Одиночество (1/2)
Одиночество.
Это длинное слово, уродливо выгравированное на надгробии под именем Мириам Кусланд, оглушило Алистера. Он даже забыл, зачем последовал за Инквизитором к этому кладбищу в Тени, и растерянно взъерошил пальцами влажные пряди волос. Инквизитор бродил тут же, с не менее озадаченным видом разглядывая надгробия, слова на которых Алистер прочесть не мог.
Алистер навсегда запомнил урок Ферелденского Круга: в Тени нет ничего настоящего — это мир снов, иллюзий, зла и обмана. Однако Логово Кошмара вынуждало его сомневаться в этом. Тень перестала быть миром снов и иллюзий, когда Алистер кожей ощутил покалывание этого густого воздуха; Тень оказалась способной нести свет, запечатленный в лике Верховной Жрицы Джустинии; а сверх того Тень как будто и не обманывала: открывала страшную правду.
Кошмар издевался над ними. Высасывал из сознания страхи, давал им плоть и натравливал на хозяев, вынуждая вступать в схватку с тем, с чем обычно сражаться не было сил. Конечно, можно было громко и бравадно смеяться в ответ на вибрирующий глас демона и рубить клинком Стража мелкие страхи налево и направо — они так и делали. Но это ничуть не спасало от тревожного холода, расползавшегося под кожей и как будто намертво приклеивавшего рукоять к ладони.
Кошмар говорил правду. Показывал её.
Алистер протянул руку к имени. Кончики пальцев дрожали.
Буквы имени стёрлись, расплылись, как будто в Тени бушевали непогоды или как будто на самом деле Мириам не имела к этому никакого отношения. Алистер прикрыл глаза и покачал головой: ни к чему заниматься самообманом — имела.
Впервые Алистер заметил, что Мириам старается не оставаться одна в карауле, когда они скитались по Диким Землям в надежде, что ведьма действительно приведёт их к деревеньке, а не в лапища смерти. Тогда он всё списал на волнение и кошмары (не каждому легко принять, что время от времени с тобой пытаются заговорить осквернённые существа) и, изо всех сил пытаясь хоть как-то помочь Мириам, делил с ней ночи дежурства пополам.
Однако она не перестала пытаться улизнуть от дежурства или разделить его с кем-то, даже когда их отряд перестал быть похож на группу бродяг и обзавёлся палатками, оружием и даже каким-никаким чаровником. А если ни то, ни другое не удавалось, Мириам подзывала к себе Клевера (вот, кто с удовольствием делил все мгновения, проведённые рядом с ней!) и, методично почёсывая его за ухом, вполголоса рассказывала какие-то небылицы. Иногда — целую ночь. Алистер временами слушал их краем уха и улыбался: они выходили совершенно очаровательными.
По пути из Орзаммара Алистер предложил Мириам подежурить вместе, когда изголодавшийся по лесным просторам Клевер унёсся гонять нагов. Она согласилась с неподдельной радостью. Они сидели друг напротив друга и болтали о разном, борясь со смущением. Алистер рассказывал ей о жизни Серых Стражей до Мора (той части, что успел узнать), Мириам трепетно делилась воспоминаниями о жизни дочери тэйрна Кусланда. И всё было замечательно, пока с уст не сорвался вопрос: «А почему ты боишься дежурить одна?» Мириам тогда вздрогнула и так виновато на него посмотрела, что Алистер мысленно отвесил себе пару оплеух. «Знаешь, — напряжённое молчание она тогда прервала первой. — Я никогда не оставалась одна. Со мной всегда были слуги, родители, сэр Гилмор, брат… Клевер, в конце концов. А потом всё оказалось таким недолговечным, непрочным. И снова… Не хочу остаться одна. В целом мире, где никому не будет дела до меня. Я ведь не справлюсь». Алистер тогда подсел к ней и, несмело обхватив ладонью ледяные жёсткие пальцы, мысленно поклялся, что ему всегда будет до неё дело.
Впрочем, справляться в одиночку Мириам всё-таки пришлось. В Тени. Треклятая Тень, погрузив их в иллюзию, выбросила Мириам в самый страшный кошмар — Алистер лишь потом понял, как тяжело ей было сражаться с обманом в полном одиночестве. Быть для себя самым верным союзником: и могучим големом, и стремительным магом, и неуловимой мышью. Алистер помнил, как пальцы Мириам впились в его предплечья, пока она твёрдым голосом говорила что-то о Тени, обмане и демонах; помнил, как она сдерживала дрожь в теле и голосе и какой ужас пламенел в её глазах.
Такой же ужас Алистер прочёл в её взгляде после Тёмного Ритуала. Он нашёл её у камина с напряжённой спиной и нервно подрагивающими плечами. Когда он положил руку на её плечо и несвоим голосом — хриплым и жёстким — возвестил, что его часть ритуала окончена, Мириам дёрнулась и прикусила губу. На ресницах дрожали слёзы, а в голосе — отчаяние.
«Останься со мной, Алистер, пожалуйста. Если можешь», — шепнула она ему, дрожащими пальцами цепляясь за край его рубахи. Алистер смог. Всё его отсутствие Мириам сидела здесь, у камина, в полном одиночестве, не в силах избавиться от мыслей о том, что она натворила. Столько дней она вершила судьбы, принимала решения, а сейчас, оставшись наедине с собой, испугалась. Испугалась того, как легко распоряжалась чужими судьбами. Испугалась, смогут ли её за это простить.