Часть 21 Все будет хорошо (1/2)
Запах был противным, тошнотным. Таким, как будто спирт, растворитель и клей смешали в одну ёмкости и сунули Саньке под нос.
Хотелось блевануть, но сил даже на это не было. Слабость была жуткой.
По лицу мазнула чья-то шершавая рука, потрепал за щеку, затем заставила разлепить глаза.
Увиденная фигура виделась смазано, почти неразличимо.
Саньке было плохо. Снова плохо. Тело стало чересчур тяжёлым, неприподьемным, непослушным.
Откуда-то слышались голоса. Они сливались в непонятный едва различимый шум.
Сашка не хотел подслушивать, но разговор сам долетел и впился в мозг, хуже аптекарской пиявки.
— Дурной больно. Ты бы его отдал на лечение. В Екатеринбург отправим, пусть полечится. Душевно больной он. Все руки изрезаны! Вот такой чёрт тебе этот дурень сдался? Он на себя руки наложит, а тебе отвечай. — голос грубый, кашляющий, незнакомый.
— Не могу я так. Жалко. Ты, Егорыч, давай не заговаривай. Лучше скажи, что мне сейчас с ребенком делать? — мягкий знакомый бас Макара Игнатьевича.
Услышав его, Санька едва заметно улыбнулся. Губы сами расползались, скорчив радостную, но уродливую гримасу.
Учитель стоит горой за этого никого не нужного оборвыша! Несмотря ни на что, Саньку любят и никому не отдадут!
Эти мысли грели душу.
— Ишь, лыбится. Голодный обморок, самый обыкновенный. Ощущение, что пацаненка трое суток пытали, не кормили и не давали спать. Он как очнулся, так сразу уснул. А рана, считай, не глубокая. Просто тряпкой завяжи и все, чтобы не гнила — грубый голос фыркал, немного дрожал и выражал абсолютное отвращение к юному пациенту.
— Как поправится, Игнатич, нарви крапивы и отстегай этого дурня по заднице, чтоб мало не казалось. Крапива, она же полезная. Ни синяков, ни ссадин — добавил голос.
Макар Игнатьевич ласково погладил мальчика по рыжим волосам, делая пометку в голове, что стоило бы постричь не только Дягелева, а вообще всех мальчишек в школе.
Захлопнулась дверь в кабинет. Тяжёлые шаркающие шаги отдалились куда-то по коридору, приглушившись монотонным скрипом пола.
— Саш, вот зачем ты так, а? Ты же молодой пацан, тебе жить и жить! Говорил же, если опять царапаться в голову взбредёт, приходи — всыплю, если уж так боли хочется. Себя не жалко, так хоть Ангу пожалей. Она без тебя как?! — Макар Игнатьевич подвинул стул к скамье и поправил Саньке сползающее одеяло. Он сомневался, что мальчик не спит, но продолжал свою тираду, говоря спокойно, но как-то чересчур грустно, разочаровано и тяжело.
Сашке стало противно. В горле встал ком. Захотелось снова заплакать.
— П… Простите — все что смог выдавить мальчик. Ослабевший голос дрожал, скатывался в непонятные хрип и затихал, не успевая закончить фразу.
Макар Игнатьевич очень резко прикоснулся к Сашкиной голове, будто отвешивая подзатыльник, но совсем-совсем лёгкий, скорее из вредности, чем в наказание.
- Режешься, а зачем? Зачем ты это делаешь? Хочешь, что бы тебя в Екатеринбург на лечение отправили? В психиатрическую лечебницу? - Макар Игнатьевич хотел прикрикнуть, но не мог.
От одной мысли о лечебнице, Саньке стало дурно. О психиатрии травили анекдоты, говорили с опасением и ужасом. Неужели Сашка настолько ненормальный, что его прировняют к психам? НЕТ! НЕЛЬЗЯ ЭТОГО ДОПУСТИТЬ!