Purple (1/2)

я красивые вещи беру и на лепестки разделяю, кую сталью сверкающие когти, чтобы небо ими пронзить. сохраняет потоп историю твою, как исследование, открытой, а лаванда есть морская волна из стекла, что заменила твой страх.

</p>

Марк просыпается под бледно-лавандовым потолком, и одинокий луч солнца светит ему между глаз, откровенный удар судьбы по его снам. Он ощущает на нёбе вкус всего, что когда-либо ел в своей жизни, а его конечности растекаются как желе, будто он распотрошил всю свою душу где-то вокруг только для того, чтобы остаться бескостным и бесцельным, человеческой бесформенной кучей головокружения.

Он щурится, и холодное весеннее солнце мерцает в ответ сквозь его опущенные веки, а когда он дышит, то вдыхает аромат искусственного освежителя воздуха. Простыни пахнут хозяйственным мылом и слишком большим количеством стирок. Рядом с ним кто-то шмыгает носом и шуршит под одеялом.

О, Марк понимает. Прошло так много времени с тех пор, как он последний раз занимался сексом, что он забыл как приятно чувствовать, что в твоем теле настоящая кровь, а не просто нервы, бесконечный стресс до следующего перепихона и кофеин. Другой парень тёплый, он спрятал голову под подушку, чтобы укрыться от позднего утреннего солнца, его тело запуталось в простыне, поэтому единственное, что Марк может видеть это изгиб плеча, бедро и подтянутую икру. У Марка сохранилось отчётливое болезненное воспоминание о упругой заднице этого парнишки, отставленной вверх, когда её владелец выгнулся, чтобы уткнуться лицом в подушку. Марк обхватил её ладонями, надавив большими пальцами на упругую кожу, и оценивающе посмотрел на спину мальчика, перед тем как разложить его как великое угощение, в ночном свете его кожа была тёмной. Всё происходило так стремительно, Марк почти ничего из этого не помнит. У него мелькают вспышки воспоминаний. Когда они появляются, у него болит голова.

Парень под подушкой вдыхает и выдыхает, и это единственные звуки, которые он издаёт. Марк старается подняться так, чтобы не разбудить своего гостя, и едва не падает, когда его ступни касаются пола. Кем бы ни был этот мальчик, он заставил Марка чувствовать себя так хорошо, что тот едва в состоянии идти ровно, поэтому он только устало бредёт к комоду за несколькими таблетками обезболивающего из своей сумки.

Утро пытается быть тихим, но его выдает усталый рёв машин внизу на улице и ленивый шепот дождя снаружи. Электронные часы на ночном столике показывают Марку, что уже почти одиннадцать утра. В соседних номерах остальная часть команды юристов скорее всего до сих пор спит. Вчера они планировали пообедать вместе, не позавтракать, не тогда, когда они все планировали быть в стельку после того, как наконец-то, наконец-то выиграли дело Клинта. По крайней мере, он встал рано, рассуждает Марк, поэтому у него есть время разбудить его ночную компанию, выпроводить прочь, принять душ, а затем спуститься вниз, чувствуя себя свежим и расслабленным впервые за последние полгода, и раздражать всем этим похмельного Джонни.

Но сначала, боль. Боль должна уйти.

У него не получается проглотить таблетку всухую, поэтому он использует фильтр для воды, чтобы наполнить бумажный стаканчик. Он слышит как незнакомец бормочет, жалуясь на слишком громкое шипение машины, но Марк выбирает в этот момент проигнорировать его. Холодная вода смывает таблетку и оставляет сладкий вкус. Будем надеяться, она смоет боль Марка тоже.

Теперь, где его телефон? Он возвращается к кровати, роется в простынях. Парнишка двигается, и теперь Марк может увидеть его затылок и осветленные кончики абсолютно безвкусного, уродливого маллета. Господи Боже, у этого мальчика такая красивая задница, Марк может почувствовать в своих костях его стоны, если попробует подумать о вчерашней ночи. Марк не представляет, через сколько месяцев Джонни прекратит издеваться над ним, если узнает, что он провел ночь с парнем с осветлённым маллетом.

Смартфона нигде нет, поэтому Марк сдаётся и начинает тормошить незнакомца.

— Хей, эй ты, — зовёт он, получая в ответ лишь протестующий стон. — Давай, Спящая Красавица, тебе пора вставать. У меня нет целого дня.

— -ак, — бормочет парень из-под подушки.

— Да, я мудак, но у меня есть расписание и ты не можешь остаться.

Он кладёт руку мальчику на плечо, готовый встряхнуть его, чтобы разбудить, и потащить к двери, если понадобится, и вдруг видит его. Блеск золота на своём безымянном пальце.

Мозг Марка издаёт звук, который жутко напоминает звук выключения его старого ноутбука, пока его ладонь задерживается на обнажённом плече парнишки. Это кольцо. На его безымянном пальце. (А где ещё оно может быть? В конце концов, это обручальное кольцо, говорит раздражённый голос в его голове.) Он оглядывает изгиб рук парнишки, они мягкие, с небольшой мускулатурой, но загорелые, как у того, кто живёт под солнцем. Мальчик издаёт слабый вздох, когда пальцы Марка задерживаются на его запястье, и всё его тело напрягается — чувствительный — но Марку всё равно. Он с отчаяньем поворачивает руку парня к своему лицу и видит, что на ней тоже есть кольцо.

Вспышки, вспышки. Шампанское, клуб, другое шампанское, текила, дешевое пиво и невероятно крепкие коктейли во втором, или нет, может быть, в третьем месте, куда они пошли. Они продолжали двигаться, прыгали по барам, потому что Джонни знает все лучшие места в Вегасе. Потом всё расплывается, но Марк помнит как заказывал ещё алкоголя, смеялся, трахал кого-то в привате, ультрафиолетовый свет делал высветленные кончики его волос похожими на глицинию в кислоте. Белый свет, красный свет, фиолетовый свет сияющие на граффити. Свадебная часовня.

Блять, блять, блять. Джонни, ему нужен Джонни, понимает он. Даже если после этого над ним будут издеваться всю жизнь, ему нужен Джонни, потому что Джонни акула и он совершенно точно избавит Марка от выплаты алиментов своему дружку с маллетом и классной жопой. Этого не произойдёт. Марк не разрушит свою карьеру из-за этого.

Незнакомец дёргается и пытается пошевелиться, но натыкается клетку из коленей Марка, расставленных на кровати рядом с ним. Он отдёргивает руку и зевает в подушку.

— Прекрати шуметь, — говорит он, хриплый из-за сна, как одна из тех старых пластинок, которые он слушал слишком много раз.

— О Боже, — тупо говорит Марк, и это делает своё дело, потому что незнакомец дёргается, резко просыпаясь и откидывает подушку в сторону, чтобы посмотреть на него. И Марк готов сказать ему: «О Боже, мы поженились, »— но внезапно это перестаёт иметь значение, ничего не имеет значения. Ни кольцо, ни растрёпанный длинный маллет парня, ни складки простыней, отпечатавшиеся на его щеке, или засохшие следы подводки и туши, которые размазались вчера по его лицу, пока Марк вколачивался в его задницу настолько глубоко, чтобы и самому почувствовать боль.

Никакого Джонни, вообще никакого Джонни. Марку нужно позвонить Джэмину. Нужно позвонить ему, или Джено, или Ренджуну и сказать им приехать сюда и забрать обратно его тело — от баров Вегаса, от его дорогого мотеля, от тупого придурка, который набухался и женился на нём. Какого чёрта он здесь делает, почему никто не подумал сказать Марку держаться от него, блять, подальше.

Глаза парня широко раскрыты, должно быть, он узнал Марка лишь по его голосу, но сейчас он смотрит на него, как на ядовитую змею. Марк замечает, как он бессознательно медленно отстраняется.

— Какого хрена, — говорит Ли Донхёк, звуча на тридцать процентов уставшим и на сто сорок процентов как ночной кошмар из школьных дней Марка, один из тех, где ты обнаруживаешь себя гуляющим по школьным аллеям совершенно голым ниже пояса, за исключением подобного это кошмар, где парень, которого ты любил примерно три года или, может быть, десять, поцеловал во время выпускного бала и бросил через несколько месяцев после, просыпается с тобой в одной кровати и ведёт себя так, словно ненавидит тебя до глубины души. И у него маллет.

— Какого хрена, — повторяет Ли Донхёк, натягивая простыни, чтобы прикрыться, и ища свою одежду, разбросанную по комнате. Один из его носков свисает с прикроватной лампы. Он выглядит так, будто жалеет, что находится здесь. Он выглядит так, будто жалеет о многом из вчерашней ночи. Марк вторит этому чувству.

Донхёк встаёт, морщась от боли, то ли в голове, то ли в заднице, а может и в том и в другом. Он совершенно голый, у него высохшая сперма на бедрах и животе, и половина её не его, и ему, наверное, нужно в душ, но на нем уже рубашка и боксеры, и он уже наполовину в своих штанах, когда Марк выходит из оцепенения.

— Постой, что ты делаешь?

— Ухожу. Сейчас. Немедленно. Я не знаю, чем я думал вчера, но меня не должно здесь быть.

— Подожди, — просит Марк — ты не можешь уйти.

Донхёк игнорирует его. Он надевает свою обувь без носков, когда не может найти тот, что свисает с прикроватной лампы, хватает куртку и оказывается в дверях быстрее, чем Марк когда-либо видел его собирающимся — а у Марка было много шансов увидеть его одевающимся в прошлом.

— Не уходи, — повторяет Марк — я думаю, мы должны поговорить об этом.

— У меня нет времени на твой экзистенциальный кризис. Это была отличная ночь, давай никогда не повторим.

Его рука уже лежит на дверной ручке, когда Марк вытягивает свою последнюю карту.

— Мы поженились.

Донхёк останавливается, открыв дверь наполовину. Марк не видит его лица, но видит как он смотрит вниз, на свою руку, на кольцо на пальце. Кажется, он смотрит на него очень долго, но на самом деле это короткий момент, затем он поворачивается, его лицо злое и мягкое, такое повзрослевшее и всё ещё такое молодое.

Он смотрит Марку в глаза.

— Я хочу развестись, — он отворачивается обратно и колеблется. Он будто утопает в своей кожаной куртке. Он не смотрит на Марка, но немного поворачивает голову в его сторону, чтобы Марк мог его слышать. Его осветленные волосы всё ещё спутаны, но он выглядит, вау… Он выглядит очень вау, и Марк не знает как описать свои чувства.

— Мой адвокат с тобой свяжется, — только и говорит Донхёк, прежде чем захлопнуть за собой дверь.

💜</p>

Адвокат Донхёка связывается с Марком менее чем через пятнадцать минут, когда Джонни входит в его номер и обнаруживает его полуголым на кровати в той же позе, в которой Донхёк оставил его, когда выбежал.

Джонни объективно выглядит дерьмово, он будто запрыгнул в стиральную машинку и крутился в ней в режиме сушки несколько часов, он всё ещё пахнет водкой, но ярость в его глазах может ломать кости.

— Какого хрена ты натворил, Марк?

Марк может только беспомощно пялиться, пытаясь соединить воедино то, что только что произошло, но всё такое расплывчатое и запутанное, калейдоскоп моментов меняет цвет каждый раз, как он моргает.

— Я не знаю, — пытается сказать он, но Джонни резко захлопывает дверь, заставляя их обоих вздрогнуть от боли, когда звук эхом отдаётся в их пустых чувствительных головах, как пуля, отскакивающая от каждой стены их сознания.

— Я… даже не помню, как мы встретились, я не помню, что мы делали… я не знал, что в моей постели именно он, пока он не обернулся, и у него было кольцо, и у меня было кольцо, и теперь я не…

— Марк, — говорит Джонни, и Марк чувствует необходимость сделать шаг назад, потому что он уверен, если Джонни сумеет схватить его, то точно задушит — Марк, ты мне нравишься, ты лучший младший адвокат в этой фирме, я рекомендовал тебя начальству, потому что знаю тебя уже почти десять лет, ты умный, способный и обладаешь удивительной рабочей этикой. Но какого хрена, Марк Ли, у тебя была одна работа. Держаться, блять, подальше от брата Тэёна. И какого чёрта ты сделал?

Марк смотрит вниз. Стук в висках почти такой же громкий, как в груди.

— Я ничего не помню о вчерашней ночи, — отвечает он — я не знаю, что помнит Донхёк, я не знаю, подошёл я к нему, или он ко мне, я просто… я даже не знал, что он здесь. У него грёбаный маллет.

— Он смотрится мило, — говорит Джонни — его поклонникам нравится.

Марк кивает, хотя понятия не имеет, что у Донхёка за поклонники и что у них за проблемы, раз им нравится его маллет.

Джонни долго смотрит на него, а потом качает головой, вздыхая.

— Чёрт возьми, ещё слишком рано для этого. Где свидетельство о браке?

— Откуда я, чёрт возьми, знаю?

— Бля, надень что-нибудь, умойся. Я хочу, чтобы ты через полчаса спустился вниз в приличном виде и по возможности со свидетельством. Давай разберёмся с этим, пока его брат не узнал и не прилетел сюда, чтобы кастрировать вас двоих.

Марк дергается, когда дверь хлопает во второй раз.

💜</p>

И вот Донхёк, с тёмными волосами, веснушками, сгоревшим носом и маргариткой за ухом прислоняется к стене в задней части спортзала после репетиции хора, в глубокой синей тени цвета индиго, как вампир-перевёртыш, пахнущий солнечным светом, когда один из одноклассников Марка предлагает ему закурить. Марк почти встревает в разговор — какого чёрта, какого хрена, Донхёк был его надоедливым соседом, пацаном, который каждый день ездил в школу на маленькой практичной машине мамы Марка, со вмятинами на серебряной краске из-за плохих навыков парковки, и никто не мог предложить ему покурить, не в смену Марка. К счастью, Донхёк сам сказал «нет», подняв руки в знак извинения и покачав головой с улыбкой.

— Прости, приятель, я главный солист в хоре. Не могу похерить свой голос.

Потом он посмотрел в сторону, он поймал взгляд Марка, и его глаза немедленно загорелись.

— О, смотрите, моя машина уже здесь.

— А ты не пойдешь с нами в торговый центр, Пит? — спросила одна из девушек, рыжеволосая, выше Донхёка на целую голову. Они встречались, внезапно вспоминает Марк, несколько недель Марк и Донхёк ездили на одной машине только утром, после уроков Донхёк убегал рука об руку с Далией-Дороти-Дениз-как-там-её. Вскоре они расстались, и Марк не спрашивал, а Донхёк не рассказывал.

— Прости, Ди, может, в следующий раз? Домашка такая сука.

Она пожала плечами и вежливо кивнула Марку.

— Ты правда отказался от сигареты из-за своей позиции в хоре? — спросил Марк. Донхёк обнял его за плечи и наклонился так близко, что Марк мог почувствовать запах его шампуня, что-то фруктовое и молочное, типа персикового йогурта. Солнце безжалостно светило им в лицо, пока они шли к машине.

— Я сделал это, потому что мне показалось, что тебя хватит инсульт, — Донхёк кинул на него знающий взгляд.

— Это вредно для твоих лёгких.

— Я знаю. На самом деле мне плевать на хор, — и это была ложь, на которую Марк не хотел указывать — но также мне плевать на их мнение.

Хорошо, подумал Марк, кивая самому себе и открывая дверцу машины, чтобы сесть внутрь, пока Донхёк делал тоже самое с другой стороны.

Когда за рулем была его мама, Марку не очень нравилось ездить с Донхёком. Им всегда не хватало места на заднем сидении, сейчас они повзрослели, и были слишком гордыми, чтобы претендовать на переднее сидение после того, как ругались за него в начальной и средней школе. Сзади всегда было тесновато. Колени Марка стукались о колени Донхёка при каждом ухабе на дороге, и он чувствовал нервный тик в правом бедре Донхёка, дрожь, дрожь, против его собственной, пока Марк не переставал понимать, чьё бедро дрожит сильнее.

Однако, как только он получил права, поездки с Донхёком стали… крутыми. Донхёк всё время жаловался на музыку, настаивая на том, чтобы забирать флешку с их школьным плейлистом для дороги, чтобы каждую ночь добавлять новые песни и удалять старые. Марк позволил ему делать это, но потребовал полный контроль над кондиционером, потому что легко замерзал. Когда он отказался включить его, Донхёк просто опустил окно, медленно, целеустремлённо, не разрывая зрительного контакта с Марком, и начал свистеть на каждую собаку, которую видел, пока Марк, наконец, не сдался. Они вместе пели Billionaire Бруно Марса и слащавые песни Джастина Бибера.

Машина была старой и пахла маминой машиной, и иногда там были складные зонтики или туфли, которые забыла мама Марка, или кларнет брата Марка, или забытые обёртки от снеков, когда младшая двоюродная сестра попросила Марка отвезти её на тренировку по софтболу. Ничего из этого не имело особого значения в конкретном воспоминании, потому что в какой-то момент Донхёк потянулся и коснулся пальцами крыши машины, и его рубашка задралась, дюйм за дюймом, дразняще медленно, открывая его мягкий живот, и Марк думал, что в его голове есть место только для тупого дерьма типа выпускных экзаменов, и дискуссионного клуба, и волонтерской работы в местном приюте для животных с его двоюродным братом Джено, и переезда навсегда из этого дерьмового города, но затем внезапно весь его разум был Донхёк, Донхёк, Донхёк.

💜</p>

В конце концов Марк не находит свидетельство о браке. Он обшаривает всю комнату дважды, но находит только второй носок Донхёка, тот, который не висит на лампе, бархатный чокер, смятый под простынёй, и дешевое серебряное кольцо под кроватью, хотя, в отличие от остальных вещей, он не уверен, действительно ли оно принадлежит Донхёку. Когда он спускается вниз с пустыми руками, Джонни определённо не рад, но у них всё ещё самолёт, на который им нужно успеть, и прибытие их такси, кажется, отвлекает его от тирады, которую он был готов обрушить на Марка. Почти.

— Ты хотя бы помнишь, где вы поженились? Или ты хочешь, чтобы я обзвонил все церкви в Вегасе, пока не нашёл нужную и попросил у них копию свидетельства?

Марк чешет затылок, Джонни стонет и откидывается на спинку кожаного сиденья такси.

— Ты вообще уверен, что вы поженились? — спрашивает он, давя себе на виски.

— Я помню… кое-что, — отвечает Марк, гадая, насколько безопасно говорить о том, что он помнит. Джонни достаточно близок с Тэёном, чтобы на данный момент быть для него как семья. И он всё ещё его наставник на работе, и ему определённо не нужно знать, что Марк сделал с Донхёком на заднем сидении такси, которое отвезло их обратно в отель. И ещё раньше. Или после этого, — Я совершенно уверен, что мы были в церкви, так что есть большая вероятность, что мы поженились.

— Это я и предполагал. Донхёк сказал, он тоже помнит часовню. Пацан становится диким, когда пьян, но он ничего не забывает, когда просыпается, так что раз он сказал, что вы поженились, значит, так оно и было.

Значит, Донхёк помнит. Марк хотел бы поговорить с ним, спросить, что, чёрт возьми, произошло этой ночью. Что Донхёк делал в Вегасе? Когда и как они встретились? Ему не нужно спрашивать, что произошло после этого, потому что совершенно ясно, что они не могли удержать руки от друг друга в пьяном угаре (что не удивительно, учитывая, что отсутствие страсти определённо не было причиной, по которой Марк бросил Донхёка в конце старшей школы). Но, чёрт возьми, он правда хотел бы знать, кому из них пришла в голову замечательная идея пойти в часовню и просто…

— Можем ли мы вообще считаться женатыми без какого-либо юридического подтверждения этого? Я имею в виду, что нет ни свидетельства о браке, ни каких-либо юридических обязательств, так брак действителен?

Он уже знает ответ, но он все равно должен спросить. Джонни посылает ему острый взгляд.

— Если это было законное место, то брак действителен. И если он действителен, вам нужно развестись, или это может вызвать серьёзные проблемы в будущем, в том случае, если вы снова захотите пожениться, — Джонни морщится, прикрыв лицо рукой — Плюс, это Донхёк. Ты знаешь, почему это так сложно. Чем скорее мы это сделаем, тем лучше для вас обоих.

У Марка не хватает духа что-нибудь ответить на это.

Такси останавливается перед аэропортом. Джонни выходит первым, чтобы открыть дверь для старшего юриста, который вчера днём проводил подведение итогов, и Марк торопится сделать то же самое со второй машиной. Это довольно редкий случай, когда вся их команда задействована в одном деле, но они все приехали в Вегас для этого судебного процесса. Мошенничество, растрата, подтасовка средств, прокурор даже пытался вкинуть в дело отмывание денег. Их клиент, председатель одной из крупнейших компаний в стране по производству продуктов питания, выиграл дело – или, вернее, команда Марка выиграла дело. Марк всё ещё официально находится под присмотром Джона Со, и самостоятельно он мог работать только над несколькими мелкими делами, но руководство фирмы настаивало на том, что это будет формирующим опытом, поэтому он должен был поехать вместе с ними. И даже если он мог только молча сидеть рядом с Джонни на протяжении пары последних дней, он многому научился, получил бесплатную поездку, а после того, как они выиграли, столько алкоголя, что ему хватило до конца жизни, и бесплатно, так что он не может действительно жаловаться.

— Это то, как ты выигрываешь дело, — сказал ему Джонни после первого раунда выпивки вчера вечером, уже немного невнятным голосом.

Был ли их клиент невиновен? Конечно же, нет, Марк совершенно уверен, что мистер Кейдж видел достаточно доказательств вины этого человека, чтобы иметь возможность закрыть его в тюрьме примерно на двадцать лет, если бы он захотел, но мистеру Кейджу – и Джонни Со, и Марку Ли, и всей остальной команде – не платили за то, чтобы они поступали правильно. Им платили только за то, чтобы они уберегли клиента от решётки. И они проделали очень хорошую работу, несмотря на то, что их клиент был чист как сточный колодец на сервисной станции.

— Ты бросил нас вчера вечером.

Аэропорт переполнен, шумно. Механический голос объявляет об отмене рейса в Мумбаи. Джонни ведёт их группу к терминалу, а Марк лениво болтает с миссис Томас, пока они находятся на проверке багажа. Она спрашивает, было ли ему весело после того, как он исчез, и он слабо улыбается и говорит, что жалеет, что выпил так много. Это заставляет её рассмеяться, глаза весело щурятся, красные губы широко растягиваются, а каблуки стучат по полу. Другой помощник адвоката поворачивается на звук и посылает в сторону Марка понимающую ухмылку.

— Я уверен, тебе было очень весело, малой.

— Прекрати издеваться над ребёнком, Клайв!

Она снова поворачивается к Марку.

— Я работаю над новым делом, и я хотела бы, чтобы ты помог мне с ним, — говорит она ему, пока они игнорируют очередь, чтобы проскользнуть через быстрый вип проход — я уже спросила Со, и он сказал, что ты можешь присоединиться ко мне в понедельник, так что не забудь хорошенько отдохнуть, когда доберёшься домой, Ли.

Домой, думает Марк, пока самолёт с грохотом взлетает, и большой город, блестящий город, город который никогда не спит, становится всё меньше и меньше, его огни исчезают в тёмно-фиолетовых облаках. Самолёт приземлится всего через несколько часов в другом большом городе, другом блестящем городе. Дом там, где твоё сердце, а сердце Марка определённо в Нью-Йорке. Так было всегда.

Десять лет прошло с тех пор, как он покинул сонный солнечный городок, где вырос вместе с Донхёком, его пыльные дороги и маленькую аптеку на пути в школу, торговый центр за холмом, бассейн, розовые и синие цвета, которые, казалось, вышли из эстетичной ленты в инстаграме, смешиваясь в бесконечную фиолетовую петлю. Донхёк работал там спасателем три лета подряд, нанятый по рекомендации брата, а Марк работал в киоске мороженого за двоих, всегда тайком принося ему бесплатный фруктовый лёд во время перерывов. Марк оставил позади и их. И Донхёк, и он сам носили выцветшие рубашки с широким воротником, их затылки розовели от солнечного света, а волосы на руках светлели. Он оставил их позади в погоне за своей мечтой.

Он смотрит в иллюминатор, и золотой блеск его обручального кольца отражается на тройном стекле, как потерянная звезда на фоне неба цвета индиго. Марк закрывает глаза, чтобы не видеть этого. Оставлять его там больно, но снять его прямо сейчас выше возможностей Марка.

💜</p>

Первое, что делает телефон Марка, как только включается, пиликает тремя уведомлениями, соответственно от Джэмина, Ренджуна и Джено.

Джэмин называет Марка мудаком. Что ж, заслужено. Ренджун называет мудаком Донхёка. Необычно, но по странному характерно. Джено присылает Марку ссылку, которая оказывается статьёй о померанцах, потому что, очевидно, его девушка хочет завести собаку, и она спамит ему статьями о собаках, и ему ничего не остаётся кроме как отправить их Марку с комментарием о том, что кошки были бы в десять тысяч раз лучше.

Марк смотрит на кольцо на своём пальце. Это подделка. В конце концов, он снял его в самолёте и проверил, оно не было ни золотым, ни серебряным. Он не помнит, ни где взял его, ни как, но он помнит, как оно звякало о кольцо Донхёка, пока они трахались в отеле, их пальцы переплелись на хлопковых простынях, неуклюжие и скользкие и скорее автоматические, чем получающие удовольствие – секс, как коленный рефлекс, как будто тело Марка было натренировано погружаться в другое, без разницы был его разум здесь или нет, был его член твёрдым или нет, под сладкую колыбельную алкоголя.

Марк берёт такси до своей квартиры. Это дорого, но таковы преимущества работы в очень известной и супер дорогой юридической фирме. Даже если ты внизу пищевой цепочки, ты всё равно лучше, чем тот, кто вообще не в ней. И Марк, может быть, сейчас на самом дне, но он молод. Он начал работать в фирме в прошлом году, только что выпустившись из колледжа, готовый покорить весь мир. Это была стажировка, которая превратилась в испытательный период, как сказал мистер Кейдж, будто Марк оформил подписку на нетфликсе. Один месяц пробного периода не в роли кофейного мальчика, а в роли юриста. Делаешь хорошо – остаёшься. Разочаровываешь – сваливаешь. Вот так работают возможности, либо ты их, либо они тебя. Что скажешь?

Марку кажется, что ответ на этот вопрос вертелся у него на кончике языка всю его грёбаную жизнь.

Его квартира пахнет затхлым воздухом и хлопковым освежителем воздуха. Алекса приветствует его, но в остальном здесь тихо, почти одиноко. Марк раздвигает шторы и открывает окна, расставляет створки в стороны, как крылья чайки на фоне ночного неба. Это маленькая квартира, и она не такая дорогая, как могла бы быть, учитывая, сколько Марк зарабатывает в месяц, будучи прославленным помощником адвоката. Внутри всё новое – новая мебель, новые книги, новые фотографии, которые Марк напечатал в фото ателье. Здесь есть одна единственная фотография Донхёка, Ренджун сфотографировал их всех на полароид своего двоюродного брата, когда они летом 2012 отправились на озеро. За всё время, которое они провели вместе, им даже в голову не приходило делать какие-либо фотографии. Для чего им фотографии, когда они всегда были вместе?

Марк фыркает. Ни фотографий их дружбы, ни фотографий их отношений. Вполне естественно, что и фотографий их брака тоже нет. Очень скоро Джонни придёт с документами, и Марк подпишет их, и даже эта последняя тонкая красная нить судьбы, соединяющая его с Донхёком, будет разорвана. Всё это к лучшему, рассуждает он, как и всегда.

💜</p>

Почему-то, в детских воспоминаниях всегда солнечно. Одно из двух: солнце, или Рождество, по крайней мере, но у Марка не так много рождественских воспоминаний с Донхёком.

Большую часть года отец Донхёка жил на нефтяной платформе у берегов Новой Шотландии, а во время весенних каникул вся семья Ли ездила в Канаду, чтобы провести с ним хотя бы пару дней. Марк помнит, как они грузили багаж в такси, потому что у них не было машины. Мать Донхёка так и не получила права. Тэён получил, но когда он накопил достаточно денег, чтобы позволить себе машину, Марк был уже на пути к поступлению в университет и переезду из их городка.

Донхёк обычно переходил через всю улицу, чтобы попрощаться с Марком в четыре утра до того, как уехать, даже если они попрощались за день до этого, и Марк сказал, что будет спать. Марк никогда не спал. В какой-то степени было больно отпускать Донхёка. Марк знал это только потому, что его мама и мама Донхёка были хорошими подругами, но семья Ли всегда была на грани отъезда. Мама Донхёка хотела воссоединиться с мужем в Канаде и единственное, что их останавливало это деньги – деньги на машину, деньги на новый дом, деньги на переезд, деньги на все иммиграционные дела.

— Ты хочешь уехать? — спросил однажды Марк у Донхёка, сидя на крыльце, и солнце светило им в лицо, потому что в воспоминаниях всегда было солнечно или Рождество и у Марка нет никаких рождественских воспоминаний с Донхёком.

— Разве это имеет значение? Если мама захочет уехать, я уеду.

— Но чего хочешь ты?

Донхёк так и не ответил, но Марк подумал, что то, как упрямо он каждый год бросал камушек в окно Марка в начале зимних каникул, когда улицы были темны и наполнены лишь холодом и усталым урчанием мотора такси, хотя он сам сказал Марку, чтобы он просто спал и не провожал его, то, как он колебался перед дверью, не зная, уйти или подождать ещё одно мгновение, то, как его лицо расплывалось в улыбке, когда Марк открывал дверь – более того, тепло его тела напротив Марка, его пальто было холодным, но там, где оно было расстёгнуто, Марк чувствовал тепло Донхёка на своей груди через их рубашки – они были ответом, нужным Марку. Донхёк не хотел уезжать. Донхёк хотел остаться. Так что Марк обнимал его в ответ и надеялся, надеялся, что возникнут новые проблемы, он надеялся, что денег не хватит, он надеялся, что Ли поймут, в конце концов, что в действительности они не справлялись. Он надеялся, что Донхёк вернётся, потому что он был единственным, кто делал их маленький дерьмовый город хотя бы немного терпимым.

мне думалось раньше, что ты неприкасаем, но ты всего лишь укоренился так глубоко, что потоп оставил тебя стоять, памятник твоему собственному горю цвета индиго.</p>

Квартира Марка крохотная, но светлая. Все окна и белые цвета – скудный минимум для выживания. Отсюда не открывается красивый вид, потому что прямо перед домом есть ещё одно здание, современное чудище из стали и стекла, и это единственное, что Марк может увидеть с балкона своей гостиной, но когда солнце садится, закат отражается от стали и стекла этого здания, отхватывая его пламенем, и Марк получает лучшее минутное впечатление, на которое он только мог надеяться. Рассветы приглушённые, сонные, обычно серые, в лучшие дни почти лиловые.

На следующее утро после возвращения из Невады Марк просыпается с тяжёлым сердцем и чем-то, застрявшим в горле, будто маленькая древесная лягушка потерялась у него в трахее. Он, должно быть, снова рассматривал кольцо перед тем, как пойти спать, но сегодня утром, когда усталость и оцепенение вчерашнего дня прошли, он должен взглянуть в лицо невероятной правде. Он напился, каким-то образом встретил свою школьную любовь и поженился с ней во время отменной ночи в Лас Вегасе. Классно. Ему нужен Джэмин, потому что даже, если Джэмин на стороне Донхёка, он единственный из друзей Марка, кто может не спать – сколько сейчас времени на Западном Побережье? – в четыре часа утра в воскресенье.

Марк слушает три телефонных гудка прежде чем Джэмин, конечно же, сбрасывает.

«Ты мудак», пишет он Марку через несколько секунд. «Я не хочу с тобой разговаривать».

«Я ведь не сам поженился, понимаешь? Я просто хочу узнать, что он делал в Вегасе и была ли наша встреча действительно совпадением».

Марку не нужно ждать. Джэмин сразу же перезванивает ему.

— Что ты имеешь в виду, было ли это совпадением? Конечно, это совпадение. У нас есть Марк-блок, никто даже имени твоего не может назвать в его присутствии. Поздравляю, ты стал табу. Донхёк и шагу не сделал бы в штат, в котором есть ты, даже если бы ты ему заплатил.

Ух ты, это ранит. Заслужено, полностью заслужено, но всё равно ранит.

— Да, я знаю, я разбил его несчастное сердце. Это было, сколько, восемь лет назад? Я устал ссориться со всеми только потому что бросил его. Вы тоже мои друзья.

— Да, конечно, мы твои друзья, Ли, мы все продолжаем разговаривать с тобой, разве не так?

Голос Джэмина по телефону резкий. Резче, чем обычно. Ему не нравится разговаривать об этом с Марком – среди их друзей Джэмин был ближе всего к Марку, но в то же время он был тем, кто был в обиде дольше всех, после того, как Марк выпустился и просто уехал, бросив Донхёка с разбитым сердцем. Их дружба восстановилась, но эта тема всё ещё остаётся болезненной для одного из них. Он, должно быть, тоже устал, наверное, у него была ночная смена. Или же будет раняя утренняя.