Глава тридцать восьмая (1/2)
(В твоем имени все сияние весны)
— Весна — это возрождение мира из зимнего праха, — объяснил отец — adar/мой король/тот, кто дал мне жизнь — в ответ на его вопрос. — Это начало новой жизни, исток всего. Моя любимая пора, когда теплые ветры приносят с собой мечты и надежды. Потому ты и получил это имя, aur.
Трандуил. Торжество весны. Даже его прозвища — aur/лучик/мое солнце/свет моей жизни — были отголосками его имени.
— Ты — мой путеводный свет, Трандуил, — проговорил отец, ласково убрав с лица белокурую прядь, чтобы оставить на бледном лбу прощальный — gwann/разлука/ты снова меня бросаешь — поцелуй. — Всегда помни об этом.
(Ты забыл)
Отец назвал его во имя надежды; вот кем Орофер — великое древо/тот, кто стремится к небесам словно ветвь/отец, в чьей тени он вынужден прозябать — всегда его считал. Надеждой и мечтой о новом времени, новом поколении. Нарекая своего сына, он выбрал значение попроще — Леголас/зеленый лист/свежий весенний побег — потому что и надежды у него были скромнее. Он назвал своего сына молодым листом, подхваченным ветром, но не упавшим на землю, чтобы пожелать ему той же стойкости.
(Ты бы никогда не обрушил на плечи Леголаса тяжкое бремя своих ожиданий и надежд, как твой отец)
Отец был лучше него. Орофер был милостив и мудр — beleg/великий и могущественный/сильный духом — и любил свой народ всем своим существом. Он не хранил обид и легко прощал врагов. Неприязнь — delu/злоба/ярость — была недоступна его пониманию.Великодушие отца не оставляло места презрению.
(В отличие от тебя, сочащегося ненавистью и гневом)
Леголас был чем-то на него похож. Зло не касалось его сердца, тьмы в нем едва хватало на простое недоверие. Он мог гневаться, драться и возмущаться, но ни за что не стал бы хладнокровно перерезать горло жене своего врага, пока тот беспомощно наблюдал бы за этим со стороны. Он не смог бы безучастно смотреть, как целое королевство обращается в пепел, слыша обращенные к нему мольбы о помощи. Ему было не понять, каково это — изнутри сгорать от необходимости — baur/жажда/одержимость/страстное желание — убивать и разрушать, чтобы заполнить зудящую пустоту в груди.
(И ты этому рад, ведь желаешь ему совсем иного)
Он всегда отличался — iâ/отчуждение/пропасть/одиночество — от своих отца и сына. Ему не полагалась любовь народа за сострадание и мудрость. Его уважали за силу и благодарили защиту; чужаки глядели на него с опасением и недоверием; дальние родичи относились к нему с замешательством и пренебрежением. Лишь одни глаза смотрели на него так, словно он своими руками зажигал на небесах луну и звезды — то были глаза его сына. На остальное ему было наплевать. Ему не было дела до остального мира и его обитателей. Все, что имело значение — сын — iâr/моя кровь/мое наследие/моя семья — любил его, и этого было достаточно.
Различия воздвигли глухую стену между ним и отцом. Даже будучи ребенком он не понимал, отчего Орофер сидит за обедом среди простолюдинов, словно среди равных; чего ради он посещает города людей и гномов без особых целей. Мудрый король так заботился о других, что во всем ставил себя на последнее место. И однажды он с готовностью сложил голову ради благополучия обитателей Средиземья.
(И лишь за одно это ты будешь ненавидеть их всех до скончания веков)
Это непонимание осталось с ним и спустя века. Полурослик — filigod/пташка/вечно хлопочет/такой крохотный — напомнил ему Орофера. Этот недомерок любил своих бестолковых козявок — Hadhodrim/гномы/дураки/земляные черви/гордые упрямцы — так сильно, что готов был умереть за них. И не важно, любили ли они его в ответ; он без колебаний шагнул бы в огонь ради их спасения. В этом совершенно не было смысла.
(Но все равно ты восхищаешься им, ведь сам на такое не способен)
Лишь по этой причине он согласился заключить союз. Не потому, что в глубине души беспокоился из-за Саурона или за полурослика, но чтобы, наконец, понять. Он желал выяснить, что за странная сила заставляет их так отчаянно сражаться ради какой-то ерунды.
(Возможно, если ты познаешь эту истину, то сумеешь простить этот мир за то, что отнял у тебя отца)
***</p>
Бильбо медленно моргнул, пытаясь сфокусироваться на нависшем над ним лице.
— Привет, Нори. Ну и вид у тебя.
Вот это наблюдательность…
Нори — с торчавшим из плеча обломком копья и стремительно растекавшейся лужицей крови у ног — фыркнул и язвительно ответил:
— Большое тебе спасибо, взломщик. Да ты и сам выглядишь просто сногсшибательно. Не каждый труп решится помериться с тобой свежестью.
— Возьми себя в руки. Завидовать нехорошо, — отозвался он, снова обессиленно смыкая веки и принимаясь растирать лицо. — Проклятье. Я все еще сплю? Ты мне снишься?
Нори неодобрительно цокнул языком и осторожно помог хоббиту принять сидячее положение.
— Не смущайся, я все понимаю. Не одному тебе моя чудесная особа является в сладких дремах. Только не говори об этом Торину, ладно? Я не вынесу еще одной отповеди.
Бильбо распахнул воспаленные глаза и с подозрением окинул взглядом сидевшего перед ним гнома:
— Нори? Неужели это и вправду ты?
— Кажется, мы это уже обсуждали, — проговорил пронырливый гном и озабоченно оглядел хоббита из-под сведенных бровей. — Что с тобой случилось? Головой ушибся?
— Ты умер. В моем сне, — выдавил он, с трудом пропуская воздух сквозь огрубевшие горловые связки. — Вы все умерли. Как и в тот раз. В другой жизни. Или в этой? Не могу вспомнить…
Нори на мгновение не мигая уставился на него своими пытливыми зелеными глазами. Затем, пробормотав что-то грубое на своем родном наречии, гном быстро вскочил на ноги. Вопреки злости, звеневшей в голосе, рука, помогавшая Бильбо подняться, была теплой и твердой. Он даже мягко поддержал хоббита, когда тот пошатнулся, а после осторожно подхватил, когда того все-таки подвели ноги.
— Полегче! Так, взломщик, обопрись-ка на меня, — велел Нори, подставив другу плечо. Бильбо охотно прижался к теплому телу и втянул носом запах кожи, дыма, пепла и грязи.
— В чем ты валялся? — Пробурчал он гному в плечо.
— Не валялся. Ползал, — поправил его Нори, начиная осторожно продвигаться к выходу из темницы, — и копал. Очень много копал. Не представляю, как Бофур и Бифур могли работать в шахтах. Мне одного дня хватило с лишком.
— Из тебя вышел бы отвратительный шахтер. Ты бы со скуки сталкивал остальных во всякие дыры, — заметил хоббит вяло.
Нори весело крякнул:
— Ты меня слишком хорошо знаешь.
Бильбо что-то неразборчиво промычал, а затем заставил себя приподнять голову и окинул взглядом темные пустые коридоры, расходившиеся во все стороны.
— А где все? Мы куда-то опаздываем?
— Да, на выход, — пробубнил гном, волоча хоббита за собой. — От этого вашего спасательства у меня поясницу ломит. Постарайся больше не влипать в такие истории, ладно?
Хоббит оскорбленно поперхнулся, оттолкнулся от гнома и тут же впечатался в стену:
— Какие глупости, я тебе не девица в беде! Подай мне меч, я буду драться!
— Ты насадишь себя на острие, пока будешь катиться с лестницы, — сухо ответил Нори, осторожно подхватив хоббита под локоть и вернув в прежнее положение у своего плеча. — Держись рядом, пока мы не выйдем к остальным. Столько трудов сгинет напрасно, если ты сейчас помрешь!
Полурослик продолжал пыжиться и ткнул друга локтем под ребра:
— Я бы не упал с лестницы…
— Ну конечно нет, — согласился гном на удивление легко.
— Вот именно, — буркнул Бильбо и потер глаза свободной рукой. — Как же я устал. Стоп, а отчего я так устал? Нори, кажется, я не выспался.
Гном нетерпеливо шикнул на него и склонил голову набок:
— Отоспишься, когда мы выберемся отсюда. А теперь помолчи минутку. Я пытаюсь слушать.
Бильбо мигнул и тоже склонил голову набок. Сосредоточившись, он различил вдалеке глухой грохот множества бегущих ног.
— Нас кто-то встречает?
— Не совсем, — напряженно ответил Нори и потянул его в боковой переход.
Хоббит послушно брел за ним по запутанному лабиринту темных коридоров, отрешенно гадая, как же его друг умудряется ориентироваться среди этих совершенно одинаковых проходов.
— Ужасная планировка, — пробурчал он сам себе, презрительно шмыгнув носом. — Моего батюшку от такого хватил бы удар…
— Да что ты там бормочешь? — Встревоженно покосился на него Нори. — Нужно как можно скорее показать тебя Оину.
— Оину? — Повторил он — съеден заживо чудовищем; его крики до сих пор звенят у Бильбо в ушах — нерешительно. — Он тоже еще жив?
Нори застонал:
— Что б меня Махал жахал…
— Звучит вкусно. Что-то такое я пил… Это ведь похоже на эль? Подожди, а это не джин? Нет-нет-нет… Но точно же не вино?
Нори ничего не ответил, но напряженные пальцы стиснули локоть хоббита еще сильнее.
Спустя какое-то время вереница коридоров вывела их к лестничному пролету. Благодаря стараниям Нори спуск дался им без особых приключений. Достигнув окончания лестницы, они с удивлением обнаружили дожидавшихся их гнома и эльфа.