Часть 1 (2/2)
— Держи, — он протянул ему визитку, которую достал из кармана пальто. Чуя покрутил её в руках: на белой карточке можно было увидеть его имя, номер телефона и электронную почту. Независимый журналист, надо же. Пока он разглядывал визитку, Дазай уже отсчитал нужную сумму и положил деньги на стойку рядом с кассой.
— Напишешь статейку про мое бюро?
— Легко. Напишу, что её хозяин выглядит как маленький мальчик, а ругается хуже сапожника.
— Пф, — Чуя снова фыркнул и отвёл глаза, поднимаясь из-за стола. — Ну и не надо.
— А похоронной церемонией ты тоже один занимаешься?
— Нет, я только изготавливаю гробы и надгробия. У меня контракт с одним крупным похоронным бюро, остальное на них.
— Как интересно, — Дазай достал из кармана блокнот размером с ладонь вместе с ручкой и что-то записал. Даже улыбка с его лица пропала впервые с того момента, как он перешагнул порог. — До скольких ты сегодня работаешь?
— Это тебе зачем?
— Ну, ты же хочешь, чтобы я написал статью о твоём местечке. Хотел обсудить всё это после работы, чтобы сейчас тебя не отвлекать.
— У меня на сегодня планы, — разве замечание про ругань не было завуалированным отказом? — Смогу только завтра поговорить.
— Отлично, — Дазай улыбнулся уголком губ. — Позвони мне завтра утром, договоримся о встрече.
— Ага…
С этими словами Дазай вышел из магазина, хлопнув дверью и помахав Чуе через стекло.
Пиздец.
После такого нужен перекур, обязательно и срочно.
Схватив со стола пачку сигарет и зажигалку, Чуя вышел на улицу — внутри слишком много древесины и легковоспламеняющихся материалов. Прошёл всего несколько шагов до ближайшей скамейки и устало уселся на неё, щёлкнув зажигалкой.
А теперь ещё раз, всё по порядку.
Этот человек только что заказал гроб для себя, даже не зная, когда именно умрёт, а потом согласился написать статью о магазине ритуальных товаров Чуи. Чего, блять?
Кто вообще покупает гробы для себя? Неужели у него нет ни друзей, ни семьи, ни хоть кого-нибудь, кто смог бы позаботиться о нём после его смерти? Он действительно считает, что последние дни своей жизни нужно тратить на заказ гроба и планирование похорон? Почему бы не потратить их с настоящей пользой? Ну, поездить по миру там, например, сделать то, о чём всегда мечтал, но откладывал, прыгнуть с парашютом, ограбить банк, или что там обычно делают люди, когда узнают, что скоро умрут… что угодно, но не это.
Ещё и статью писать собрался! Чуя ещё мог понять, почему он планирует свои похороны, хоть и с трудом — мало ли, может, он действительно настолько одинок, но работа! Серьёзно, что ли? Если бы Чуя узнал, что может умереть хоть завтра, он бы послал эту работу, все свои незаконченные заказы и долги нахуй, навестил сестру, надрался в хлам на пару с Тачихарой, забыл обо всех проблемах и доживал остатки своей жизни, действительно ею наслаждаясь. Не думая о том, чем платить за квартиру в следующем месяце, не думая о последствиях своих действий, не думая ни о чём. Снял бы все свои скудные сбережения со счёта в банке и потратил за одну ночь. Купил бы то самое вино стоимостью в две его месячные зарплаты, угнал мотоцикл, на который всё никак не мог накопить, гонял бы по городу… блять, да он бы в последнюю очередь думал о том, чтобы написать статейку по первой (шуточной!) просьбе какого-то мудака, с порога покрывшего его матом, или о том, что с его телом будет после смерти. Но этот Дазай, похоже, либо законченный альтруист, либо просто идиот. Ещё неизвестно, что из этого хуже.
Докурив первую сигарету, Чуя, не думая, достал вторую — одной ему не хватило для того, чтобы оправиться от этого, мягко говоря, странного покупателя. Может, конечно, покупка гроба для себя — это не такая уж и редкая практика, но, столкнувшись с этим впервые, Чуя знатно прихуел.
Нужно возвращаться к работе. Чуя вернулся в свою мастерскую, пытаясь не думать о своём новом знакомом, если можно так выразиться, и продолжил работу над гробом, который всё никак не доделает уже второй день. Обычно он успевал сделать два, а то и три (если очень постараться) гроба за один день — в крайнем случае, начать вечером, и закончить изготовление следующим утром — и темп сбавлять было нельзя. Гробовщик — одна из тех немногих профессий, которая не терпит медлительности ни в каком виде.
Закончив обработку отдельных деталей, Чуя принялся собирать каркас: для начала отметил, куда именно на каждой детали должен прийтись шуруп; на готовый каркас закрепил все панели с помощью саморезов; собрал крышку из деталей, что уже сделал прошлым вечером. Теперь конструкция хотя бы была похожа на гроб — совсем некрасивый, и выглядящий, скорее, как ящик для трупа, но это тоже временно.
Перед тем, как начать заниматься внутренней обивкой, Чуя решил пройтись по магазину, просто чтобы немного размяться. Пусто, как всегда. Наверное, если бы непривыкший человек оказался в этом месте, даже испугался бы. Работать одному, в окружении пустых гробов… даже тишина в магазине сейчас стояла гробовая. Комната, в которой он общался с покупателями, выглядела даже более угрюмо, чем мастерская — если в ней хотя бы были самые разные материалы и инструменты, то приёмная по всему периметру была уставлена примерами работ Чуи. Тут были и дорогие, вычурные гробы, и простенькие, достаточно дешёвые. Большие и маленькие, украшенные и нет. Гробы, в которых умершие лежали во время отпевания, где с ними могли попрощаться близкие, и совсем незамысловатые, непосредственно для кремации. Хотя покойники находились в магазине Чуи совсем недолго, но смерть в этом месте так и витала.
Только он вернулся к работе, так из приёмной снова донёсся звон. Блять, вот не могли они на две минуты раньше прийти?
Чуя вышел из мастерской, куда только что заходил, и поприветствовал новую заказчицу. Эта девушка действительно была похожа на ту, кто ещё не оправился от горя утраты: бледное лицо, на контрасте с длинными чёрными волосами кажущееся совсем белым, впалые щёки, красные, заплаканные глаза. Похоже, эта потеря давалась ей очень тяжело. Бедная.
К сожалению (или к счастью), оказание психологической поддержки в обязанности Чуи не входило — даже за дополнительную плату. Он мог только выразить сочувствие, да и это чаще делал молчаливо. По опыту он знал, что от всех этих соболезнований лучше не становится ни на каплю.
Девушка выбрала один из классических вариантов: чёрный гроб из кедра, изнутри обтянутый белым атласом. Казалось, ей было так плохо, что хотелось поскорее закончить этот разговор, и на все вопросы Чуи она только кивала или слабо мотала головой. В какой-то момент ему даже показалось, что она вот-вот потеряет сознание, но этого не случилось.
Большинство посетителей Чуи находились где-то между Дазаем и этой девушкой, хотя ближе были явно ко второй. Может, не все выглядели настолько плохо, но ему не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы прекрасно понимать состояние большинства своих клиентов. Когда Чуя только начинал работать, он даже старался помогать тем, кто к нему приходил, хотя бы выслушивать их, но он быстро понял, что это слишком утомительно, и в принципе воздействует на психику не лучшим образом. С тех пор Чуя перестал задавать вопросы, не касающиеся непосредственно заказа (только сегодня он себе изменил — всё-таки, что-то в Дазае его заинтересовало, и неудивительно), и тогда работать стало проще.
Но эти ужасы, чужая боль, всё это воздействовало на него… как-то странно. Как будто притягивало. На работе Чуя вырывался из своей рутины, и видел эмоции в чистом виде — пусть и негативные, но эмоции. Даже перестав делать это осознанно, Чуя всё ещё пропускал их часть через себя, и из-за того, насколько чужие чувства были сильными, чистыми и необузданными, они вызывали у него и свои собственные. Может, это жестоко, но Чуе нравился такой способ разбавить свою скучную, серую жизнь. Это затягивало.
Новых клиентов до самого вечера так и не появилось. Чуя закончил работу над вчерашним гробом, сообщил заказчикам о том, что он готов к получению, договорился о том, что они заберут его завтра, успел заготовить детали и соорудить каркас для следующего. Можно было остаться и закончить — всё равно не долго — но ему позвонил Тачихара, напомнив о себе и своём приглашении в бар.
С Тачихарой Чуя общался ещё с первого курса — как попали в одну группу, так сразу и сдружились. Однокурсники шутили о том, что это «рыжая солидарность» — правда, шутки прекратились, когда через пару недель у Тачихары отросли тёмные корни, и стало ясно, что волосы у него крашеные.
Учились они на факультете экономики, и если Тачихара после выпуска продолжил этот путь и сейчас работал в крупной компании (занимался, правда, хуй пойми чем — даже он сам не мог объяснить, чем был занят на рабочем месте), то Чуя после защиты дипломной работы решил, что ему надоело работать головой — хотелось занять руки. Казалось бы, почему бы не устроиться, например, столяром, плотником или хотя бы тем же сапожником? Может, и можно было бы, но это слишком тривиально для Чуи. Диваны или обувь может делать кто угодно, а вот изготавливать гробы — это интересно, поначалу сложно и, в целом, неординарно, а Чуя всегда любил отличаться. Ну и прибыль побольше будет, чем в мебельном, да.
Но несмотря на то, что пути их после университета разошлись, Чуя и Тачихара оставались хорошими друзьями. Видеться так часто, как во время учёбы, у них, конечно, не получалось, но и одной встречи в неделю-две было достаточно. Обычно они проходили в дешёвом баре, расположенном рядом с университетом, который им полюбился ещё в студенчестве, и сегодняшний день не стал исключением.
Чуя снял рабочую одежду, закрыл все баночки с красками, лаками и другими средствами для обработки древесины, чтобы мастерская не провоняла этой химией окончательно, выключил рабочий компьютер и свет во всём магазине, накинул ветровку и вышел на улицу, только перевернув табличку надписью «закрыто», запер дверь. Всё это было сделано уже на автопилоте, и в таком же полубессознательном состоянии он закурил очередную сигарету и направился на станцию.
В это время большинство горожан так же, как и Чуя, уезжали с работы, потому народу, как всегда, была уйма. Он никогда не любил столпотворения и, как мог, старался избегать часа пик, но опаздывать Чуя не любил ещё сильнее, поэтому приходилось жертвовать комфортом в пути ради того, чтобы не заставлять друга ждать в одиночестве. К тому же, Чуя не хотел, чтобы он начинал пить без него — а Тачихара мог.
Когда Чуя зашёл в бар, он сидел за их привычным столиком. Они поздоровались, пожав друг другу руки с громким хлопком, и Чуя сел напротив.
— Ну что? Рассказывай, — он взял в руки барную карту: сегодня хотелось выпить чего-нибудь поинтереснее, чем обычное пиво. — Не просто же так ты меня позвал.
— Какого ты обо мне мнения, — Тачихара якобы возмущенно помотал головой. — Просто так, вообще-то, и позвал. На работе уже неделю пиздец, если не отвлекусь, совсем с катушек съеду.
— А чё у вас?
— Да бля, всё и сразу. Сначала клиент один выёбываться начал, что мы товар не туда, куда надо, доставили, потом базы пытались взломать, сегодня ещё проверка пришла. А меня недавно как раз официально оформили, так что босс самых охуевших ко мне отправляет, типа посмотреть, как я могу работать в стрессовой ситуации.
— И правда, пиздец, — Чуя поднял руку и подозвал официантку, когда определился с выбором. Ничего интересного не нашлось, значит, всё-таки как обычно.
— Да вообще, даже думать не хочу. Фу.
— А с девчонкой твоей как дела?
— Да тоже херня какая-то. Мы уже месяц, наверное, по свиданкам ходим, даже сосались, — Тачихара отпил пива, которое, видимо, всё-таки успел заказать, пока ждал Чую. — Я ей на днях сказал, мол, давай уже как-то официально отношения начнём, что ли.
— А она что?
— А она: «Ой, я не знаю, мне надо подумать, я не уверена», — Тачихара повысил голос, передразнивая свою избранницу, о которой уже не раз плакался Чуе. — Чё тут думать-то? Не замуж же зову.
— Их вообще хуй поймёшь.
— Да бля, им же вечно ясности какой-то не хватает, всё поговорить пытаются. А сейчас чё? Я сам уже ясности хочу.
— Надумает чего-нибудь и будет тебе ясность, забей, — он принял у официантки высокий стакан, до краёв заполненный пивом, и сделал один глоток.
— А у тебя что? Скука всё такая же смертная?
— Ага, если бы. Такой чувак охуевший сегодня приходил. Зашёл он, значит, я из мастерской к нему вышел, а он мне: «Эй, — говорит, — мальчик, позови кого-нибудь из взрослых». Я охуел, спрашиваю у него: «Ты кого мальчиком назвал?», а он знаешь чё?
— Ну?
— «Девочка?» говорит.
Тачихара поморгал пару секунд, а потом расхохотался на весь бар.
— Тебе смешно, а я даже думал его выставить нахуй, и плевать, что за гробом человек пришёл. Причём лицо у него такое было, знаешь… как будто в голове вообще ни одной мысли. Чисто вакуум, даже без перекати-поля.
— Ты ему морду хоть не набил за такое?
— Да нет, не набил. Он сразу извинился, а дальше самое интересное. Гроб-то он для себя заказывал.
— Больной что ли, или мафии задолжал?
— Да хуй его знает, вроде как болеет. Визитку мне оставил, — Чуя достал карточку из кармана. — Во, независимый журналист.
— А статейку он про тебя не напишет?
— Не поверишь, я ему такой же вопрос задал. Ну, про бюро моё, а не про меня, но всё же. Напишет.
— Серьёзно?
— Ага. Завтра вот, вроде как, интервью буду давать, или типа того. Что-то он обсудить хотел.
— О, так ты теперь восходящая звезда. Прошу прощения, Накахара-доно, что вам приходится находиться в этом второсортном баре. Может, переместимся в ресторан соответствующего уровня?
— Ага, очень смешно.
— Я прям вижу этот заголовок: «Умирающий журналист взял интервью у человека, который будет изготавливать его гроб». Шикарно.
— Бля, да прекращай. Мужик, вон, последние дни свои доживает, а ты шутки шутишь.
— Он уже заплакал.
Следующая пара часов была наполнена разговорами обо всём и ни о чём одновременно, глупыми и пошлыми шутками, пьяным флиртом с официанткой, уже привычно наполняющей один стакан за другим, и Чуя не запомнил даже половины происходящего — он и не пытался.
Поездка домой была холодной и немного затуманенной, взгляд на вывесках сфокусировать совершенно не получалось. Тачихара, счастливый, на такси уехал. Может, всё-таки стоило тоже пойти работать по профессии… хоть лишние пару тысяч иен были бы, и не шатался бы он сейчас по этим холодным вагонам — кондиционер, похоже, к вечеру выкрутили на максимум. И зачем…
Слава богу, что живёт Чуя один, и отчитываться ни перед кем не нужно. Вернулся, кое-как умылся и завалился в кровать. На часах полпервого. Завтра, наверное, похмелье будет… похуй. В холодильнике есть минералка, как-нибудь оклемается. А сейчас — спать.