вплетенную в волосы Бильбо, и хотел стереть из сердца хоббита все воспоминания о том мертвом дураке.

Торин многого хотел в своей жизни — возвращения Эребора, справедливости для своей семьи, мести Смаугу и Трандуилу, безопасности для своего народа — но он мог честно сказать, что никогда ничего не хотел так сильно, как сердце Бильбо Бэггинса.

***</p>

— Ты мухлюешь.

— И вовсе нет. Ты просто хреново играешь в карты.

— Нет, я с ним согласен. Ты жульничаешь.

— Вранье, сплошное вранье.

— Если я сейчас выйду, то получу свои деньги обратно?

— Нет, Ори, это так не работает.

— Не волнуйся об этом. Я верну тебе твои деньги.

— Конечно вернешь, потому что ты мухлюешь.

— Ты используешь это слово, но не понимаешь, что оно означает.

Бильбо прикусил губу, чтобы не расхохотаться, наблюдая, как Ори, Нори, Глоин и Бофур играют в карты. Четверо гномов сидели в кругу с кучей монет и драгоценностей посередине. Похоже, Нори выигрывал, что, в общем-то, не было неожиданностью. Но что его действительно удивляло, так это что Бофур с Ори проигрывали, тогда как Глоин догонял Нори. Хоббит почему-то предполагал, что своего младшего брата и лучшего друга прыткий гном все же обучал правильно играть в карты. Но, судя по всему, ничего полезного в этих уроках не было.

Позади него Дори вздохнул, продолжив сосредоточенно заплетать волосы хоббита. Его косички пришли в беспорядок и растрепались после битвы, так что гном заметил это безобразие и предложил исправить. Бильбо не задумываясь принял это щедрое предложение, но быстро об этом пожалел, когда старший гном достал коробку с гребнями, бусами и другими приспособлениями для волос, предназначения которых он даже не знал.

— Тебе не обязательно это делать, — повторил Бильбо в четвертый раз за этот вечер.

— Я в курсе, — ответил Дори, не прекращая своего занятия. — Откинь голову назад, пожалуйста.

Хоббит вздохнул и сделал, как просили.

— Надеюсь, ты не вплетаешь ленточки и бантики мне в волосы.

— Конечно, нет. Тут пока не разгуляешься, — усмехнулся воин. — Нет, я пока не буду ничего вплетать в твою прическу. Мы подождем, пока твои волосы отрастут как следует.

— Ты так говоришь, будто уверен, что я останусь, — пробормотал хоббит, глядя в темноту высокого свода.

Дори фыркнул и мягко потянул Бильбо за локоны:

— Мы оба знаем, что ты не уйдешь. Это было ясно с того момента, как ты позволил Торину вплести свои бусины тебе в волосы.

Бильбо моргнул:

— Какое отношение его застежки имеют к моему уходу?

Гном внезапно прервал свое занятие, ловкие пальцы напряженно застыли:

— Они… Разве Торин не рассказал тебе, что означают эти бусины?

Хоббит осторожно покачал головой, боясь испортить незаконченные косички:

— Нет. Он сказал только, что ему нечем было закрепить концы, поэтому ему пришлось использовать свои застежки.

— Ну конечно, — пробормотал гном, возобновляя свою работу. — Балрог бы побрал этого дурня. Бильбо, пришло время для небольшого урока касательно гномьих обычаев: когда гном предлагает вплести свою бусину в чужие волосы, он, по сути, предлагает свою руку и сердце.

Бильбо замер.

— Подожди… Ты хочешь сказать, что Торин сделал мне предложение? И при этом ничего мне не сказал?!

Дори цокнул языком и одной рукой толкнул попытавшегося вскочить хоббита обратно:

— Успокойся. Нет смысла орать на него сейчас. Подожди, пока он проснется и ему станет лучше, тогда все и выскажешь.

— Выскажу, не сомневайся, — буркнул он, скрестив руки на груди. — Он пожалеет о том дне, когда меня встретил… Погоди-ка, получается, я, согласился, сам того не зная? Мы что, помолвлены?!

— Нет, — ответил гном, и Бильбо вздохнул с облегчением. — Чтобы показать, что ты согласен, ты должен вернуть ему одну из бусин, которые он тебе дал. Их ношение просто показывает, что ты рассматриваешь его предложение.

— Я вот думаю, как бы поизящнее отпинать его королевскую задницу обратно в Синие горы, — проворчал кровожадно хоббит. — Да как он посмел так меня обдурить? Если он хотел взять меня замуж, то нужно было просто подойти и спросить!

—И что тогда, ты бы согласился? — Поинтересовался Дори, заплетавший еще одну косу.

— Не знаю, — честно признался он, потому что сама мысль о том, что Торин любит его, все еще не укладывалась в голове. — Разве король может заключить брак с кем-то из простолюдинов? Или с хоббитом, раз уж на то пошло?

— Закон подобное запрещает, но Торин может легко это исправить, — ответил гном. — Все-таки есть кое-какие преимущества в том, чтобы быть королем.

Бильбо вздохнул, выбивая нервную дробь пальцами по локтю. Он не знал, что и думать. Почему Торин сделал ему предложение и ничего не сказал? Гном так планировал с самого начала или же все случилось спонтанно? И почему раньше никто не рассказал ему о значении бусин?

— Почему никто мне ничего не объяснил? — Спросил он вслух, прожигая взглядом четырех гномов, игравших в карты, поскольку в данный момент лишь они попадали в поле его зрения.

— Мы все — по глупости — полагали, что Торин сам объяснит тебе значение бусин, — ответил Глоин, не отрывая взгляда от своей руки, — а затем, в конце концов, попросит твоей руки.

— Что ж, это был последний раз, когда мы наивно предполагали, что наш дорогой предводитель хоть иногда руководствуется рассудком, — пробормотал Нори, поглаживая бороду и рассматривая свои карты.

— Думаю, об этом можно не беспокоиться; судя по тому, как кипит Бильбо, Фили скоро станет королем, — заверил их Бофур, ухмыляясь своей очаровательной улыбкой с ямочками.

От одной этой мысли Ори под всеми своими синяками побледнел:

— Я возвращаюсь в Эред Луин!

— Мы должны были догадаться, что Торин ничего не объяснил, когда он признался, что любит тебя, — пробормотал Дори, осторожно поправлявший упрямые кудри. — Ты выглядел настолько ошеломленным, что я думал, ты рухнешь в обморок.

— Это был серьезный удар, — тихо признался хоббит. — Я даже представить не мог, что Торин однажды сможет увидеть во мне нечто большее, чем друга. Просто это казалось таким… невероятным.

Бофур цокнул языком и бросил карту на пол.

— Ты должен отдать себе должное, Бильбо. Тот, кто заполучит твое сердце, будет большим везунчиком.

— Это правда. Если бы за тобой ухаживал кто-то другой, а не Торин, то я бы уже вызвал его на дуэль, чтобы проверить, достоин ли он твоей руки, — успокоил его Глоин, покосившись на карту, брошенную Бофуром.

Бильбо несколько раз моргнул:

— На дуэль? И что бы это доказало?

— Что он достаточно силен, чтобы защитить тебя, — просто объяснил Дори.

— Какая глупость. Я прекрасно могу защитить себя сам, — сказал Бильбо, сморщив нос и проигнорировав раздавшиеся насмешки и фырканье. — В Шире мы проводим не дуэли, а состязания. Для юношей это обычно состязание по выпивке, а для девушек — по танцам.

— Подожди… ты хочешь сказать, что если Торин хочет на тебе жениться, ему нужно пройти состязание по выпивке? — Уточнил Ори, подняв брови. — И кого же он должен будет перепить?

— Ну, поскольку моих родителей больше нет, а братьев и сестер у меня и не было, то, вероятно, это будут мои двоюродные братья или дяди и тети, — бормотал Бильбо, припоминая свое генеалогическое древо. — Будут два предварительных этапа, после чего он встретится с матриархом моей семьи — бабушкой Бэггинс.

Нори и Бофур поперхнулись и закашлялись, Глоин захихикал, а Ори просто молча округлил глаза.

— С твоей бабушкой? — В недоумении повторил Дори, прервав плетение кос.

Хоббит фыркнул и окинул их всех презрительным взглядом:

— Бабуля Бэггинс никогда не проигрывала в соревнованиях по выпивке за все свои сто двадцать один год. Ну что, рискнет ли кто-нибудь из вас с ней тягаться?