Истина, открытая по ошибке, лучшее оправдание этой ошибки (1/2)
Больше всего в поцелуе ей нравилось забирать инициативу. Начинать ласку первой она все еще невероятно стеснялась, а вот перехватить главенство в поцелуе потом, было просто невероятно. У нее сердце пускалось в бешеный скач, когда она ощущала, как мужчина такого напора, такого характера позволяет ей… просто позволяет. Она охватила его лицо руками, старательно повторяя то, что только что делал он сам. Сперва она чуть прикусила его нижнюю губу, а затем чуть втянула ее в рот, посасывая. Александр простонал в ее губы, прижимая к себе. Они стояли так близко, что она ощущала его возбуждение. Ее это пугало и будоражило одновременно. И нет, это был не страх близости как таковой, Екатерина Пушкарева не боялась слова секс, да и самого процесса не страшилась, ее больше смущало то, что ей придется снять с себя все это великолепие и тогда… Ей казалось, что именно тогда, когда она снимет с себя все это, пропадет та магия, которая окружала ее до этого момента. Просто растает без следа, и больше никогда не появится. Сегодня она видела в глазах Воропаева не только привычное одобрение, восхищение и ласку, сегодня она увидела страсть, нет, жадность, буквально голод, и ей так хотелось, чтобы этот голод был в этих безумных, карих глазах всегда. Ей хотелось вызывать у него это самое желание. Да, сейчас он желал ее, буквально жаждал, как страждущий в пустыне глоток воды. Его руки блуждали по ее телу, то зарывались в волосы, то привлекали поближе, то проскальзывали под жакет, но при этом он не сделал ни единой попытки снять с нее этот предмет одежды. Она прижалась к нему еще теснее, стараясь стянуть с него пиджак. Александр позволил ей это, помогая лишить его такого привычного, едва ли не защитного предмета одежды. Но сам снова не предпринял ни малейшей попытки помочь ей с ее жакетом. Катя убрала от него руки, стараясь не разорвать поцелуй, и принялась тянуть с плеч преграду, мешающую коснуться ее кожи.
- Стоп, - Воропаев разрывает поцелуй, немного отстраняя от себя Пушкареву, - нельзя.
Катя замечает, сколько решительности в его поджатых губах и напряженной челюсти, но глаза, глаза его смотрели с таким желанием, буквально жадностью, что она попросту не верит, что он может отказаться. Может, она и не искусная любовница, и опыта у нее не так уж и много, но в его случае было крайне сложно не понять, что он хочет. Тогда, почему же он говорит ей нет?
- Почему нельзя, - Катерина облизывает губы, испытывая необходимость поцеловать его еще раз и еще, ей даже сложно смотреть ему в глаза, взгляд то и дело соскальзывает на его рот, который еще несколько мгновений назад с таким напором терзал ее собственный, - почему нельзя, если ты… если я… если мы… Если мы этого хотим. Ведь, мы же хотим?
Когда Воропаев закидывает голову назад, она теряется на короткий миг, что же такого она сказала, что ему вдруг стало так смешно?
- Ты просто невероятна, просто неподражаема, - качает он головой, старательно переводя дыхание, - Боже, я никого так не хотел, - заявляет Александр ей в лоб, и Катя ощущает, как щеки ее становятся горячими, от этого признания.
- Тогда я еще больше не понимаю, почему нет, - Катерина хмурится, но Воропаев касается морщинки между ее бровями, стремясь ее разгладить.
- Ты прекрасно знаешь, что я не рыцарь ведь так? - спрашивает он, не требуя при этом ответа, - я никогда себе не отказывал в чувственных удовольствиях, возможно, даже слишком часто. Но сейчас, - он ласкает пальцем контур ее лица, вздыхая, словно решаясь на что-то заведомо проигрышное, - я сделаю все правильно.
Катя хочет спросить, что он собирается делать правильно, но Александр отступается от нее, подхватывая свой отброшенный пиджак, извлекая на свет белый крохотную коробочку, тут же распахивая ее легким движением пальцев.
- Давай руку, я делаю мое предложение еще более официальным, - но слова Воропаева проходят буквально мимо нее. Она испытывает просто колоссальную растерянность, так что ему приходится брать ее руку в свою и водружать на законное место крохотное колечко, что играет радужным отблеском в искусственном свете комнаты, - как хорошо, что я делаю это в своем доме, - качает головой Александр, комментируя ступор Пушкаревой, - тут хоть можно без чужих глаз подождать, пока ты отомрешь, и сможешь нормально отреагировать.
- Я не могу, - Катя разглядывает украшение, - это же дорого, я…
- Ты что не можешь? Принять от меня подарок, или замуж за меня пойти? А то, я что-то нервничать начинаю, - Воропаев совершенно спокоен, на губах его довольная, сытая улыбка. Совершенно не похоже, что он испытывает некое волнение, даже малейшую его толику. Катерина сглатывает.
- Замуж могу, - и Александр немного прокашливается, явно пряча за этим попытку сдержать смех, - а вот подарок…я просто…это и так слишком. Думаю, не стоит, - говорит она, но ей совершенно не хочется снимать с пальца этот символ его привязанности, его признания, просто его символ. Колечко выглядит простеньким и совершенно не вычурным, ей нравится просто до безумия, но…
- Замуж могу, а подарок не могу, - Воропаев все-таки смеется, привлекая Катю в свои объятия, целуя ее в макушку, - Господи, я с тобой столько смеюсь в последнее время, что даже сам с себя в шоке, - он выдыхает, согревая ей волосы своим дыханием, а потом добавляет, - кольцо принять придется. На днях я хочу, чтобы ты организовала мне встречу со своими родителями.
- Зачем? - Катя делает шаг назад, чтобы взглянуть в глаза мужчине, - ну, я имею в виду, что я понимаю зачем, но… уже?
- Ну да, - кивает Александр, даже не поддевая ее за, действительно, глупый вопрос, - мне пора у отца твоего разрешения спросить. Мне оно, конечно, уж прости, без надобности, но соблюсти правила приличия я просто обязан, - он скалится довольно и даже сыто, словно уже знает, как все пройдет и почему.
- Значит, ты хочешь соблюсти все правила приличия? - Катя чуть склоняет голову к плечу, принимаясь поигрывать пуговицей на рубашке мужчины. Он накрывает ее руку своей, останавливая ласку-провокацию.
- Совершенно все, - он склоняется к ней низко, чтобы поцеловать ее в губы коротким, но нежным поцелуем, - поэтому до десерта в этом случая я доберусь исключительно после свадьбы, каким бы сладкоежкой я ни был.
- Но почему? - Катя испытывает просто колоссальную дозу недоумения, - ведь если мы, ну… ты и я, мы оба хотим, зачем ждать до свадьбы?
- Затем, - он целует кончики ее пальцев, - что не только мне хочется сладкого, - и она ощущает, что румянцем смущения начинают гореть даже уши, - я перестраховываюсь, чтобы ты даже не подумала от меня сбежать. А крепче интереса, может удерживать только желание, ты согласна? - Воропаев снова склонился для поцелуя, но Катя успевает возмущенно ответить:
- Если нам нельзя, зачем же было меня водить на такую выставку?
Вместо поцелуя Александр просто хохочет.
Катерина сперва совершенно слепнет, когда они делают шаг из ярко освещенного зала для приема в выставочный. Она даже останавливается на миг, но голос Александра за спиной буквально подстегивает ее:
- Не бойся, я рядом и никуда не отойду, - обещает он, лаская своим дыханием ее ухо, - давай, нам вон туда, - Воропаев осторожно подталкивает ее в нужном направлении, позволяя Кате, наконец, заметить спереди светящиеся прямоугольники. Первой картиной оказывается произведение Пабло Пикассо “Авиньонские девицы” и Пушкарева даже выдыхает с легким облегчением. Стиль Пикассо не располагает к графичности, и, любуясь рваными резкими линиями, Катя буквально не замечает наготы красоток, которых изображал великий художник.
- Знаешь, в чем прелесть темноты? - руки Александр сильнее прижимают ее, а дыхание возле уха кажется практически потусторонним, - в темноте ты не замечаешь других людей, и кажется, что этот показ только для нас, исключительно для нас, - губы его обжигают ее висок, и она позволяет увлечь себя к следующему шедевру.
В очередной световой рамке их ожидает “Девушка на коленях” Эгона Шиле. После Пикассо эта картина заставляет Катю покраснеть. Все так… откровенно, открыто, доступно, бесстыдно. Девушка наверняка знает, что художник рисует ее в этот момент и от того прогибается еще призывнее, еще жарче. Она облизывает пересохшие губы, разглядывая картину, и даже немного вздрагивает, когда Александр снова принимается нашептывать ей на ухо.
- Говаривают, что Шиле был болен, это была страсть к собственной сестре, которая и стала его эротическим видением, пока он не переехал в Австрию, где, вместе с Климтом, они отдавались всей страстности богемной жизни. Он умер, когда ему было всего двадцать семь, но, если верить истории его жизни, он успел сменить просто бессчетное количество любовниц. Умер, правда, не от сифилиса, а от банального гриппа, но, кто мы такие, чтобы осуждать его, тем более он до сих пор считается весьма скандальным. Его работы практически не выставляются, вполне справедливо считаясь порнографией. Я даже не знаю, что пришлось пережить Юлиане, чтобы устроить его показ здесь и сегодня.
- Неужели ты знаешь все на свете? - удивляется Катерина, продолжая смотреть на развратную девушку на картине Шиле. Она не поворачивается к Александру по двум причинам. Во-первых, она все равно не увидит его смеющийся взгляд, а во-вторых, ей, совершенно глупо, кажется, что он обязательно заметит, как она краснеет от тех мыслей, что невольно посещают ее голову.
- О, поверь мне, - его губы ласкают ее ушко, настолько близко он прижимается к ней, - я, к примеру, не знаю, как я переживу этот вечер. Пошли.
Катя повинуется ему, позволяя провести себя к следующей картине, где их ожидает хороший друг Шиле, Густав Климт со своей “Даной”.
- Мне всегда нравились картины Климта, - замечает Катерина, любуясь работой с особым наслаждением, - не то, чтобы у меня была возможность увидеть оригинал, но я часто смотрела в библиотеке фотографии, а также репродукции в разных магазинах и офисах. У него все всегда такое… теплое. Особенное, согревающее… Когда я вижу эти картины, то у меня словно вот здесь, - она касается солнечного сплетения, совершенно забываясь, что мужчина не видит этого жеста, - у меня разгорается уголек.
- Здесь, это где? - она слышит улыбку в словах мужчины, и, касаясь его руки, поднимает ее к тому месту, куда прикладывала свою ладонь еще миг назад. Наверняка, при других обстоятельствах, другой ситуации, она бы никогда,… Но ведь сейчас никто не видит. Они даже друг друга не способны видеть. Разве это не идеальный момент для… для… да, для чего угодно.
- Здесь, горячо становится здесь, - выдыхает она, прикрывая глаза, когда Александр проводит носом вдоль ее щеки, а затем губы его скользят по ее виску.
- А у меня, - голос его хриплый, немного загнанный, - там становится горячо, когда я вижу тебя. Всегда вижу, а не только сегодня. Всегда.
Катя считает, что говорить ей такое нечестно, совершенно нечестно, потому что ей хочется наплевать на все условности и поцеловать его со всей страстью. Она заворачивается в кольцо его рук словно в защитный кокон, прижимается к нему теснее, мечтая только об одном - чтобы этот вечер поскорее закончился, и они отправились к нему на обещанную чашку чая. А там,… в конце концов, Кристина не зря презентовала ей такое красивое белье, Да и сам Александр пригласил её на эту выставку тоже не зря, разве это не способ намекнуть ей на то чтобы они стали гораздо ближе? Сейчас ей кажется что она была давно согласна, с самого начала с того момента как увидела каким разным бывает Александр, что у Воропаева много личин, и что влюбиться она может в каждую.
- Пойдем, - он неумолимо тащит её вдоль стены к следующему экспонату, хотя она готова увлечь его в противоположную сторону и сбежать отсюда прочь, несмотря на то, что может разочаровать Кристину своим поведением или даже обидеть Юлиану, что так старалась, создавая антураж этой выставки.