Глава 1. Хемминг (1/2)

Он задавался этим вопросом уже давно — где-то с двенадцати лет, хотя может и дольше. «Почему вокруг меня одни идиоты?» Вот и сегодня ему пришлось задавать его себе. Уже четыре раза, а ведь солнце ещё даже не минуло за полдень.

Началось всё со служанки, которая пришла убрать в его комнате. Он проснулся ещё до рассвета и сразу принялся за порученную матерью работу — надо было проверить не смухлевал ли банкир с присланными вчерашним вечером бумагами, а так же подготовить благодарственные письма сразу трём лидерам наёмнических организаций, что недавно отчитались об успешно выполненных поручениях. Хемминг был уже на втором письме, когда послышался отвлёкший его звон стали — служанка смахивала с висящего над кроватью украшенного старинной эмблемой щита пыль и умудрилась сорвать тот с крепления. Он предпочёл не замечать ни этого, ни прозвучавших, наверное, с десяток раз писклявых извинений, и вернулся к перу и чернилам. Когда звук удара повторился, Хемминг стиснул кулаки, из-за чего чуть не испортил завершённое наполовину послание кляксой. На третий раз он не выдержал, поднялся со стула, подошёл и помог криворукой нескладёхе вернуть щит на место, не забыв, разумеется, наградить её оплеухой. Мать всегда говорила, что бить прислугу самому недостойно — замараешься, но Мавен сейчас не было ни в доме, ни в городе, а значит поместье остаётся на нём и живёт согласно его правилам.

Другая служанка была вдвое моложе первой, а это внушало надежду, что мозгов у неё сохранилось побольше. Приказ был проще некуда — нагреть воду для ванны и приготовить последнюю с минеральной солью и маслом лаванды. Так нет же — надо было запутаться и положить вместо лаванды обычный лиловый горноцвет. Причём, как Хемминг сумел распознать, служанка осознала свою ошибку, но признавать её не стала, а вместо этого попыталась перебить первый запах большим количеством второго. Получилось, конечно, не дурно — очень душисто и с необычной летней ноткой, однако трата дорогих масел должна была быть как-то наказана. Хеммингу не хотелось снова обливать по́том только что намытое тело, поэтому он позвал с кухни одного из поварят, приказал ему загнать девку в ту самую ванну и оставаться там с ней до тех пор, пока вода не остынет до своей изначальной температуры — то есть той, что ежедневно текла через главный канал Рифтена. Сомневаться в том, что парень найдёт чем скоротать время не приходилось.

Расслабившись после ванной, Хемминг спустил главному повару недостаточно подрумяненные пирожки со снежными ягодами, а вот на слугу, который не успел приготовить одежду к выходу в город, терпения ему уже не хватило. «Кругом одни идиоты». — говорил про себя он, наблюдая за тем, как недостаточно быстрый паренёк выкладывает перед ним запрошенный наряд, стараясь не испачкать шёлк и лисий мех сочащейся из носа кровью. — «Идиоты, неумёхи и недостойные. Ну, почему нельзя всё делать правильно?»

Без матери поместье казалось каким-то пустым, несмотря на полный сбор охраны и слуг. Общество младших брата и сестры эту пустоту так же нисколько не заполняло. Важная сделка неких торговцев из Хаммерфелла с Восточной Имперской Компанией увела Мавен из дома почти месяц назад, оставив все дела на плечах Хемминга. Это случалось уже не впервой, но, как и прежде, руководство семейными делами ему быстро наскучивало.

Хемминг решил остановиться незадолго до обеда, доверив оставшиеся заботы управителю. Прихватив из комнаты проверенные утром банковские ведомости, он покинул особняк, чтобы доставить их по назначению лично — во-первых, ради желанной прогулки; во-вторых, у него были небеспочвенные подозрения на счёт того, что посыльный, который занимался подобными делами обычно, нечист на руку и образован достаточно, чтобы вносить в столь важные бумаги сулящие ему прибыль исправления.

После царящей дома духоты, уличный воздух Рифтена казался свежим и бодрил ничем не хуже кружки охлаждённого мёда. На вонь городских улиц Хемминг давно научился не обращать внимания, а после сегодняшней ванны это взращённое притворство и вовсе почти не требовалось. Что ж, это, пожалуй, может дать причину задержаться на свободе подольше — чем больше он будет ходить, тем менее отвратно будут «благоухать» места, в которых он побывает. Пусть простолюдины порадуются такой возможности.

Одна лишь доставка в банк не удовлетворила его. Хемминг некоторое время побродил вдоль канала (по верхнему его ярусу, разумеется — не опускаться же до присутствия среди грязных оборванцев, которые разгружают свои лодочки с дешёвыми товарами), а после свернул на окраину рынка. Из всех расположившихся здесь лавок, заинтересовать его могли максимум одна-две, но сегодня ему не хотелось тратить деньги на всякую ерунду. Наблюдая за тем, как какая-то светловолосая девушка сгружает на маленькую тележку купленные мешки с мукой, самостоятельно впрягается в неё и укатывает прочь, он ощутил желание улыбнуться, но сдержался и не сделал этого. Каждая улыбка может весить мешок золота — так ему частенько говорила матушка, а потому не стоит разбрасываться ими налево и направо.

От копошения простолюдинов его снова отвлёк металлический звук, только в этот раз он был намного приятнее услышанного утром. Проследовав на его источник, Хемминг вышел к самой большой из городских кузниц, где, как и прежде, остановился на почтительном расстоянии, чтобы не привлекать лишнего внимания. Основная масса трудящихся кузнецов скрывалась во внутренних помещениях вместе с лавкой хозяина. Снаружи — под защитой, местами прохудившейся крыши-навеса, располагался только один горн и такие же одинокие верстак, наковальня и точильня. Заведовали всей этой скромностью двое — полный, одетый только до верхней своей половины мужчина с руками, каждая из которых была толщиной в ветвь столетнего дуба, и его куда более стройный и менее мускулистый подмастерье в поношенном фартуке, но зато при всей остальной одежде. По узкому и обросшему первой мужской порослью лицу ученика катились крупные капли пота, но парень, не обращая на них никакого внимания, усердно продолжал колошматить небольшим молотом по размещённому на наковальне, пока что не обретшему рукояти раскалённому добела клинку. Суди по его длине, на выходе должен был получится короткий меч.

Кузнец-наставник жестом приостановил процесс и что-то сказал вверенному ему молодняку. Подмастерье усердно закивал и продолжил работу, сосредоточившись на другом участке изготавливаемого им оружия. Бил он теперь чуть слабее — видимо, чтобы исправить какую-то подмеченную мастером ошибку.

Хемминг снова сдержал улыбку, даже несмотря на то, что сейчас за ним было почти некому наблюдать. Его собственное оружие происходило из этой самой кузницы. Сам он ковать никогда не учился, хотя «при дворе» у матери имелся собственный оружейник, владеющий этим ремеслом и могущий ему обучать. Всё дело было в том, что мастер этот давно познал простоту службы у знатных господ и позволял себе брать в руки бутылку вина намного чаще, нежели инструменты. Его обязанности ограничивались только надзирательством за арсеналом и, в крайнем случае, созданием заказов, которые позже направлялись в кузнечный уголок города — то бишь сюда.

Он дождался того момента, когда подмастерье подхватил завершённый клинок большими щипцами и опустил его в зашипевший бочонок с водой, после чего извлёк, осмотрел самостоятельно, а потом доверил намётанному взгляду наставника. Кузнец снова что-то сказал, ободряюще похлопал возликовавшего парня по спине своей огромной ручищей и удалился вовнутрь основного здания кузницы. Хемминг ещё какое-то время смотрел на оставшегося в одиночестве, но с гордостью в глазах ученика, который продолжал высматривать на своём труде изъяны, и только потом зашагал дальше, всё ещё лишая взгляда прочие расположенные на рынке лавки.

У стен, что разграничивали торговый квартал с доками, ему не хватило сил не скривить нос. Запах рыбы, гнили и немытого тела здесь был настолько сильным, что пробивался даже сквозь зажатые на обонянии пальцы, а потому Хемминг воздержался от столь примитивного защитного жеста и поспешил вперёд. Работали здесь представители самых разных нелюдей: серокожие тёмные эльфы в драных рубахах, уродливые аргониане с самыми разными расцветками своих чешуйчатых тел и хвостов, заметно низкорослые, по сравнению с остальными, лесные эльфы и даже пара обросших до невероятной волосатости каджитов, напоминающих огромные немытые клубки шерсти.

Работали, впрочем, не все. Хемминг заметил за горой из разгруженных ящиков и бочек пару непонятно кому принадлежащих силуэтов, которые поочерёдно прихлёбывали что-то из одной и той же бутыли, а в отдельном углу, тщетно прячась от глаз под дырявым ковром, сидел одинокий каджит, периодически, иногда с сильным кашлем, затягивая в лёгкие нечто через курительную трубку.

Лентяи, не желающие добиваться большего, глупцы, не понимающие простых истин этого города и этого мира, и потерянные, что наотрез отказалась и от того и от другого и глядящие на всё вокруг в скумовом бреду. Вокруг меня одни идиоты, напомнил себе Хемминг.

— Уйди с дороги! Слепой что ли?

Хемминг послушно остановился, из-за чего кричащий ему это старик, катящий перед собой деревянный бочонок, был вынужден сделать тоже самое. Он поглядел на трудящегося старца. Пережиток своего века был одет в истёртый и перепачканный рыбьим жиром серый кафтан без одного рукава, штаны из мешковины у него позавидовали бы рыбачьей сети, а башмаков на усеянных мозолями и старческими пятнами ногах и вовсе не имелось. Слипшиеся от пота и грязи остатки волос свисали с головы неопрятными белыми прядями. И такая отвратная пакость осмелилась выкрикнуть подобное?

— Ты ещё и глухой в придачу, парень? — добавилось к первому очередное оскорбление. — Уйди с дороги, тебе говорят!

— Со мной всё в порядке, дед. — ответил ему, наконец, Хемминг, с трудом сосредотачивая взгляд на крючковатом носе старика и изъеденном морщинами лице. — Ты бы лучше залатал дыры в собственной башке, которые тебе боги дали вместо глаз.

Упомянутые им «дыры» сузились, а костлявые пальцы отпустили толкаемый недавно бочонок.

— Каков наглец, а? — хрюкнул в полу-смешке старец. — Раз уж речь зашла о дырах, то возвращайся-ка в ту самую, из которой ты однажды по ошибке вывалился под проклятия своей мамки. Всё лучше, чем стоять на дороге.

И при таких словах он сам ещё остаётся наглецом? Хемминг на мгновение пожалел, что перед выходом не опоясался мечом, но тут же заметил бредущего от ворот доков стражника и унял разыгравшееся воображение о том, как бы побольше раз натыкать этому седовласому крестьянину под грудь холодной сталью.

— Что здесь происходит? — простуженным голосом рявкнул одетый в цвета городского герба служитель закона. Узкие глазные прорези в полностью закрывающем голову солдата шлеме вскользь обошли старика и остановились на Хемминге. — Милорд Чёрный Вереск, — голова стражника небрежно, но всё-таки кивнула, — вам мешают?

— Мешают. — тоже, но утвердительно качнул головой Хемминг. — Мешают выполнять вашу работу. Я только что видел, как этот старый лицедей упрятал в бочке какую-то вещь, подозрительно похожую на бутылку. В городе проблемы с контрабандой?

— Ты чего такое говоришь, малец ошалевший? — глаза старца расширились, но Хемминг мог бы поспорить, что уже не в гневе.

Окончание происходящего было предугадано им заранее. Стражник обогнул опрокинутый бочонок, встав к Хеммингу спиной, после чего с размаху ударил ногой по его боковине. Окованный железом носок сапога легко проломил полусгнившее дерево и вошёл глубоко внутрь. Как только солдат отнял ногу, из образовавшегося отверстия на грязь и мощённую камнем улицу хлынула мелкая рыба.

— Что ж ты творишь, служивый?! — старик рванул вперёд и успел обхватить бочонок у частично выпрыгнувшей наружу крышки, чтобы, видимо, перевернуть его, но стражник бросился наперерез, одарил бунтаря ударом кулака в грудь и тут же схватил за шиворот. Воротник однорукавного кафтана издал треск и сошёл с места, а его обладатель повалился на землю, кряхтя и подгибая проглядывающие через прорехи в штанах колени.

— Проследите за тем, чтобы все ввезённые им товары осмотрели, выяснили на кого он работает и выписали соответствующий штраф. — поочерёдно перечислил Хемминг, не желая более задерживать необходимую прогулку.

— Прослежу, милорд Чёрный Вереск. — отозвался стражник, наступая корчащемуся старику измазанным грязью и рыбными выделениями сапогом на плечо. — Благодарю вас за проявленную помощь властям.

После настолько неприятной беседы настроение у Хемминга испортилось, и он какое-то время шёл, сам не зная куда. Кажется его пару раз окликнуло несколько голосов, но отвечать им ему не хотелось — наверняка это были клянчащие милостыню нищие или переулочные труженицы в дешёвых платьях и таких же дешёвых украшениях. Мысль о городских шлюхах ему, по правде говоря, была приятнее, нежели о ленивых, не желающих работать ртах (наверное, потому что первые всё же находили более интересное применение своим ртам), однако Хемминг решительно ускорил шаг, чтобы поскорее покинуть злополучный квартал.

Когда дорога вновь уткнулась в перила, ограждающие улицу от протекающего внизу канала, он опять остановился, но в этот раз, чтобы понаблюдать за двумя хвостатыми фигурами, которые копошились на нижнем ярусе. Два аргонианина с одинаковой тёмно-зелёной чешуёй по всему телу и, усеянными мелкими рожками сплюснутыми головами, трудились над выгрузкой ящиков из небольшой, покачивающейся на мутной от слитых помоев воде, лодочки. Возле пирамиды из уже составленных ими контейнеров стояла сухая старуха в, тем не менее, достаточно приличном платье и заносила в обёрнутый кожаной обложкой журнал какие-то пометки тонким угольным грифелем.

Работающих ящериц-переростков Хемминг не считал необходимостью знать, а вот с надзирающей над их работой престарелой каргой был поневоле знаком лично — Ингун как-то раз уговорила мать пригласить городского алхимика Элгрима, у которого она обучалась этому искусству, и его супругу Хафьорг в поместье на ужин. Целью столь необычного поступка, вне всякого сомнения, было задобрить пожилую чету, чтобы простить младшей сестрице Хемминга какую-нибудь мелочную оплошность в обучении. При любой, возникающей у неё возможности, Ингун сразу начинала толковать брату о «прелестях» изучаемой ею науки, а так же причитать о неудавшихся экспериментах. Из-за излишней привязанности девчонки к старым алхимикам сам Хемминг уже наизусть запомнил несколько часто восхваляемых ею рецептов ядов, в состав которых входила какая-то дрянь под названием «Гниль Намиры» и «Удушайка».

— Осторожнее вот с этим вот, хвостик. — донёсся до Хемминга обрывок указания Хафьорг. — Там глубоко-пещерные грибы, которые гибнут от малейшего воздействия света.

— Так солнца-то и нету, госпожа. — отвечал ей один из аргониан, ставя у ног старухи упомянутый ею ящик.

Хемминг поднял голову к небу. Солнце действительно было не видно за целой ордой серых туч. Одна из них, выделяющаяся особо яркими чёрными пятнами, грозила вот-вот накрыть собой Рифтен.

Дождя ему не хотелось, но возвращение домой к ждущей его там нудной, рутинной обстановке и мелочным обязанностям тоже не сулило ничего приятного для остатков дня. Бесцельно слоняться по улицам так же больше не хотелось.

Оставался один выход.

За дверями таверны «Пчела и жало» оживление царило даже сейчас — задолго до окончания рабочего дня, когда заведению следовало бы похвастаться свободными столами. Хемминг толкнул дверь и вошёл. На пороге он чуть было не столкнулся с каким-то заметно перебравшим орком. Закованный в, кажущиеся с первого взгляда очень дорогими, тёмно-стальные с серебристыми переливами доспехи, серо-зеленокожий великан как раз опорожнял в клыкастую пасть очередную кружку, когда провожал его налитыми кровью глазами. С такими отродьями Хемминг не искал ни общества, ни ссоры. Наёмники и более-менее законопослушные бродяги частенько заглядывали в Рифтен во время своих путешествий на север провинции или — наоборот, двигаясь на юг, чтобы достичь границы и попытать счастья в Сиродиле или Морровинде. Хеммингу и самому порой жутко хотелось вырваться куда-нибудь подальше от помойки, которую ему приходилось называть домом и постранствовать, но мать всегда обрывала эти его надежды с корнем, напоминая о том, что он первенец семьи и должен уделять первое место дому, если хочет когда-либо унаследовать клановые состояние, земли и власть.

Подсолив этой жуткой, но тем не менее понятной несправедливостью своё нынешнее положение, Хемминг присел за столиком в центре просторного зала и осторожно огляделся. Помимо запримеченной им уродливой персоны в таверне присутствовало ещё чуть меньше десятка лиц: по большей части норды, как и он сам, среди которых был только один знакомый — вечно с сердитой и небритой мордой великан по кличке Кувалда, а так же два не уступающих ему в мускулистости редгарда и тощий бретонец, отличающийся от остальных тем, что носил не доспехи, а свободное одеяние-мантию. Маг, уныло подумал Хемминг, изучая угольно-чёрные, завитые в длинную косу волосы молодого мужчины и его тонкие пальцы, которыми он, без сомнения, любил творить всякую чертовщину.

Все присутствующие оказались на равноудалённом расстоянии от занятого Хеммингом стола. Тем лучше — меньше неприятных взглядов, вони из гнилозубых ртов и от чахнущих под слоями брони тел.

Хозяйка заведения (к отвращению Хемминга) — аргонианка по имени Кирава появилась перед его столом, держа в когтистых пальцах гружённый пустыми оловянными кружками поднос.

— Милорд. — ящирица склонила свою вытянутую голову. — Чего желаете?

— Что угодно — главное, чтоб не вашу болотную мочу. — вымученно улыбаясь, ответил он.

— Могу предложить кое-что, чего вы у нас раньше не пробовали, господин Чёрный Вереск. — Кирава в своей глупой гордости никогда не цеплялась к направленным в её адрес оскорблениям. — Новый рецепт моего супруга. Он назвал эту штуку «Сладким корнем». Это равномерная смесь из прекрасного черноверескового мёда вашей госпожи-матери и сока отборных ягод асаи с несколькими каплями многократно перегнанной эссенции комуники. — она указала свободной от подноса рукой на сидящих за дальним столом Кувалду и трёх его собутыльников-нордов. — Эти господа сегодня пьют только это и пока что не жаловались.

Хемминг снова посмотрел на наёмника-вышибалу своей матушки. Кувалда поймал его взгляд, улыбнулся сквозь бороду, поднял кружку и постучал по ней пальцем, невольно подтверждая таким образом слова трактирщицы.

— Давай свою бурду. — кивнул Хемминг Кираве. — И добавь чёрного хлеба с салом.

— Сию минуту, господин Чёрный Вереск.

Напиток и требуемая к нему закуска появились на его удивление скоро. Хемминг понюхал пенящуюся в оловянной таре смесь. Пахла эта окрещённая им «бурда» довольно неплохо — запах мёда ощутимо перебивался дополнительным ягодным ароматом. Он пригубил напиток, который потёк на язык и в горло сначала мягко, а потом раскрывая потаённую крепость, завершившись лёгкой, но невероятно приятной сладостью. Хемминг даже не заметил, что осушил полкружки ещё до того как принялся за хлеб с куском сала поверх него. Сладкий корень? Изменить название на что-нибудь более оригинальное и менее отпугивающее, приставить к названию заслуженное (за счёт входящего в состав семейного мёда) «черновересковый» и можно продавать за черту города. Надо будет предложить матери попробовать, когда она вернётся.

Он заказал ещё кружку, и пока Кирава справляла заказ, пальцем подозвал к себе Кувалду. Вышибала что-то брякнул своим товарищам, допил то, что оставалось у него и тут же пересел к нему.

— Здорово, Хем. — Хемминг мало кому позволял так себя называть, но Кувалда был у Мавен на хорошем счету — приглядывал за тем, чтобы городская черень знала своё место, выбивал долги и проценты из слишком жадных торговцев и даже был связным с небезызвестной в Рифтене Гильдией Воров. В общем, он оправдывал доброе к себе отношение, не совал нос куда не следовало и сбивал спесь со всех кто этого заслуживал, а потому ладил со всеми членами клана. — Гляжу, тоже осмелился на дегустацию?

Кирава как раз вернулась к столу с новой порцией напитка. Хемминг сам выхватил у неё кружку и отпил — после первой жажда как будто только проснулась. Кувалда последовал его примеру и повторил заказ, предусмотрительно взяв две кружки.

— Какая разница что пить в этой дыре? — ответил Хемминг вопросом на вопрос.