Солнце (2/2)
— Что-то вроде того. Да. Пожалуй, да. Он — создатель. Если не всего мира, то части точно. Я всё равно не смогу объяснить, да это неважно. Важно другое: во всех духах Тени я искал твой образ. И наконец нашёл.
Алистер бережно обхватил её лицо шершавыми ладонями и медленно, словно прося благословления, коснулся её лба своим. Пальцы Мириам вцепились в жёсткий ворот его рубахи. Они стояли в несмелом молчании, поедая друг друга взглядами, опаляя друг друга неровным дыханием, как будто всё ещё были двадцатилетними дураками, сгорающими в первой любви, неловкой страсти и войне с Древним богом.
Мириам дрогнула первой, губы тронула виноватая полуулыбка, когда она призналась:
— Мне почему-то кажется, что ты меня дурачишь…
— Ну не всё же тебе меня дурачить, — неловко отшутился он и, погладив большим пальцем родинку на подбородке, выдохнул ей в самые губы: — Так или иначе — будешь одурачен.
Мириам не успела подумать: только коротко кивнула и потянулась вперёд. В поцелуе задохнулись все вопросы, все сомнения. С такой осторожной жадностью и нежной горячностью целовать мог только Алистер.
Его губы горчили пустынными солями и травами. Всё прочее вмиг перестало быть важным.
Царапалось что-то в оконное стекло, перекатывались под ногами песчинки, впиваясь в загрубевшую кожу, с глухим неритмичным постукиванием разлетелись по сторонам сапоги, скрипнули доски кровати. Всегда жёсткая и непрогибаемая, она вдруг показалась невероятно удобной для них двоих.
Пальцы скользили по грубым швам, колким жаром задевали кожу, поцелуи вспыхивали и остывали, путались мысли, дыхание — не путались лишь руки, и одежда падала на пол.
Когда рубашка спланировала под кровать, Мириам увернулась от поцелуя и вцепилась в плечи Алистера, не позволяя ему приблизиться. По крайней мере, до тех пор, пока он не увидит её. Чуть затуманенный взгляд Алистера растерянно скользнул вниз по телу.
Мириам знала, что там. Посеревшая кожа с выбеленными временем грубыми шрамами. Почерневшие вены, по которым, выжигая тепло жизни, струилась осквернённая кровь. Она стыдливо прикрыла глаза. И срывающийся голос — не свой, а чужой, слишком писклявый, — шепнул:
— Ужасно, правда?
Ответа Мириам не услышала — ощутила. Губы бережно тронули шрам под ключицей — отгремевшее эхо боя в башне Ишала. Отпечатался поцелуй в ложбинке меж грудей — след сломанного под напором Зеврана нагрудника. На сломанном ребре, на левом боку (в самом центре паутинки чёрных вен), у лобка, на бедре, вдоль кривого шрама до самой коленки…
— Ты мне любой нравишься…
Поцелуй возвратился к виску.
С губ сорвался полувсхлип-полустон. Обхватив шею Алистера обеими руками, Мириам подалась вперёд. Кончиком носа прочертила линию от виска до челюсти, легонько куснула мочку уха и прижалась лбом к его груди:
— Это всё взаправду? Скажи мне.
— Это всё взаправду. Настолько, насколько возможно.
Алистер поцелуями на загрубевшей коже выжигал боль скверны, утолял голод души и плоти, а Мириам оставалось лишь ни о чём не думать, до кончиков пальцев наливаясь забытым теплом. Её словно целовало само солнце. Только не северное — душное и ленивое, а южное — то самое, которое показывается редко, оттого и касается горячее, но бережнее.
Мириам хотелось бы остановить вечность, чтобы застыть в объятиях Алистера, водить пальцем по заученным шрамам и наконец-то чувствовать его. Однако веки слипались под тяжестью усталости и слёз, невесть откуда взявшихся. Мотнув головой, Мириам приподнялась на локте, чтобы смотреть прямо в глаза Алистера, и взмолилась срывающимся шёпотом:
— Обещай. Обещай, что не оставишь меня больше! Я… Я никогда не была счастливее, чем сейчас. С тобой.
Алистер взглянул на неё серьёзно, но ничего не сказал. Мириам опустила глаза на тёмно-серую сеточку вен на его животе. Очень хотелось толковать это молчание обещанием… Напрасно: она откуда-то знала, что ошибается, и очень не хотела об этом думать.
— Не думай об этом, — шепнул Алистер, словно услышав её мысли. — Ты устала. Отдохни.
И, смахнув со лба недлинные холодные пряди, оставил на нём долгий, влажный, подрагивающий поцелуй — как будто напоследок. Мириам чмокнула его в ответ в уголок губ и на секунду смежила веки, прислушиваясь к глухим размеренным ударам его сердца.
Когда Мириам открыла глаза, книжка всё так же валялась на полу, спустившийся рукав вульгарно обнажал плечо… Только лежала она головой в изножье кровати, да за окном стучали не плотники, а гроза. И постель была холодна.
Дрожащими пальцами Мириам подтянула рукав рубахи и растерянно огляделась. Душная комнатка показалась вдруг очень холодной, чернильные вены — гнилыми. Жгучая боль скрутила кости, заставила согнуться пополам. Мириам вцепилась зубами в сжатый кулак, судорожно сотрясаясь.
Не было ни слёз, ни боли, ни насмешки над собой — снова медленно расползалась внутри жгучая пустота.