Blue pt.1 (1/2)

сколько раз ты сможешь провернуть в себе нож, пока не насытишься болью? зовёшь свою смерть дорогой, словно она будет слаще, если ты будешь с ней нежен.</p>

В защиту Донхёка стоит сказать, что он справляется очень хорошо. Он только коротко шипит, а затем отвечает на своем, честно говоря, гораздо лучшем, чем у Марка, путанном корейском.

— Чаги-я, милый, дай мне закончить стрим, хорошо?

Марк улыбается ему.

— Я в кадре? — спрашивает он, и Донхёк качает головой.

— Нет, но ты можешь подойти сюда и представиться, если хочешь.

Марк холодно качает головой и садится на диван в другом конце комнаты, подальше от камеры.

— Ах, раздел комментариев взрывается. Ко мне пришел старый друг, так что сегодня мне, возможно, придется раньше закончить стрим, — Донхёк смеется. — Нет, он определенно не мой парень. Кольцо? Оно милое, не так ли? Я купил его в Лас-Вегасе. Вы бы посмотрели видеоблог той поездки, мне было очень весело с Феликсом.

Марк фыркает, а Донхёк мило улыбается в камеру.

— Кажется, мой гость жаждет заполучить всё моё внимание, так что увидимся завтра. Скорее всего я выложу третью часть прохождения ТЛОУ сегодня вечером, или завтра, если вы пропустили то, как я играл на Твиче две недели назад. Я только что закончил редактировать. Спасибо, sunflower97, за твой донат. И спасибо всем за то, что смотрели, доброго вам дня или ночи, и увидимся завтра!

На мгновение воцаряется тишина, Донхек машет рукой, потом нажимает несколько кнопок и вздыхает. Затем он посылает Марку самую злую улыбку, какую тот когда-либо видел.

— Попробуешь провернуть подобное ещё раз и я выложу твою тупую рожу во все свои соцсети.

— Для этого тебе понадобится наша фотография. За восемь лет есть, возможно, одна.

— А кто сказал, что у меня её нет?

— О, так ты сфотографировал, как мы занимаемся сексом? Суд будет рад узнать, что в то время, как я был пьян и не мог согласиться, ты был достаточно трезв, чтобы записать нас на камеру. Это будет потрясающе смотреться в моем бракоразводном иске.

— О, так вот зачем ты пришёл сюда? Уже работаешь над подведением итогов, мистер Ли?

— Я пришёл сюда, потому что ты мудак, Донхёк, и заслужил, чтобы я сказал тебе это в лицо. Ты гребаный мелкий засранец, живешь в моем доме, отказываешься жить своей жизнью дальше, устраиваешь этот маленький цирк в Лас-Вегасе только ради жалкого шанса ещё раз прижаться ко мне.

Он видит, как Донхёк колеблется, будто его только что ударили.

— Я хочу, чтобы ты убрался из этого дома. Моего дома. Который я купил на собственные деньги. Я хочу увидеть тебя только в день суда и больше никогда. Уйди.

— Подпиши бумаги. Они у меня в машине. Тогда я свалю и ты никогда больше меня не увидишь. Никакого разбирательства, никакого иска. Ты явно ненавидишь меня, Донхёк, так что хватит играть. Давай положим этому конец.

Он делает шаг к Донхёку, а Донхёк делает шаг назад. Он выглядит таким маленьким, всё ещё в своей пижаме, опухший и ненакрашенный, а на Марке костюм, кожаные туфли и ролексы, он знает, что выглядит чертовски устрашающе, и всё же грёбаный миллионер тут Донхёк, почти как в песнях, которые они пели.

— Подпиши бумаги, Донхёк.

— Не буду. Не хочу. Я не думаю, что ты заслужил. Слишком легко, знаешь ли, просто играться с чувствами людей, а потом исчезнуть без объяснений. Это то, что ты сделал в прошлый раз, и что теперь? Ты снова хочешь, чтобы все было легко: подписать бумаги, отдать их своему адвокату, позволить кому-то другому разобраться с этими бардаком, чтобы тебе не пришлось об этом думать и ты мог относиться ко мне как к очередному камню на своем пути к успеху?

— Всё совсем не так…

— Всё именно так! — кричит Донхёк. — Пришлось шантажировать тебя браком по-пьяни, чтобы заставить прийти и поговорить со мной, ты не навещал меня восемь лет. Не вернулся ни на Рождество, ни летом, не отвечал на мои сообщения, ты полностью стёр меня из своей жизни.… Да пошел ты, мы в том числе были лучшими друзьями!

— Я позволил тебе преодолеть это!

— Да, это оправдание держится, сколько, полгода, год? Я преодолел! А ты так и не вернулся. Так что не говори мне эту чушь, что это было ради меня, ты был просто мудаком, и ты не заслуживаешь легкого решения на этот раз.

Губы Донхёка дрожат, он тяжело выдыхает, закрыв лицо ладонями, и откидывается на спинку кресла. Марк позволяет ему восстановить дыхание.

— Кто сказал тебе, что я здесь? Ренджун? Джено? Я знаю, что Джэмин не стал бы.

— Джонни. Он сказал, что ты ведёшь себя неразумно и он устал с нами разбираться. Он думает, что мы можем всё решить между собой.

Донхёк усмехается, бормочет что-то, что звучит ужасно похоже на «предатель». Немного несправедливо. Джонни не предатель, он просто нейтрален. А Донхёку не нравится, когда указывают на его дерьмо, особенно, когда он уже сам в курсе.

— Я не хочу ругаться с тобой. Я хочу, чтобы ты ушёл. Ты не можешь просто ворваться в мой дом и заставить меня говорить с тобой. Прямо сейчас я видеть тебя не хочу. Свяжись со мной через моего адвоката, если захочешь встретиться.

— Ты что, не слышал? Твой адвокат умывает руки. Джонни не будет играть роль посыльного в нашей дурацкой ссоре.

— Тогда воспользуйся своим адвокатом, если только ты не сам себе адвокат, в чем я сомневаюсь, поскольку ты все еще младший сотрудник фирмы. А теперь убирайся.

Он встает и открывает дверь, но Марк не двигается ни на дюйм.

— Так вот как ты собираешься играть? Ты просто хочешь усложнить ситуацию ради этого? Я знаю тебя, Донхёк, ты ни хрена не делаешь просто так, особенно такое дерьмо, как сейчас.

— Ты не виделся со мной восемь лет.

— Я виделся с тобой на этой неделе.

Донхёк качает головой, не глядя Марку в глаза.

— Ты хочешь получить объяснение, которое я не дал тебе восемь лет назад, не так ли? — спрашивает Марк, подходя ближе, и на этот раз Донхёк не отступает. Он твёрдо стоит на своем. — Или, может быть, извинения? Хочешь, чтобы я сказал, каким бессердечным мудаком я был по отношению к тебе? Потому что я могу это сделать.

— К черту твои объяснения, — снова взрывается Донхёк. — мне не нужны твои вынужденные извинения. Я пришел к тебе домой, а ты мне тогда ни хрена не сказал. Ничего мне больше не нужно.

Значит, он хотел объяснений, а теперь больше не хочет. А это значит, что он всё ещё хочет, но слишком горд, чтобы просить об этом снова или даже просто принять, если Марк предлагает.

— Так чего же ты хочешь? — он тихо спрашивает, и только тогда, когда взгляд Донхёка перемещается с его груди на лицо, он осознает, что с таким бойцом ближнего боя, как Донхёк, приблизиться — всегда ловушка.

Донхёк кладёт ладони Марку на грудь, пальцы проворно проверяют узел его галстука, затягивая на грани неудобства. Его губы исчезают, когда он втягивает их внутрь, прежде чем выпустить с влажным звуком. Его руки дрожат на шее Марка.