Одного поля ягоды, правда разной зрелости (1/2)

- Ты просто представить себе не можешь, как это оскорбительно, узнать о том, что мой родной брат женился именно таким образом, - Воропаев отчетливо видел, что сегодня Кира явно была под успокоительными, глаза ее были немного сонными, а общее состояние словно бы заторможенным. Он протянул руку, чтобы коснуться ее ладони, по тому, как она попыталась ее убрать, было видно, что контакт она позволять не собиралась, но, попросту не успела. Александр все-таки накрыл ее ладонь своей.

- Да, я поступил неправильно, и я прошу у тебя, как сестры прощения, но, если бы я пригласил тебя, ты превратила бы все в жутчайший фарс, - она пробует выдернуть руку, но движение выходит вялым и неловким, удержать ее не составляет проблемы, и он держит, принимаясь перебирать ее пальцы, - ты не желаешь принимать мой выбор, рассказываешь мне, как я не прав, хочешь сама решать с кем я буду счастлив, - он делает паузу, в ожидании чего? Наверное, чуда, что вот именно сейчас она прозреет, глаза ее распахнуться, и она поймет… Вместо этого, Кира смотрела на него с осуждением и непониманием, даже сонный вид не снял недовольство с ее лица. Печально. Руку ее пришлось отпустить, чтобы не сжать слишком сильно ненароком. Ведь сейчас, благодаря ее немного заторможенному виду казалось, что если сделать ей больно, то это простимулируем мозговой процесс и осознание некоторых факторов произойдет быстрее. Превратное, неправильно, совершенно не работающее в реальности ощущение, от которого было правильнее отказаться.

- Ты пытаешься во всем обвинить меня? Как это удобно, - Кира сплетает руки на груди, чтобы у него больше не было соблазна коснуться ее, - ты говоришь, что позвал бы меня, если бы я одобряла твой… брак. Но, Саша, ты даже не понимаешь, что ты сделал, - она все-таки проявляет немного эмоций, и даже взмахивает рукой, возвращая-таки вторую на стол, - мало того, что это все фарс, и ты устроил себе невыгодный и неравный брак, ты еще и утаил это от меня, и не просто от меня, ото всех! Как ты собираешься вводить ее в свет, если не удосужился проследить за тем, чтобы все знали, что она твоя супруга, или ты все-таки стесняешься? - она спрашивает это едва ли не с надеждой. Воропаев хмурится, нет, все-таки их матушка очень хорошо поработала с мозгами Киры. Ну почему, почему он не обратил на это внимание раньше? Вина захлестывает его с головой, ведь он мог бы помочь ей еще тогда, и не только он, но и Кристина. Это всегда было частью его боли.

- Кира, ты хоть сама себя слышишь? - спрашивает он как-то обреченно, - какой свет? Уже прошло время селекции среди homo sapiens, нужно выбирать человека, а не сословие, понимаешь? - он пристально смотрит ей в глаза, - я не обязан признавать ее перед кем-то кроме себя. Просто на следующем вечере, куда мы выйдем вместе, она уже будет представлена как моя супруга и все, этого более чем достаточно. Пойми, ты единственный человек, который здесь все усложняет.

- Прекрасно, виновата снова я? - Кира вскидывать брови, до боли знакомо, точно один в один выражение лица их мамочки, когда она была крайне ними недовольно. То есть, всегда, - как хорошо вы устроились, и ты, и Крис, вы у нас ангелы на небеси, а я так… семейная сумасшедшая. Так выходит?

- Выходит так, как ты того хочешь, - не соглашается с ней Александр, - с одной стороны тебе очень хочется, чтобы все было так как нам завещала мама, но, Кир, она жила в иллюзии, пойми.

- Ты говоришь в точности так, как мой доктор, - она вдруг ни с того, ни с сего откидывается назад, совершенно расслабляясь, словно то, что разгоралось как скандал, вдруг просто тает на глазах, - интересно, он рассказывает вам, как у нас проходят сеансы? - она смотрит пристально, и, словно бы, с опаской.

- Не понимаю, почему твой доктор должен о чем-то таком делиться с нами, - Воропаев качает головой, - я понимаю, что ты подозреваешь Кристину, но, поверь, она не настолько сумасшедшая. Мы оба хотим, чтобы ты поправилась, это не имеет совершенно никакого отношения к тотальному контролю, который видится тебе на каждом шагу. Насколько я знаю, Назаров замечательный психолог, зря ты его обвиняешь, - он собирается сказать что-то еще, но, замечает, как Кира улыбается легко, мягко. Александр теряется на секунду.

- Я знаю, что он хороший, не стоит давать ему дополнительную рекламу, - Воропаева все еще пугает такая резкая смена настроения его сестры, но он старается это никак не комментировать, - просто хотела посмотреть, и еще раз увериться, что вы не пытаетесь держать руку на пульсе, так сказать.

- Я признаюсь тебе честно, мне бы очень хотелось держать эту самую руку на твоем пульсе, - Александр приподнимает правую руку вверх, шевеля пальцами в воздухе, - я переживаю за тебя, ты дорога мне, я хочу, чтобы тебе стало лучше.

- Роман Евгеньевич говорит, что я должна признать свою болезнь для того, чтобы ее можно было лечить, - она скалится, на этот раз, словно бы, самодовольно.

- Как я понимаю, ты не собираешься ничего признавать, - Воропаеву становится даже страшно от того, что он уже знает ответ на поставленный вопрос. Нет, так они далеко не уедут. Кире нужно заняться собой всерьез, она же не может постоянно сидеть на препаратах. Хотя, как пояснила ему Кристина, некоторые люди лечатся от схожих приступов годами. Но, ему, как любящему брату, хотелось бы, чтобы она излечилась быстрее. Это было логичным, абсолютно нормальным желанием.

- Мне нечего признавать, потому что я совершенно здорова, - на этот раз Кира говорит об этом уверенно, без ноток истеричности, - та проблема с неконтролируемым гневом, которая у меня была, не то чтобы разрешилась, но, находится на своей определенной стадии к этому. А то, что он пытается копаться у меня в мозгах, относительно моих так называемых детских травм - это бред. Но, я стараюсь сочетать приятное, с полезным.

- Под полезным, я так понимаю, ты видишь свое лечение от приступов, - логично предполагает Александр, и сестра подтверждает его слова кивком, - ну и что же тогда в ваших сеансах приятного, если ты морочила голову Кристине несколько дней, что не желаешь посещать этого терапевта?

- Мне иногда кажется, что благодаря моим надуманным травмам, он лечит свои, - Кира даже позволяет себе рассмеяться, несмотря на легкую общую сонливость, сейчас она кажется бодрее, чем в начале диалога. Возможно, помогает выработка адреналина, которая происходит в случае конфликта, они были к этому крайне близки.

- Значит, ты как добрый самаритянин, помогаешь ему помочь самому себе? - Воропаев даже не пытается изменить ее мысли по этому поводу, пусть думает что хочет, лишь бы продолжала посещать сеансы. Несмотря на то, что Кира, казалось бы, не изменилась за это время, и он, и Кристина видели в ней продвижение. И не только в том, что она больше не пыталась выместить свою злость на нем, неуловимые уступки, отходчивость, пусть и со скрипом, самая капля критического мышления.

- Можем считать и так, - она отворачивается к окну, чтобы немного отвлечься от разговора, а затем добавляет, все еще не глядя на брата, - ситуация с твоей свадьбой остается для меня нерешенной, Я не собираюсь признавать эту Пушкареву твоей супругой, но, так и быть, я не буду выносить сор из избы и трясти нашим грязным бельем на потеху публике. Я думаю, через год ты одумаешься и сам, - на этот раз она разворачивается, чтобы заглянуть ему в глаза, - прошу только об одном, с детьми не торопитесь, хорошего в этом точно ничего не будет.

Она снова отворачивается, а Александр не собирается комментировать ее слова, самое главное он сказал ей еще в начале встречи, если она попытается хоть словом или пол словом обидеть Катю, не говоря уже о каком-нибудь физическом влиянии, она об этом крупно пожалеет. А тема детей, так удачно поднятая сестрой, пока остро для Воропаева не стояла. Не потому, что он не хотел, он никогда не был глупым, он прекрасно понимал, что для Катерины вытащить компанию из того кризиса в которой она попала, было делом чести. По их предварительным расчетам, на это следовало потратить от полутора до трех лет. К сожалению, в это время дети не вписывались ни под каким соусом. Нужно было ждать. Александр ждать умел, умел быть упорным, особенно тогда, когда мог получить все, чего больше всего желал.

Она была просто невероятно страстной, он едва поспевал за ней и за ее жаром, складывалось ощущение, что она хотела быть везде и сразу, касаться, ощущать касание. С ней невозможно было нормально поцеловаться, потому, что губы, которые секунду назад оказались на его губах, тут же скользили вниз по челюсти к шее, на ключицу и ниже… она целовала его без остановки и у него не получалось усмирить ее ни объятиями, ни поцелуем. Она постоянно перекатывалась наверх, чтобы прижать его к постели, чтобы всем своим телом утвердить над ним власть. Ему никогда не нравилось быть снизу, привычка доминировать, усилить давление, прижать, с этим было крайне сложно бороться. Но, ради нее он старался, очень сильно старался, и даже научился получать от этого огромное удовольствие. Вот и сейчас она неустанно целовала его, словно не зная, как остановить в себе это желание, и перейти к чему-то… чему-то… пришлось все-таки перекатиться вместе с ней по кровати, подминая ее под себя. Катя дышала тяжело, глаза ее были широко распахнуты, и она дрожала. Она попробовала снова податься вверх, инициировать поцелуй. Александр прижал ее сильнее, немного фиксируя.

- Ты так торопишься, словно на пожар, - он улыбается, замечая, что она краснеет не только от желания, но и от смущения. Красивая, и вся его. Он наслаждается этим моментом обладания, такая красива и вся его.

- Я никуда не тороплюсь, - буквально задыхается Катерина и ему становится даже немного смешно. Нет, они далеко не в первый раз любовью занимались, но, чтобы в ней было столько одержимости… раньше он этого особенно не замечал.

- А у меня такое ощущение, что ты торопишься просто безумно, - он проводит своим носом вдоль ее, заставляя ее дрожать еще сильнее, - тише, хорошая моя, тише.

- Мне просто стало страшно за тебя, просто стало страшно, - признается она ему, и глаза ее закрыты, он выдыхает в губы со смехом и восхищением. Да, так за него никто и никогда не боялся… ну, ладно, может Кристина, и то, когда он был еще ребенком. Это оказалось приятно. Глупо, но приятно, и сейчас он мог без зазрения совести наслаждаться этим. Но, ему претило, что его женщина испытывала страх.

- Если ты думаешь о Кире, то очень зря, - успокаивает он ее, мягко и осторожно втягивая ее нижнюю губу в рот, чуть посасывая, - она ничего не сделает мне…

- Она может, ведь ты… - но, Александр не собирается позволять Катерине говорить. Он снова ласкает ее губы, не углубляя поцелуй. Они такие нежные, податливые, она пробует шептать ему что-то, в перерывах между ласками. Воропаев ощущает, как дрожь ее сперва проходит, а потом снова возвращается. Но, это уже совершенно иная волна, это желание, чистое, не замутненное страхом или волнением. Хорошо.

- Тебе не нужно больше бояться, - продолжает шептать он ей в губы, отрываясь от них, правда, крайне неохотно. Как вообще можно от нее оторваться? Это же невозможно! Нереально! - я буду в безопасности, ради тебя в безопасности, веришь?

- Саша, - она выдыхает, и на этот раз притягивает его в поцелуй, касаясь его губ язычком, чтобы углубить поцелуй, и он поддается, позволяет, и сам целует так, что она тихонько стонет. Какая же она отзывчивая, ласковая… ему хочется еще и еще. Он позволяет своим рукам пуститься в путешествие по ее телу, прижимаясь к ней еще сильнее, буквально сходя с ума от желания. Как можно так сильно хотеть то, что уже названо твоим? Он не знал. Но, от этого их близость от раза к разу оставалась столь же острой, столь же особенной. Каждый раз, словно первый, и каждый раз словно последний.

Потом они просто лежат рядом, и у Катерины, наконец, появляется возможность оформить вербально все свои переживания.

- Ты не думай, что сомневаюсь в том, что ты можешь защитить себя сам, - уверяет его она, но при этом старается в глаза ему не смотреть, она смущенно трется носом по его груди, - просто, когда ты с Кирой… мне кажется, что ты готов терпеть от нее… Ты Кристину за ее выходки, куда как менее опасные, и то отчитываешь, а с младшей сестрой ты бережен как с фарфором, - пальцы ее скользят к бледным тонким шрамам на его животе, принимаясь их поглаживать, лаская. Александр накрывает ее руку, чтобы прекратить это сладкую пытку. Он понимает, что она действует скорее инстинктивно, чем продуманно и специально, поэтому не стоит переводить их разговор в порыв страсти. Воропаев гладит ее пальцы, перебирает их, дивясь тому, что они у нее снова прохладные. Лягушка. Его лягушка.

- Я и к тебе отношусь как к фарфору, - заходит он с совершенно другой стороны. Катерина вздыхает, снова принимаясь тереться об него лицом. Видно, думает, что он не собирается говорить с ней о Кире. Да он и не хотел, точнее, не собирался, точнее, не должен был, а еще точнее не считал это правильным. Но… - пойми, лягушка, - он принялся накручивать прядь ее волос на указательный палец, - с Кирой все гораздо сложнее. Когда мы были маленькими, у нашей маман был бзик, жажда создать из нас идеальный пример аристократической семьи. Мама была просто помешана на высшем свете, высшем обществе, всем, что ставило ее над другими. Она уговорила отца купить нам “родословную”, совершенно поддельная вещица, правда, безумно дорогая, не подкопаться. По ее мнению нам досталась слишком звучная фамилия - Воропаевы. Она не могла смириться с тем, что у нас нет никаких именитых корней, так что их пришлось придумать в срочном порядке.

- А у вас, и правда, нет никаких именитых корней? - Катерина приподнимается, чтобы заглянуть ему в глаза, она проводит пальцем вдоль его щеки, так нежно, так ласково.

- Правда, - Александр тихо смеется, подставляя лицо под ласку еще больше, - я проверил это все сам, лягушка, даже несколько раз, мы не более родовиты, чем дворняжки, - она прекращает поглаживания и он открывает глаза.