Глава 32: Кенья (2/2)

Кенья перевел взгляд на кобуру на черном ремне мужчины; он так зациклился на ней, что совсем забыл, что это, скорее всего, не единственная незаконная вещь, которую Савада взял с собой. Не то чтобы он жаловался. Нужно отдать должное репортеру за его предусмотрительность. — Надеюсь, ты разобрался с сигнализацией, — пробормотал тот, не отрываясь от своего занятия. — Да. — Кенья не мигая глядел ему в спину. — Паролем был тот день на крыше. На мгновение — всего на коротенькое мгновение — царапанье металла о механизм прекратилось, но практически сразу раздалось снова.

— И почему я не удивлен, — вздохнул Савада; его тон передал все, чего так и не отразилось на серьезном лице. Этот четырехзначный код стал лишь очередным подтверждением того, насколько все-таки сильна одержимость Яширо. Существует некая точка невозврата, после которой существо Сатору просочилось абсолютно во все, что делал убийца: даже такая невинная вещь, как пароль, была связана только с его жертвой. Кенья понятия не имел, размышлял ли над этим когда-либо сам Яширо — или ему на самом деле было плевать. Тихий, но явный щелчок раздался совершенно неожиданно. Савада на секунду замер, а затем медленно повернул отмычки в сторону. Они плавно скользнули в механизме, прежде чем дрогнуть в крепких пальцах и, наконец, громко сдвинуть с места щеколду. Савада аккуратно вынул из замка тоненькие инструменты и, не поднимаясь на ноги, повернул дверную ручку. Дверь поддалась совершенно легко, ушей Кеньи коснулся негромкий скрип петель. Пожилой мужчина выпрямился, так и не выпустив ручки из ладони, переглянулся с блондином. Тот кивнул. Они сделали по одному шагу назад; Савада одним движением распахнул перед ними дверь. Кенье показалось, что все до единой шестеренки в его голове с неистовым лязгом затормозили. Он уставился вперед, в густую тьму, его губы задрожали и сжались в полоску. Это была вовсе не комната. Ступеньки вели вниз. В подвал.

Все это время Сатору был заперт глубоко под землей, скрытый от посторонних глаз и всей Вселенной. Почему Кенья сразу не понял, когда обходил дом вокруг, что места для еще одной комнаты здесь не хватит? Вместо нее Яширо вырыл темницу прямо под домом, пропитанным лживостью и обманом. Место без окон, место, из которого невозможно выбраться — место, из которого Сатору никогда бы не сбежал. Настоящая тюрьма.

Взгляды мужчин встретились, и репортер отошел в сторону, пропуская Кенью вперед. Тот благодарно кивнул и перешагнул порог, окунаясь в непроглядную темноту.

Мокрые от снега, скользящие по деревянным ступенькам подошвы его сапог оглушающим эхом врезались в узкие стены. Он столько дней вел себя необычайно тихо, терпеливо, осторожно — всегда был на чеку, никуда не торопился, и все это только ради Сатору — что сейчас он не думая мчался вниз по длинной лестнице к человеку, которого обещал защищать. Сквозь шум в ушах Кенья слышал шаги Савады позади, но не обратил на них внимания. Он метнулся к двери и с силой вцепился в ручку. Ни на секунду не задумываясь, он повернул ее. Та не поддалась. Мужчина тихо выругался, снова и снова пробуя открыть злосчастную дверь. Та лишь вздрагивала под его напором. Кенья стиснул зубы и было приготовился со всего размаху врезать по ней плечом, как вдруг Савада грубо отпихнул его в сторону. — Отойди-ка. Кенья подчинился, наблюдая, как его наставник взял в руки уже знакомые отмычки и присел на одно колено прямо перед замком. Савада покрутил их в руках, удобно размещая их между пальцами. Тонкие крючки исчезли в замочной скважине, железки стукнулись друг о друга, заполняя легким звоном повисшее в воздухе молчание.

Спустя недолгие секунды его товарищ шумно вздохнул. — Мне нужен свет. Кенья кивнул и стянул со спины рюкзак. Он быстро нашел фонарик в одном из отделений и сразу же включил его. Луч света в такой могильной темноте казался чересчур ярким. Блондин направил его в сторону замка, и пожилой мужчина, поблагодарив его, уверенно принялся за свою работу. Адвокат молчал, не отвлекая Саваду от дела и говоря самому себе, что это будет последний раз. Последний раз, когда он стоит сложа руки, пока его любимый находился в опасности, но при этом совсем близко. Скоро Сатору будет спасен — Кенья заберет его отсюда, вернет домой. Они будут вместе. Просто нужно еще чуть-чуть подождать. Единственное, что тревожило, — это место находилось здесь. Кенья посмотрел на открытую дверь наверху — ровный прямоугольник белого света, прорезающий тьму. Если Яширо вернется именно сейчас, они окажутся в западне: сами загонят себя в угол между убийцей и другой дверью. И идти им останется лишь наверх, прямиком к убийце. Драться — не хватит места, а даже если Савада вздумает воспользоваться оружием, то Яширо просто закроет дверь. Они окажутся взаперти. Такие же пленники, как и Сатору.

Его пальцы сжались на фонаре крепче. Кенья не мог попросить Саваду поторопиться; он был более чем уверен, что мужчина уже работал в самом быстром темпе. Ему хотелось помочь, чтобы поскорее с этим покончить; хотелось сделать хоть что-нибудь полезное, а не стоять вот так и просто смотреть. Но сейчас от него требовалось только это, поэтому блондин просто безмолвно наблюдал. Вскоре тишина, прерываемая лишь металлическим шуршанием, начала неприятно давить, и Кенья первым прервал ее: — Я и не думал, что вы умеете вскрывать замки. Савада чуть слышно хмыкнул. — Я не всегда работал журналистом, Кобаяши. Блондин недоуменно взглянул на него. — И кем же вы были раньше? — Преступником. Светлые брови неверяще приподнялись, он глупо уставился на пожилого мужчину. Кенья не мог такого себе представить, не говоря уж о том, чтобы поверить. Но не сегодня. Не после того, как он собственными глазами видел, как тот взламывает замки при помощи тонких отмычек. Он слышал, что мать Сатору была оторвой в юности, — видимо, какая-то общая черта в семье Фуджинума. Однажды наставник рассказывал, как в начальной школе та разбиралась с извращенцами, ворующими девчачье белье из раздевалок. Но вот чтобы и Савада вытворял такую же дикость... Хотя это совсем не удивляло. Чтобы раздобыть столько незаконных предметов за столь короткое время, нужны особые связи. И не менее особые друзья. Замочный механизм щелкнул совершенно внезапно, резанул по ушам, разнесся по телу разрядом молнии, заставляя все мышцы болезненно напрячься. Савада сделал то же, что и наверху: медленно повернул отмычки до самого конца, пока те не дернулись в его пальцах. Замок плавно повернулся, и щеколда с мягким звуком открылась. Это было настолько тихо, что Кенья подумал, будто ему только почудилось, что дверь действительно отворилась. Но Савада, замерев на миг, легко повернул ручку в сторону и толкнул дверь вперед, пропуская приглушенный теплый свет из комнаты на лестницу.

Губы Кеньи дрогнули. На автомате он выключил фонарь и бросил его в рюкзак. Репортер поднялся на ноги и заглянул в комнату. Свет падал лишь на одну сторону его лица, но его стеклышки в очках ярко блеснули, когда он повернулся к Кенье. Блондин не видел его глаз, но зато видел плотно сжатый рот. Савада мягко хлопнул его по плечу, легко сжав ладонь на его пальто. — Я буду на стреме наверху, — произнес он, и его голос опустился до шепота: — Не задерживайся, Кобаяши. Кенья открыл рот, чтобы ответить, но не смог выдавить из себя ни слова. Он не знал, предложил ли это Савада, потому что волновался за Сатору — боялся, что тот запаникует, не узнает. Или ради самого Кеньи, подарив этот момент только ему. Не важно, он все равно очень сильно ценил этот поступок, и никаких слов благодарности сейчас бы не хватило. Он сглотнул и коротко кивнул, молча наблюдая, как его наставник поднимается вверх по лестнице.

Затем он снова обернулся к приоткрытой двери и аккуратно сжал в ладони ручку. Ее холод чувствовался даже сквозь перчатку. Кенья замер. Сделал глубокий вдох, стараясь привести в порядок все свои разбушевавшиеся чувства и мысли. Чтобы сделаться вновь сильным и собранным — таким, каким он нужен Сатору. Но внутри него бурлило чересчур много противоречивых эмоций: волнение и восторг, ярость и вина, страх, кусающий и царапающий внутренности. Кенья отбросил их прочь, как выкинул прочь все до единого разъедающие его чувства.

Он легонько, тихо-тихо, открыл дверь. Глазам не нужно было долго привыкать к свету. Комнату освещала лишь небольшая настольная лампа на тумбочке, света которой не хватало на всю комнату, отчего углы и стены тонули в тени. Мужчина вошел внутрь. Казалось, ноги его двигались сами по себе. Потом он подумает над каждой деталью маленькой комнатки, не обращая на них сейчас никакого внимания. Потом вспомнит о глубоких царапинах в железном изголовье кровати, оставленных там цепью. Потом узнает роман, лежавший на прикроватной тумбе, и его знаменитое название. Потом поймет, что это за красные и светлые пятна на белых простынях. Все это будет потом. Прямо сейчас его волновало лишь одно. — Сатору, — прошептал он, сокращая расстояние между ними всего за пару шагов. Ноги задрожали, подогнулись, и Кенья разом опустился на колени возле кровати. Его любимый лежал на спине, отвернув голову в сторону, прячась от лампы. Неяркий свет растекался по его его бледной коже, тонкие тени перескакивали по одежде с места на место при каждом слабом вздохе. Кенья не помнил, когда успел снять перчатки, поэтому прохладной ладонью дотронулся до щеки Сатору, ощущая, как его болезненное тепло согревает замерзшие на морозе пальцы. В груди блондина что-то ощутимо треснуло, распадаясь на осколки, или же, наоборот, наконец успокоилось, всего от одного невинного прикосновения. Глаза жгло, даже несмотря на улыбку, тронувшую подрагивающие губы. Вблизи Сатору выглядел намного хуже — щеки впали, пропал здоровый розовый румянец, под глазами залегли темные круги, а шея была обмотана бинтом — но он был здесь, настоящий, живой. Неглубоко дышал, обжигая горячим дыханием ладонь Кеньи.

Дыра в его груди, разверзшаяся под неумолимым напором страха, тоски, вины и печали, незаметно исчезла. Кенья глубоко вздохнул, его прагматичная сторона все-таки взяла над ним верх. Он мельком оглядел тело Сатору. Синяки на шее — он отказывался назвать их как-то иначе — вблизи были еще темнее. Мужчина понимал, что нужно осмотреть его, оценить травмы, наверняка спрятанные под одеждой. Но не мог дотронуться до него, коснуться больше, чем он уже касается, не зная, хочет ли того сам Сатору или нет. Наверное, Кенья был эгоистом, потому что даже так продолжал кончиками пальцев поглаживать нежную его щеку. Руки Сатору лежали над головой на подушке, и адвокат пробежался глазами вдоль узких кистей и тонких запястий, окутанных кожаными наручниками. Цепь тянулась к прутьям в изголовье постели. Всепоглощающая ярость снова загорелась где-то под кожей. Стоило ожидать, что Яширо позаботиться о том, чтобы приковать его к кровати, ведь так или иначе, а убийца всегда мог найти способ вызвать у Кеньи непреодолимое отвращение. На секунду в голове всплыло воспоминание о подозрительном круглом крючке над кроватью в спальне Яширо — и Кенья едва ли не заскрипел зубами от накатившей на него ослепляющей ненависти. Но это чувство, это омерзение вмиг улетучилось, когда Сатору чуть склонил голову вбок, теснее прижавшись к его холодной руке. Блондин моргнул; уголки губ приподнялись в нежной улыбке. Он наклонился ближе — так, чтобы его шепот был услышан, пускай голос совсем сел: — Сатору, — проговорил он, большим пальцем мягко проводя по заострившимся скулам. — Просыпайся. Никакой реакции. На мгновение он ожидал худшего — что Сатору снова не проснется, что Яширо вновь унес его сознание далеко-далеко, туда, откуда Кенье его ни за что не вернуть. Как вдруг его слуха коснулся чуть слышный стон, а темные брови тут же нахмурились. Блондин терпеливо ждал, пока любимые глаза распахнутся, наблюдал, как дрожащие веки закрывались и открывались снова, смаргивая остатки сна. Казалось, на это простое действие у Сатору уходили все силы. И, вероятно, так оно и было. Кенья сразу же заметил болезненный, лихорадочный туман, серой пленкой сковавший бездонные синие глаза. Его любимый устремил пристальный, немигающий взор в потолок. Когда пелена сна наконец пропала, он медленно опустил взгляд перед собой. И тогда время для них обоих остановилось. Долгие, бесконечные секунды они просто смотрели друг на друга. Уставшее, сонное сознание Сатору изо всех сил пыталось узнать человека перед собой, пока, наконец, хриплый голос не разломил повисшее в комнате молчание: — Кенья?.. Блондин сдерживался, чтобы не улыбнуться, чувствуя, как дрожат губы, как внутри все врывается от бури эмоций. Он провел ладонью по горячей щеке Сатору и ласково прошептал: — Привет. Глаза его возлюбленного сузились, он пытался угнаться за мыслями и чувствами вихрями бушующими в голове. Кенья видел, как тот водил взглядом по его лицу, и, судя по серьезному выражению, пытался найти в этом лице очередную ложь, обман. Слабый голос раздался снова, прерываемый лишь двумя хриплыми вдохами: — Ты... правда здесь?.. Рваный — то ли смешок, то ли всхлип — сорвался с губ Кеньи, и он тепло-тепло улыбнулся. — Да, — обещающе сказал он, — я правда здесь. Комнату в который раз затопила тишина, прежде чем в лихорадочные, запутанные мысли Сатору закралось осознание. Его глаза широко распахнулись, рот приоткрылся, вдохи стали чаще. В лице его мелькнула истина. Кенья чувствовал, как рушится стена, которую его любимый возвел вокруг себя — чтобы пережить, чтобы выжить. Она крошилась, осыпалась, с грохотом трескалась. И несмотря на это, а может, именно поэтому, сухие губы расплылись в трепетной улыбке, дрожащей от усилия, чтобы просто говорить. — Тогда... — начал Сатору, сглотнув и тщетно пытаясь сморгнуть застывшие в глазах слезы. — Тогда поцелуй меня. И Кенья — как и всегда — поцеловал.