Часть 13. Пока фортила масть (1/2)

Се Ляню было очень странно и непривычно кому-то позировать. По началу он сидел и боялся даже шелохнуться, чтобы случайно не помешать Хуа Чэну, но через какое-то время начал ёрзать на стуле, устав сидеть в одном положении. Се Лянь осторожно размял кисти и шею, вытянул по очереди ноги, и глянул на Хуа Чэна, который сидел к нему вполоборота, и молча работал, даже не думая делать замечаний.

Се Лянь же невольно залюбовался тем, как ловко скользит карандаш по белоснежной поверхности. Хуа Чэн иногда откладывал карандаш в сторону, и брал в руку продолговатый чёрный уголёк или клячку. Он бросал на Се Ляня мимолётные взгляды, или наоборот, по нескольку минут вглядывался в черты лица, внимательно и смело.

- Тебе не мешает, что я могу немного менять положение? - наконец задал вопрос Се Лянь, любуясь безмятежным и сосредоточенным выражением красивого лица.

- Вовсе нет, - ответил Хуа Чэн, посмотрев Се Ляню в глаза, - Мне достаточно просто видеть тебя перед собой. Я уже почти закончил. Если не возражаешь, мы можем пойти попить чаю перед тем, как продолжить.

- Было бы здорово, - улыбнулся Се Лянь. - А эту работу ты мне тоже не покажешь?

- Покажу, - ответил Хуа Чэн и прикусил кончик карандаша, вглядываясь в свои наброски. Се Ляню действительно было очень интересно, и он с нетерпением ждал, когда Хуа Чэн закончит, и можно будет посмотреть на творение его запачканных графитом и углём ловких рук.

Наконец он отложил карандаш в сторону и отошёл от мольберта, чтобы посмотреть на свою работу издалека. Его взгляд был очень придирчив и строг, и Се Ляню показалось, что Хуа Чэн даже как будто недоволен.

- Нужно сделать перерыв, - заключил Хуа Чэн и взял со стола тряпку, вытирая руки.

- Тяжело рисовать? - спросил Се Лянь. Он больше тяготел к музыке, и в детстве занимался игрой на музыкальных инструментах. Художества и рисование его тоже очень привлекали, но только как зрителя. Ему нравилось подолгу разглядывать чужие картины, но никогда не было и мысли о том, чтобы нарисовать что-то своё. Для этого нужно было иметь не только мастерство, но и здоровую самооценку с умением выслушивать любую критику, при этом не опуская руки.

Се Лянь поднялся со стула и направился к мольберту. Хуа Чэн же почему-то отвернулся и сделал вид, что точить карандаш канцелярским ножом ему куда интереснее, чем смотреть на результат своих трудов. Се Лянь же обошёл мольберт, и, едва увидев изображение, на какое-то время просто потерял дар речи.

На бумаге были разбросаны несколько набросков, с разными эмоциями и положениями головы. Они были до того детально прорисованы, что Се Ляню казалось, будто бумага передаёт его внешность точнее, чем отражение в зеркале. Каждый волосок, каждая ресничка, изгиб губ и форма носа – всё было выполнено изящно и аккуратно. Каждый штрих был дополнением предыдущего, и не мог существовать отдельно.

- Сань Лан... Это просто прекрасно! - на одном выдохе прошептал Се Лянь, коснувшись кончиком пальца белой бумаги, чтобы не тронуть рисунок. - Это невероятно. Такое чувство, будто ты рисовал мои портреты уже миллион раз!

- Гэгэ мне льстит, - пробормотал Хуа Чэн, по-прежнему уделяя слишком много времени несчастному карандашу, который уже был острее клинка из дамасской стали, - Нужно сделать перерыв. Когда слишком долго работаешь над чем-то одним, глаз замыливается, и воспринимать работу объективно становится труднее.

- Я даже не представляю себе, сколько времени ты вложил в своё мастерство... - вздохнул Се Лянь, который не мог отвести взгляд от набросков.

- Надо же, ты даже ничего не скажешь про талант? - выгнул бровь Хуа Чэн, наконец оставив карандаш в покое.

- В любом деле талант – это лишь десятая часть. Остальное практика, - ответил Се Лянь, посмотрев на Хуа Чэна с восхищением. - Я не отрицаю, многие люди по-настоящему талантливы, но любой талант пропадёт, если его не развивать и никак не подкреплять.

- Гэгэ действительно очень мудр, - нежно улыбнулся Хуа Чэн, и поднял руку, чтобы заправить за ухо выбившуюся прядь. Взгляд Се Ляня снова зацепился за размашистую надпись на руке, которая чёрным пламенем горела на нефритово-белой коже.

Когда они вышли в сад, чай в беседку уже подали. В прозрачном стеклянном чайнике сверкала изумрудная жидкость с мелкими сушеными цветами, а рядом стояли прелестные чашки, сахарница, блюдца с печеньем, конфетами и лимоном. Се Лянь сел за деревянный стол и поднял голову, чтобы насладиться солнечными лучами, которые пробивались через вьюн, густо оплётший беседку. Пели птицы, ясное голубое небо было глубоким и бездонным. Пушистые облака лениво тащились по бескрайней лазури, исчезая из поля зрения, и заменяясь такими же кудрявыми клочками.

- Нравится? - спросил Хуа Чэн, глядя на умиротворённое лицо Се Ляня.

- Очень, - не стал скрывать Се Лянь. Он слишком сильно привык к грязным серым коробкам своего района, и каждый подобный момент был подобен глотку свежего воздуха.

Какое-то время они наслаждались ароматным чаем и непринуждённой беседой, и Се Ляню показалось, что в этот момент он действительно счастлив. Хуа Чэн, заметив, что его собеседник притих, замолчал, любуясь игрой солнечных зайчиков на лице сидящего рядом человека.

- Мне кажется, я даже через сотни лет практики не смогу передать внешность гэгэ в полной мере, - наконец сказал он, одним глотком допив чай.

- Разве ты не нарисовал меня абсолютно таким же? - удивился Се Лянь, тоже отставив чашку в сторону.

- Мало нарисовать просто похоже, - качнул головой Хуа Чэн, поднявшись из-за стола, - Нужно передать характер, настроение. Без этого рисунок никогда не будет в полной мере изображать того, кто сидит напротив.

- Как можно передать характер? - не понял Се Лянь. - Рисунок ведь совершенно статичен.

- Верно, но как раз в этом и суть, - улыбнулся Хуа Чэн. - Можно нарисовать так, что картина будет приковывать взгляд и казаться живой. Когда смотришь на полотно, и тебе кажется, что человек на нём вот-вот заговорит, и ты будешь заранее знать, что именно он тебе скажет.

- Я никогда не задумывался об этом... - признался Се Лянь. - И всё же, я больше чем уверен, что у тебя получится. Я готов руку дать на отсечение, что так и будет.

- Таких жертв точно не надо, - ответил Хуа Чэн и непринуждённо рассмеялся. После они вернулись в мастерскую, и Се Лянь снова начал позировать, а Хуа Чэн изображать. В какой-то момент Се Ляню в руки попала книга, а стул заменился на мягкий и удобный диван. Через время он вообще забыл о том, что позирует, полностью погрузившись в чтение. На самом деле, он всегда любил читать, но в последнее время не было ни возможности, ни книг, и теперь можно было восполнить это с лихвой.

А Хуа Чэн работал, не отвлекаясь и не поднимая головы. Он словно и не занят был, а отдыхал, наслаждаясь каждой секундой, пока мог видеть Се Ляня. Иногда Хуа Чэн подходил к нему совсем вплотную, чтобы что-то разглядеть, и неосознанно протягивал руку, касаясь плеча или волос. Се Лянь не обращал внимания, искренне веря, что так и нужно.  К вечеру на столе лежали десятки набросков: твёрдыми и мягкими карандашами, тушью, чёрной ручкой, сангиной и углём. Их было много, но ни один из них не показался Хуа Чэну достаточно хорошим.

- Ничего себе, уже темнеет, - удивлённо произнёс Се Лянь, отложив книгу в сторону и глядя в окно, где небо постепенно окрашивалось в огненно-рыжий цвет.

- Да... Что-то я и не заметил, - спохватился Хуа Чэн. - Гэгэ, должно быть, проголодался? Извини, совсем заработался.

- Что ты, Сань Лан, не стоит, - тут же заверил Се Лянь, - Я же для этого здесь в конце концов.

- Ты здесь, потому что ты в первую очередь мой друг, а не просто постановка или гипсовый бюст, - отрезал Хуа Чэн и достал из кармана телефон, быстро набирая кому-то сообщение. - Если позволишь, я заглажу свою вину.

- Я бы не хотел утруждать Сань Лана... - смущённо ответил Се Лянь, но Хуа Чэн был непреклонен. Пока Се Лянь разглядывал рисунки, каждый из которых в его глазах казался совершенным, прямо в мастерскую подали еду. За одним из стеллажей обнаружился уютный низкий столик и небольшой диванчик, за которыми расторопные слуги буквально за несколько минут накрыли довольно простой, но сытный ужин.

Под стол поставили ведёрко со льдом, в котором виднелись запотевшие бутылки вина, по матовым стенкам которых стекали крупные прозрачные капли.

- Надо же... Это мой любимый суп, - удивился Се Лянь, когда Хуа Чэн, решив поухаживать за гостем, поставил перед ним тарелку ароматного бульона с рисовой лапшой и кусочками говядины. Блюдо было посыпано мелко нарезанным зелёным луком и корицей.

- Я рад, что смог угодить гэгэ, - улыбнулся Хуа Чэн и сел напротив, достав из ведёрка бутылку вина. - Это вино из моей личной коллекции. С моего личного виноградника. Прошлогодний урожай. Гэгэ не желает попробовать?

- Я не употребляю алкоголь... - вздохнул Се Лянь, подцепив палочками кусок мяса. Но, заметив, что Хуа Чэн, перед которым стояло два бокала, без лишних слов поставил бутылку обратно, понял, что он тоже не будет пить. Вежливо было бы отказать ему в компании, учитывая его гостеприимство? В конце концов, это же просто вино. Кому будет плохо от одного бокала?

- Впрочем... Думаю, сегодня можно сделать исключение, - улыбнулся Се Лянь, наслаждаясь наваристым говяжьим бульоном.

- Неужели? - удивился Хуа Чэн. - Почему же?

- Как я могу отказать, если Сань Лан хочет разделить со мной вино со своей личной коллекции? - просто ответил Се Лянь. Да, с алкоголем у него были тяжёлые отношения, но тут самое главное вовремя остановиться.

Хуа Чэн без лишних слов разлил рубиновую жидкость по бокалам, и протянул один из них Се Ляню. Парень с благодарностью принял напиток, и принюхался, ожидая почувствовать мерзкую спиртовую или алкогольную отдушку, но вино на удивление пахло как слегка забродивший виноградный сок.

- Можно узнать, почему гэгэ отказался от алкоголя? - спросил Хуа Чэн, гоняя напиток по стенкам бокала и ковыряя палочками лапшу без какого-либо аппетита, глядя только на Се Ляня.

- Это... Это не самая приятная история, - сглотнул Се Лянь, и отвернулся, пригубив напиток. На вкус вино было почти такое же, как и на запах – сладкое, немного терпкое и лёгкое, с приятным послевкусием. Оно не казалось крепким, и идеально дополняло блюда.

Видимо, из-за этого Се Лянь и потерял бдительность, позволяя себе выпить не только этот бокал, но и последующие. У Хуа Чэна совершенно не было в планах споить своего гостя, и они просто сидели, обсуждая прочитанные книги и тонкости различных искусств, пока бутылка не опустела.

Как и последующая.

Се Лянь заметил, что начал хмелеть, и принял решение больше не употреблять этим вечером, упустив из виду тот факт, что больше и не надо было. Это вино было лишь на первый взгляд безобидное, но на деле – очень коварное для непьющего и довольно стройного Се Ляня. Хуа Чэн, для которого почти ничего не изменилось, заметил перемены в речи и поведении Се Ляня, и самостоятельно убрал весь алкоголь со стола.

Почему же Се Лянь не пил? Действительно, очень интересный вопрос. Дело было не только в том, что ему не нравился вкус и запах. За этим стояла своя история.

Когда-то давно, несколько долгих лет назад, Се Лянь, будучи успешным и востребованным не по годам специалистом, твёрдо решил: он будет помогать людям. У каждого есть право на второй шанс, и если он в силах, то без лишних слов возьмётся вытаскивать с того света даже самого безнадёжного пациента. Через руки молодого хирурга прошли даже те, кому отказывали абсолютно везде, подписывая смертный приговор. Се Лянь всегда пытался сделать мир чуточку лучше, принести хоть немного добра и света, даже если шанс был совсем невелик.

Однажды на его стол попал совсем молоденький парнишка лет семнадцати, которого осматривали без должного внимания, так как он мало того, что был безнадёжно болен, так ещё и без каких-либо документов. Сирота без дома, без роду и без племени, грязный настолько, что медицинские работники, повидавшие в этой жизни некоторое дерьмо, брезгливо отворачивались. Вшивый, с кожными заболеваниями и присохшими к гноящимся ранам бинтами, он попал в больницу лишь потому что кто-то по неосторожности сбил этого тощего подростка, просящего милостыню у перехода.

Травмы от аварии были не смертельными. Смертельной была опухоль головного мозга, которая стремительно высасывала из несчастного жизнь, уже лишив возможности видеть одним глазом.

Се Лянь заметил его совершенно случайно, когда просто проходил через отделение хирургии. Тогда ребёнка, у которого уже взяли анализы и отмыли, пытались разговорить, чтобы понять, откуда он взялся, и что теперь с ним делать. Скорее всего, он родом из неблагополучных и грязных трущоб, которые находились за городом. Люди, проживающие там, с самого рождения были приговорены к бродячей жизни впроголодь, не нужные государству.

Словно не люди, а мусор. Просто грязь под ногами.

- Кто это? - спросил Се Лянь, с сожалением глядя на подростка, отмечая сероватый цвет кожи, бинты и торчащие из-под больничной рубашки кости.

- Не знаем. Бродяга какой-то, - ответила молодая медсестра, что-то чиркнув в обходном листе, - В любом случае, он уже не жилец. Судя по анализам крови и снимкам, ему жить от силы полгода. Полежит недельку под наблюдением, и пойдёт восвояси.

Все согласились, что подростка жалко, но ему уже ничем не помочь. Люди, работающие в больнице, за долгие годы видели уже такое огромное количество дерьма, мяса и кишок, что уже перестали слишком сильно сопереживать. Они, ежедневно видящие множество смертей, и детей, и взрослых, давно уже воспринимали людей как просто мешки с мясом, которые в конечном итоге всё равно уедут в холодильник в пластиковом мешке.

Но Се Лянь был не согласен. Не слушая никаких отговорок, он оплатил внушительный счёт, и, проведя тринадцатичасовую операцию, позволил мальчишке жить дальше, наплевав на предрассудки. Жизнь слишком ценна, и Се Лянь был готов до последнего бороться за каждого человека, искренне веря, что добро возвращается.

Но любое везение рано или поздно заканчивается. Судьба не знает пощады даже к тем, кто, казалось, больше всех на свете заслуживает счастья.

-...очень настаивают, чтобы операцию провели именно вы, но тут действительно безнадёжный случай. Мальчик упал на соревнованиях, кровоизлияние в мозг. У него лопнул сосуд, состояние критическое. Скорее всего, мы его не вытянем.

- Это наша работа – вытягивать, - отрезал Се Лянь, подписывая согласие на операцию. - Тем более, если родители ребёнка настаивают, чтобы оперировал я, значит, они доверяют мне самое ценное, что у них есть. Я просто не имею права на отказ.

Тем самым днём он подписал смертный приговор не только мальчику, но и себе.

Ребёнок скончался на операционном столе. Досадно, но предсказуемо. Детские смерти, к сожалению, не редкость. Се Лянь, стягивая с себя перчатки и полоская дрожащие руки, был абсолютно подавлен. Причиной смерти была слишком обширная травма и слабый организм, но он винил именно себя. Конечно, невозможно спасти каждого, но как же больно это осознавать, глядя, как маленькое худое тельце отключают от аппаратов, фиксируя дату смерти.

Он решил сообщить эту прискорбную новость лично, на что получил в ответ крики и угрозы обезумевшей от горя матери, которая в ярости кидалась на растерянного Се Ляня, желая выцарапать ему глаза. Она кричала, что Се Ляню конец, и она клянётся, что отомстит за смерть своего сына, что он надолго сядет, живодёр, детоубийца...

Это стало началом конца.

На самом деле, мальчик погиб по чистой случайности и грустному стечению обстоятельств. Слабый и щуплый, он имел множество противопоказаний по здоровью, но родители, желая вырастить спортсмена, отдали его в секцию по боксу, заплатив кому надо. По документам вышло, что ребёнок, которому был противопоказан любой вид спорта кроме шахмат, оказался совершенно здоров. И последствия не заставили себя долго ждать.

Они не хотели винить себя и признавать свои ошибки. Они решили найти виноватого, чтобы очистить свою совесть и не признавать, на чью душу лёг этот грех.

К огромному несчастью для Се Ляня, родители погибшего ребёнка имели связи и деньги. Много денег. Результаты вскрытия неожиданно указали на халатность и врачебную ошибку, а СМИ, которые и без того охотились за громкими заголовками, с удовольствием начали раздувать только тлеющий пожар. Потянулись бесконечные суды, разбирательства, адвокаты, полиция, репортёры... Закончились деньги, и свои, и чужие. Отвернулись все друзья и близкие.

В жизни Се Ляня будто потухло солнце.

Он очень долго молчал и в одиночку нёс на плечах непосильный груз страданий, который с годами не становился меньше. И вот, сидя рядом с единственным за столько времени человеком, который принял его и не оттолкнул, Се Лянь внезапно поймал себя на том, что рассказывает свою историю, постепенно вытаскивая из недр памяти самые болезненные и страшные эпизоды минувших лет. Он, тяжело сглатывая вязкую слюну, медленно и тихо говорил. Се Лянь не хотел, чтобы его пожалели, не пытался вызвать у Хуа Чэна сочувствие. Просто под алкогольными парами у него развязался язык, и он начал говорить о том, о чём не мог ни с кем до этого.

Говорить с тем, кому безоговорочно доверял.

- Я ведь... Я ведь просто хотел помочь... - произнёс он, чувствуя, как немеет голова и заплетается язык. Всё напряжение и весь стресс, всё молчание и давление, внезапно решило выплеснуться наружу, и в золотистых глазах сверкнула влага. Се Лянь уткнулся лицом в дрожащую ладонь. Хуа Чэн, который до этого молча и не перебивая слушал, сидя рядом, осторожно положил руку на чужое плечо, нежно поглаживая Се Ляня по спине.

- А знаешь, тогда я почему-то думал, что хуже быть уже не может... - прошептал Се Лянь и буквально сжался в комок, чувствуя, как по ладоням течёт солёная и горячая влага. - Как оказалось, может...

Хуа Чэн молчал.

- Я лишился тех единственных людей, которые до последнего были рядом. Мать, отец... Они тоже покинули меня. Я не успел, Сань Лан... - выдохнул парень, и стиснул челюсть до искр в глазах, сквозь зубы прошипя:

- Я... Я не... Ус-с-спел... Я просто не успел. Они были... Ещё тёплые... Не успели окоченеть... Руки мягкие... Пальцы... Гнутся... Я просто не успел, Сань Лан.

- Гэгэ, ты не виноват, - тихо произнёс Хуа Чэн, и Се Лянь, до этого державшийся относительно хорошо, сжал дрожащими пальцами волосы и прошептал:

- Нет, это я виноват. Я считай своими руками их и повесил... Понимаешь?! Если бы не я, они были бы живы! Из-за моей ошибки они лишились абсолютно всего. Их изгнали из общества следом за мной, будто я был чёрной меткой! Все были бы счастливы, не будь меня, Сань Лан! Я такое ничтожество, что даже сам повеситься не смог!.. Ха-ха, ты представляешь, просто лопнула удавка! Я нажрался в тот день так, что решил... Решил, что меня выдержит пояс от халата. Смотри... Смотри видишь вот тут, на шее? Это свидетельство того, что я... Я настолько неудачник, что даже смерть меня отказалась принимать.

- Гэгэ... - выдохнул Хуа Чэн и просто обнял Се Ляня, эмоции которого спустя столько лет вышли наружу. Се Лянь, чувствуя поддержку, прижался к Хуа Чэну в ответ, уткнувшись лицом в чужое плечо. Его всё ещё колотило крупной дрожью, а слёзы даже не думали останавливаться. Се Лянь сжимал ледяными пальцами чужую рубашку, пытаясь вдохнуть полной грудью и хоть как-то взять себя в руки, но не получалось. Перед глазами воскресли все те образы, которые он старательно прятал в своей памяти, пытаясь забыть, скрыться, убежать... Но прошлое было частью его самого, его жизни. И от него никуда не деться.