Часть 11. Глубины памяти. Глава 1. (1/2)
В поглощающей лесной тишине, изредка нарушаемой зовом кукушки и леденящим душу волчьим завыванием, Сельма могла целиком погрузиться в свои мысли. Ещё никогда она не была так близка к Тому, Кто принёс ей столько страданий. Буквально физически девушка ощущала тело своего мучителя под грубым монашеским сукном. Мысли о том, какое уродство и безобразие скрывалось под чёрной тканью, вызвали физический позыв к тошноте. Благо, что желудок оказался пуст. Отвращение только сейчас, когда адреналин спал на минимум, а страх отступил от края сцены, достигло своего апогея. И в то же время шатенка вспомнила чувство безграничной безопасности, внезапное и парадоксальное, которое испытала в этих мерзких объятиях. Ничто не могло в тот момент навредить ей: ни ковен, ни природная стихия, ни что-либо ещё…
«Некромант уничтожит весь этот мир к чёртовой матери, но не позволит реальной опасности даже пальцем меня коснуться…»
Эта неожиданная мысль стала своеобразным откровением, на мгновение выбивая воздух из лёгких. Несмотря на все мучения, через которые Он заставил её пройти, Сельма осознала, что именно в нём скрывается её защита. Своим образом маг олицетворяет то могущество, которое, действительно, способно уберечь от любой опасности извне. Он никому и никогда не позволит её убить. И скорее всего не сделает этого сам, если Сельма будет играть по его правилам.
Или делать вид, что играет по его правилам…
Ощущение безопасности, относительной безнаказанности и того, как ослабевает стальная хватка ужаса на горле, стали пробуждать в девушке характер. Просыпалась тихая злость, какая-то мрачная решимость… Она устала. До боли устала быть беспомощной, слабой и ведомой. Её жизнь и до этого не блистала радужными красками, но ещё никогда Сельма не ощущала такое напряжение, бесконечный шок и ужас, изредка разбиваемые короткими передышками, которые неизвестно, как долго продлятся. Сегодня вроде как всё хорошо, завтра её пугают живыми мумиями, послезавтра она пытается выжить в психиатрической больнице, а после-послезавтра ей, так и быть, дают часов двадцать выспаться, после чего поведут на убой, названный шабашем ведьм. Проклятый Некромант дёргает её жизнь за ниточки, играет, как с живой куклой. А пленница не способна сделать ровным счётом ничего: ни повлиять на происходящие события, ни убежать, ни спрятаться, ни даже защититься… Будет она жить или нет, целиком и полностью зависит лишь от одного существа, которое беглянка ненавидит всей душой!
Осознавая собственную силу в защите Некроманта и в то же время полную беспомощность перед ним самим, Сельма поняла, что ей нужно далеко не какое-то оружие, а что-то более тонкое… Какая-то хитрость, рычаг влияния, то, что у неё не отнимут по щелчку пальцев и что она сможет использовать против своего мучителя. Решимость заполнила душу от края до края, побуждая тело неосознанно сжать кулаки.
В голове сверкнула догадка, что единственный рычаг давления может крыться в образе Иоханны, сомнительная связь с которой и даёт такие преимущества. Их с Некромантом совместное прошлое… А, соответственно, и «рычаг» будет крыться где-то в этом прошлом. Шатенка могла бы увидеть его, как на кинопленке. Это возможно, раз пленница уже не единожды проваливалась туда: в воспоминания города, Асцелии, Некроманта, даже в память самой Иоханны (когда в монастырских подвалах Сельма ощутила себя в её теле)! Правда, всё это происходило импульсивно, вне её собственного желания. Юная ведьма ни разу не пыталась прочитать прошлое или память своей прародительницы осознанно. Скорее, наоборот: не желала этого всей душой! Но кто ей мешает попробовать теперь? Если это единственный способ… Если она найдёт слабое место Некроманта, то сможет хотя бы немного управлять ситуацией.
Холодный расчёт прервало запоздалое осознание, что за стенами этой хижины ночь перетекла в утренние сумерки. Солнце уже поднялось над горизонтом, но видно его не было за тугой и вязкой пеленой серых облаков. Отсиживаться в ветхой лачуге больше не было смысла.
Сельма перевела взгляд на безжизненное тело Асцелии.
«Интересно, она вообще жива?»
Девушка подползла к блондинке и сморщилась от брезгливости: всё тело колдуньи было в чёрных язвах. Может, и к лучшему, что она была без сознания, — хотя бы не мучилась. Сельма достала из кармана платок и накинула на хрупкое запястье, осторожно прощупала сквозь ткань. Пульс был. Еле ощутимый, но всё же пробивающийся сквозь тонкую кожу. Как дотащить Асцелию до её дома, шатенка не представляла. В который раз жертва обстоятельств мысленно выматерила Некроманта всеми известными ей словами, но проблему это не решило. Нужно было что-то делать. Тащить на себе целую тушу — задача не из простых. Прикасаться к чумному телу тоже желания не было, хоть Сельма и определила, что не умрёт в этом мире без воли на то его Создателя. Расстояние до города было достаточно большим: километра три, а ведь ещё было необходимо пересечь ряд улиц… У девушки при всём желании не хватило бы сил. И хоть оставлять Асцелию в бессознательном состоянии посреди леса не хотелось, это пришлось сделать.
Шатенка выбралась наружу и закрыла за собой калитку. Нужно было как можно быстрее добраться до города, а затем вернуться с чьей-нибудь телегой.
Как только Сельма достигла первых домов, глаза её поспешно стали искать что-то на колёсах и, желательно, поменьше размером, ибо в лесу мощёных тропинок ещё никто не соорудил. Наконец, искомый объект нашёлся ближе к торговым улочкам. Выгружая капусту, горожанин как раз был занят деревянными ящиками, а его относительно небольшая телега оказалась пуста. Сельма поспешно увела её в сторону, скрывшись за толпой и ближайшим переулком.
Путь до заброшенной хижины оказался сложнее, чем девушка себе представляла. Не один раз она была вынуждена останавливаться и садиться отдыхать под ближайшим деревом. По высокой траве и торчащим кочкам и корням телегу без надутых шин и облегчённой пластмассой конструкции было тащить весьма тяжело. Однако не так тяжело, как везти её обратно — уже с грузом.
К облегчению Сельмы, когда она вернулась к хижине, тело Асцелии не исчезло. Сняв с себя нижнее платье, шатенка, стараясь не прикасаться к голой коже ведьмы, с его помощью перетащила тело на телегу. Затем начался тернистый путь назад.
Новым испытанием стало затащить Асцелию в дом и поднять её на второй этаж. Но благо, что к тому времени ведьма пришла в себя, и с её помощью осуществить задуманное получилось гораздо легче. Беловолосую колотил озноб. Как только они поднялись, Асцелию снова начал душить кровавый кашель. Подмышками Сельма даже через ткань ощутила набухшие лимфатические узлы. Отвращение, злость, усталость — шатенка испытала всё, пока, наконец, ей не удалось уложить ведьму на горизонтальную поверхность.
***</p>
Было уже за полдень, когда Асцелия открыла глаза. Тусклые, полубессознательные, они оглядели комнату, которую их владелица в своё время отвела Сельме. Видеть помещение с этого ракурса оказалось непривычно. Глаза на какое-то время закрылись. На лице колдуньи уже отпечаталась так называемая «маска чумы»<span class="footnote" id="fn_30000880_0"></span>. От былой красоты мало что осталось. Чёрные язвы со сверхъестественной скоростью увеличились в размерах и стали медленно выпускать из себя кровь и гной. Носогубная область на лице посинела, а на языке ощущался шероховатый налёт, собирающийся в пресную кашицу от прикосновений с зубами.
Где-то справа послышались звуки открывшейся двери, и в комнате появилась шатенка с деревянным подносом в руках.
— Доброе утро… Хотя уже день. — На секунду воцарилась неловкая пауза. — Сесть сможешь, надеюсь?
Сельма краем глаза проследила, чтобы ведьма не завалилась набок, пока будет садиться. Прикасаться к ней не хотелось ещё больше. Осторожно девушка протянула больной глиняный стакан с молоком, сделала шаг назад и пожала плечами, невесть зачем поясняя:
— Думала чай заварить, но опасалась, что половина твоих трав ядовита. Сказала одному из твоих… прислужников принести молока. Послушался, — усмехнулась, — что удивительно.
Изнурённая Асцелия великодушно проигнорировала её реплику и с жадностью осушила стакан. Сил сидеть не было, и она сразу же повалилась на подушки.
— Я пока заняла твою комнату. Извини, сразу тебя туда перенести не смогла. Эта комната ближе к лестнице, пришлось положить здесь.
Безжизненный взгляд ведьмы остановился на Сельме и какое-то время изучал её лицо, словно пытался найти на нём ответ на неведомый вопрос. Наконец, послышался хриплый безжизненный голос:
— И не тяжело тебе было… тащить меня через весь лес и город?
— Тяжело. Хочу сказать, что внешне ты кажешься легче.
Асцелия резко зашлась кашлем, и Сельма инстинктивно сделала ещё один шаг назад. Такая реакция вызвала вымученную усмешку у страдающей.
— Не переживай. Ты не заразишься при всём своём желании. Он этого не хочет…
— Что-то о своём «иммунитете» я, кажется, уже слышала.
— Почему просто не оставила меня в лесу? Со мной ничего бы не случилось.
«Хороший вопрос, самой интересно», — мысленно хмыкнула Сельма и безразлично пожала плечами:
— Но ты ведь тоже пыталась мне помочь.
— Я это делала по Его воле… Он бы не простил…
— Да-да, это я тоже слышала. — Шатенка раздраженно вздохнула, понимая, что другого ответа от беловолосой колдуньи не последует. Почему-то в душе наивно хотелось верить, что Асцелия частично привязана к ней. Сельма ругала себя за эту слабость, ведь понимала, что это стандартная реакция человека, не получившего в детстве должного внимания. Испытывать непоколебимое подсознательное желание стать частью социума — естественно. В любом случае этот порыв шатенка постаралась всячески заглушить или хотя бы не обращать на него внимания. Потому поспешно сменила тему:
— Выглядишь паршиво…
— Всё относительно, — ведьма поморщилась, явно не собираясь вдаваться в подробности своего самочувствия. Флагелланское<span class="footnote" id="fn_30000880_1"></span> смирение, с которым говорила Асцелия, вызвало новую волну раздражительности.
— Ну и как тебя исцелить? Есть какие-то отвары, заклинания или что-то ещё? Что мне делать?
— Ничего… Я лишена части своих сил, а проклятье Некроманта… не снять так просто.
— И после всего произошедшего ты говоришь об этом с такой покорностью?! Неужели тебе нисколько не обидно и не хочется справедливой мести?!
Асцелия устало уставилась на Сельму, а на скривившихся меловых губах мелькнула болезненная усмешка.
— Ты не понимаешь, о чём говоришь.
— Может, объяснишь? — хоть колдунья и была для девушки не больше, чем просто безымянный сосед с улицы, в шатенке разгоралась обида за неё и в то же время злость на её смирение. Больше этих чувств было лишь недоумение.
— Другим ведьмам досталось сильнее… я это чувствую… Я пойду на поправку быстрее них… Иначе не смогу помогать тебе.
— И это, по-твоему, справедливость?! Хоть ты и притащила меня на заклание своему ковену, но такую участь заслужила с трудом.
Асцелия слабо улыбнулась, обессиленно прикрыв глаза:
— Сочувствуешь мне?.. Удивляет…
Сельму колотило от ярости. Она так и не поняла ни логику ведьмы, ни её покорность. Злость заставила подумать о себе.
— Что значат слова о третьем желании Некроманта? Почему ведьмы считают меня угрозой?
— Ты всё сама слышала…
— Да, но, видишь ли, в страхе за свою жизнь не могла задать уточняющие вопросы.
— Они боятся… что обретя мою сестру в тебе, Он… станет сильнее… И сможет выбраться в мир живых… чего уже давно хочет… Отлучки за прокля…тыми душами не опасны… Но если он покинет этот город насовсем… пристанища… для ведьм не станет… А ведуньи и вовсе погибнут… Некоторые ведьмы пытаются жить в реальном мире, но… вскоре возвращаются за подпиткой сюда. Или и вовсе… остаются здесь.
Речь Асцелии была заторможенной, что свойственно для такой хвори. Ей постоянно надо было закрывать глаза и искать силы для новой фразы. Но шатенка эгоистично хотела получить все ответы.
— Ведьмы могут покидать это место и жить в реальном мире?
— Да.
— Так значит, он хочет получить с помощью меня силы… Что станет со мной в случае, если Он покинет это место?
— Он не покинет этот город… Опасения ковена нелепы… Ему нужны не только силы…
— Откуда ты это знаешь?
— Знаю…
Поняв, что ответов больше не сможет добиться, Сельма злобно выдохнула и решила скорее выйти вон из комнаты:
— Что ж, раз ты точно не умрёшь, ситуация явно приобретает лучший оборот. Если снова будет душить кашель, возле постели я поставила корыто.
И мысленно добавила:
«Раз принимаешь всё с такой покорностью, так наслаждайся!»
Сельма, даже не скрывая своей брезгливости, поспешно вышла из комнаты, равнодушно закрыв за собой дверь под звонкий кашель чумной. Ноги ловко спустились по ступеням вниз. Какое-то время девушка задумчиво постояла. Мысли снова вернулись к принятому ночью решению найти слабое место Некроманта. Видеть то, что не видят обычные люди… В реальном мире она всеми силами пыталась подавить эти способности, но они всё равно проявлялись, инстинктивно, без её на то желания, пока шатенка не начала употреблять психотропные препараты. Только тогда она впервые смогла ощутить абсолютный контроль над собой. Но сейчас ситуация была иной, контроль с помощью препаратов был утрачен, а способности проявлялись иначе.
Кое-как справившись с готовкой обеда (это явно оказалось сложнее, чем просто достать из холодильника шелестящую упаковку со всеми возможными вкусами и залить содержимое кипятком), Сельма, сидя за столом, закрыла глаза и постаралась вспомнить все картинки прошлого, которые ей были доступны.
Первая казнь Асцелии… Она вспомнила всё, до мельчайших деталей! Память медленно направляла свой проектор на закрытые веки. Перед глазами даже предстала душераздирающая расправа над «святыми отцами» церкви. Услужливо в голове вспыхнуло и другое страшное воспоминание, которое настигло Сельму в подвалах разрушенного монастыря. Вновь шатенка ощутила то страшное чувство захлебывающихся лёгких и чёрных чужих тяжёлых волос на лице…
Но всё это были лишь воспоминания, её собственные воспоминания. То, что девушка уже видела в своей голове…
«Ничего…»
Целых два часа Сельма просидела за столом, погруженная в мысли о чужом прошлом. И никакого результата… В голове прокручивались одни и те же кадры, с единственной лишь разницей, что из-за долгого механического прокручивания их в голове ощущение ужаса, страха и сочувствия стали притупляться.
Наступил вечер. За окнами свет солнца начал рыжеть. Звуки города стали чуть громче: горожане катили телеги, увозили торговые палатки. Дом Асцелии находился почти на окраине, почему на этих улочках почти никогда не было оживленного гомона. И всё же сейчас было шумнее, чем несколькими часами ранее. Умиротворение клонящегося к вечеру дня нарушали лишь периодичные приступы кашля чумной, что приглушенно доносились откуда-то сверху.
Тяжело вздохнув, Сельма поднялась наверх. В коридоре на какое-то время она остановилась у двери, за которой вновь послышался душераздирающий кашель. Но брезгливость и злость взяли верх, и девушка скорее прошла дальше, подавляя нарастающее отвращение и скрывшись в хозяйской спальне.
Комната ведьмы вся была увешана пучками сухих трав и какими-то мешочками. Однако нельзя было сказать, что эта странность лишала её уюта. Белые кружевные скатёрки и салфетки в сочетании с чистым деревом навеивали что-то приятно-забытое, старое. Так обычно рисуется красота жизни в деревенском доме. А для средневековья это знак явной зажиточности.
С ногами Сельма забралась на кровать, подушка на которой, как и в другой комнате, была туго набита травами. Спать не хотелось. Пленница всё ещё думала о прошлом, которое в её памяти осталось болезненным воспоминанием.
Стемнело, и на полу появилось несколько холодно-голубых прямоугольников света, проникающих сквозь окно. Шатенка уже не обращала внимания на периодичные серии кашля, доносящиеся из соседней комнаты. Их разделяла лишь маленькая кладовка. Пальцы задумчиво крутили нож, который Сельма стащила у хозяйки этого дома и теперь всё время таскала с собой.
«Может, провалы в прошлое невозможно контролировать? Или для этого нужен какой-то эмоциональный накал?.. Если подумать, все разы, когда прошлое врезалось в мою голову, я была на пределе своих эмоций…»
На улице неожиданно раздался грохот свалившихся откуда-то балок. Сельма вздрогнула. Из-за задумчивости нож выскользнул из пальцев и звонко лязгнул о деревянный пол, заставляя сознание шатенки вынырнуть из глубин мыслительного процесса и перевести внимание на окружающий мир.
— Чёрт.
Сельма переместилась к краю кровати и потянулась за утраченной игрушкой, как вдруг голову осенила картинка. Нож…
Страшный окровавленный кривой нож случайно выскальзывает из толстых мужских пальцев и падает на песок. От стен эхом отдаётся мерзкий скрежет факелов.
— Перед лицом Господа Бога нашего признай, наконец, что ты ведьма! И твои страдания закончатся. Очисть себя перед смертью!
Боль пронзает область живота, и из груди вырывается крик. Руки, стянутые железными оковами над головой, затекли. Кости ломит от каждого случайного движения. Ноги… Что-то с ногами… Боль в них ещё ужаснее.
В этом крике шатенка тут же вынырнула из воспоминания, заерзав, как перепуганный зверь на кровати, тут же себя ощупывая. Ни единой царапины… Но боль, учащенное от страха и ужаса дыхание… Как и в тех подвалах монастыря, Сельма снова ощутила себя в теле Иоханны.
Понадобилось время, чтобы прийти в себя. Сквозь грохот сердца перепуганная девушка услышала слабый голос ведьмы, что доносился из соседней комнаты.
— Нормально всё со мной! Просто с кровати упала!
Сельма резким движением подхватила с пола нож и стала с особым вниманием его рассматривать. Обычное толстое лезвие и костяная ручка… Ничего и близко не напоминало нож из фрагмента прошлого.
Ночь прошла бессонно. Движимая идеей-фикс, почти до самого утра Сельма пыталась увидеть что-нибудь ещё. Но больше не получалось…
***</p>
Мысль стала навязчивой! После своего случайного ночного «успеха» шатенка не могла больше ни о чём думать, кроме как о прошлом. На все ближайшие семь дней она словно обезумела в своей погоне за чужой памятью.