Глава 31: Кенья (1/2)

Недоеденный онигири выпал из внезапно ослабших пальцев Кеньи прямо в снег.

— Сатору. Любимое имя вырвалось из его горла вместе с резким, рваным вздохом, а голос дрогнул. Мир вокруг замедлился, смазался, слился в неразборчивое месиво. Напряжение, что сковывало его последний десяток часов, лопнуло, взорвалось, задев сердце и кости; взрывной волной прошлось по всем до единой клеточкам в его теле. Горечь сожаления прорвала плотину, которую Кенья так старательно выстраивал вокруг себя, и захлестнула его в свой бурлящий поток. А ему оставалось лишь дышать. И молча наблюдать, чувствуя, как увлажняются уголки глаз. Он не мог смириться с тем, что видел. Сатору не должен быть здесь, в этом доме, запертом изнутри. Не должен быть скован тяжелыми цепями. Не должен дрожать в крепких руках Яширо.

Кенья стиснул зубы, чувствуя знакомое бешенство, закипающее в жилах. Он сглотнул, стараясь вернуть себе контроль, и на сей раз у него действительно это получилось. Потому что Сатору был близко, совсем рядом, и блондин знал, что к нему можно броситься в любую секунду. Знал, что он был жив, он дышал, он был прямо перед ним, и от этого на душе становилось легче. Пальцы Кеньи сжались, обжигая ладонь ледяным снегом, и он едва подавил желание протянуть руку вперед, к Сатору. Сосредоточься, сказал он самому себе. Эти чувства и эмоции сейчас ни к чему. Оставь их на потом, когда все закончится. Взяв себя в руки, он расчетливым взглядом оглядел своего любимого, надеясь не увидеть засохшей на одежде крови и свежих ран на ослабшем теле. Оценка эта была сугубо прагматичной, быстрой, чтобы просто знать, в каком Сатору состоянии. Утешало то, что заметных травм он не увидел; да, были синяки и несколько бинтовых повязок, но ничего такого, что Кенья себе представлял.

Сатору был жив и относительно невредим. А за это Кенья был готов отдать многое. Наихудшие его опасения остались далеко позади, и он глубоко вздохнул. Между ними до сих пор было много преград — громадные окна, цепи, убийца — но все, чего он так боялся, оказалось лишь страшным плодом воображения. Даже просто дышать стало легче. Совершенно эгоистично, но Кенья изо всех сил хотел удержаться за это крохотное, совсем незначительное чувство триумфа. Однако чем больше он смотрел, тем отчетливее ощущал, как оно просачивалось, уносилось сквозь пальцы точно вода.

Они достаточное время прожили вместе, чтобы Кенья научился замечать любые изменения в неокрепшем теле Сатору. Понимать, когда его любимый переутомлялся, а мышцы тяжелели от усталости. То же он видел и сейчас. Блондин наклонился вперед, чувствуя, как колючие ветки царапают щеки. Он был настолько ослеплен собственным желанием увидеть его, что не заметил самого очевидного. Лицо его молодого человека покраснело, а на лбу выступила испарина, и только сейчас Кенья обратил внимание, как часто тот дышал — рвано и коротко, словно задыхался. Движения его были слабыми и медлительными, он еле шевелил руками, пытаясь сопротивляться. Каждый новый шаг давался ему с тяжелейшим трудом, и блондин с горечью понял, что если бы похититель не держал Сатору, тот был бы не в состоянии стоять.

За все месяцы чуткого наблюдения за ним Кенья не мог припомнить, чтобы хоть однажды ему довелось увидеть Сатору в настолько плохой форме. Может быть, только когда мужчина впервые очнулся спустя многолетней комы и проходил реабилитацию? Нет, еще раньше. Адвокат буквально услышал, как в его собственной голове завелись все до единой шестеренки, заставляя память работать. Вот только в этот самый миг усталый взгляд усталых голубых глаз остановился на большом окне, и все до единой мысли, жужжащим роем проносящиеся в его голове, тотчас исчезли. Горло сжалось, а сердце едва не остановило свой пульс. Кенье так хотелось ощутить спокойствие. Хотелось смотреть в эти прекрасные глаза и осознавать, что Сатору в порядке, что с ним все хорошо. Но это была ложь, поначалу затмившая собой все вокруг, точно светлая благодать, и в конце концов оказавшейся ничем иным как обманом и выдумкой. Сатору выглядел таким... нет, не сломленным — он никогда не сломается — он выглядел разбитым, он был на грани разрушения и отчаяния. Эти глаза принадлежали человеку, который изо всех сил пытался держаться, не развалиться на тысячу осколков, и Кенья жалел лишь об одном: он не мог прошептать ему прямо на ухо, что осталось совсем чуть-чуть, что нужно еще немного подождать. Что он уже пришел. Изо рта его вырвалось облачко пара, желанные слова почти слетели с губ, но Сатору уже отвернулся. Кенье оставалось только наблюдать, сжимая кулаки, как Яширо грубо пихнул его в сторону и отвел к столу в противоположной части гостиной. Неожиданный голос Савады пронесся по его спутанным, озлобленным мыслям эхом: — Сосредоточься, Кобаяши. Кенья ничего не ответил. Да и не нужно было: его собственный мир давно уже сократился до размеров этого дома, этой гостиной. Его глаза ни на секунду не отрывались от двух фигур, перемещавшихся в глубине комнаты. Блондин наблюдал, как Сатору силой усадили за стол и как лицо его тут же скривилось от боли. Внутри Кеньи мигом вспыхнул гнев — яркой, резкой и прожигающей вспышкой он пронесся по его телу, прежде чем был унесен волной внезапного беспокойства. Сатору был изнурен. Он выдохся, исчерпал свой лимит, над которым онивместе так долго и усердно работали. А еще ему было больно. Больно из-за Яширо. Кенья метнул сощуренные глаза на похитителя, который стоял за спиной своего пленника и, приторно улыбаясь, крепко держал его за плечи. Он скользнул ладонями вниз по рукам Сатору, чтобы насильно, болезненно вывернуть тонкие запястья и пристегнуть их к стулу. От того, как Яширо прикасался к нему, что-то внутри Кеньи пошатнулось, проснулись чувства, о которых он раньше и не подозревал. Он попытался взять себя в руки, попытался спокойно дышать; попытался не обращать внимания на разбушевавшийся шторм в его душе, так и норовящий заставить его вмешаться. Они зашли так далеко лишь благодаря своим спокойствию и наблюдательности, поэтому Кенье оставалось только молиться, чтобы его терпения хватило хотя бы еще ненадолго.

Он заставил свои губы двигаться — как будто от мыслей, сказанных вслух, ему станет лучше: — Сатору не был в таком ужасном состоянии с тех пор, как только очнулся. Краем глаза мужчина заметил, как Савада кивнул, но ни один из них так и не оторвал своих взглядов от окна. Кенья молча смотрел, как его любимый наклонился вперед и его тело удерживали лишь цепи на руках. Губы Сатору приоткрылись, рвано ловя воздух, а грудь его часто вздымалась. Казалось, ему из последних сил удавалось просто дышать, и Кенья мог поклясться, что сердце его дало трещину. — Очень сомневаюсь, что он сможет идти сам, — пробормотал журналист. — Один из нас должен будет понести его на руках. ?Один из нас? — это Кенья. И это было очевидно. Савада выдохся, поднимаясь вверх по склону; спускаться со взрослым человеком на руках — даже с таким легким, как Сатору — у него попросту не выйдет. Кроме того, прямо сейчас Кенье не хотелось ничего настолько же сильно, как обнять Сатору, прижать его к груди и никогда больше не отпускать. Это было его долгом, от которого он никогда не откажется. Не нужно было просить дважды. Однако эта ситуация ставила их в очень невыгодное положение. Если дело дойдет до боя, Саваде придется действовать в одиночку. Сатору был слишком слаб, поэтому Кенья будет занят только им, чтобы без вреда вытащить его из этой дыры. Блондин нехотя признал, что оружие, имеющееся у его наставника при себе, было как никогда кстати. Ведь оставаться с Яширо один на один без средства самозащиты — смертельно глупо. А еще он понимал, что с Сатору на руках ему далеко не уйти. Если Яширо пойдет вслед за ними — если он будет на это способен — то вполне возможно, что поймает он их раньше, чем они успеют добраться до машины. Это означало только одно: они должны покончить с Яширо именно здесь. Кенья наблюдал, как его бывший учитель вновь приблизился к Сатору, и его тело тут же напряглось. Мужчина опустил руку на плечо своего пленника, медленно притянув к себе обмякшее тело. Кончиками пальцев он пробежался по связанным за спиной рукам, по спине, по обнаженной шее. Адвокат собрал всю свою силу воли в кулак, чтобы не ринуться вперед, и только тихо, сквозь зубы, прорычал: — Не прикасайся к нему. Конечно же Яширо не слышал: эти ласковые, настойчивые прикосновения не прекратились. И лишь в этот раз Кенья заметил лиловые пятна, покрывающие бледную кожу на тонкой шее. Блондин нахмурил брови и с подозрением сощурил глаза. И правда, целая дюжина фиолетовых синяков. Темные, совсем еще свежие, уже немного желтоватые, большие, точно отпечатки от сильных пальцев, и множество маленьких — розоватых и круглых. Что бы не случилось между ними, Сатору пострадал от рук Яширо; яркие образы, как тот сжимает ладони вокруг горла его молодого человека, проносились перед глазами вновь и вновь, отчего ненависть, как всполохи огня, обжигала его внутренности изнутри.

Сколько боли Яширо уже причинил Сатору? Как много они еще не видели? Нет, преждевременные выводы здесь не помогут. Кенья встряхнул головой, заставляя сосредоточиться себя только на одном: сухие, потрескавшиеся губы Сатору двигались, а яркие его глаза горели блеском презрительности. Раз он мог говорить, раз он мог ненавидеть, значит, все еще не так плохо, как кажется. Яширо не хватило тех пяти дней, что он держал Сатору у себя, чтобы сломать, растоптать его дух и волю. Жаль только, что адвокат не слышит, о чем он говорил. Прошло так много времени с тех пор, как он слышал его голос в последний раз. Охрипший от криков о помощи, пропитанный ненавистью и чистыми омерзением, он разрывал динамик его мобильного тем вечером. С того дня не прошло и недели, но Кенье казалось, что мимо пробежала уже целая вечность, поэтому он так мечтал услышать этот голос вновь. Но вместо этого, он и его спутник мог ли лишь терпеливо смотреть, пока Яширо полотенцем аккуратно стирал капельки пота с лица молодого человека. Первым заговорил Савада; голос его был ровным и спокойным: — Не представляю, о чем они вообще могут разговаривать. Кенья этого не знал. Однажды, после заключения Яширо под стражу — блаженные времена, когда имя Нишизоно было запятнано новостями о тюрьме — Сатору говорил ему, что никогда бы не стал посещать его. Ни за что на свете. Он бы не пошел к нему даже под угрозой смерти.

Он не знал, что именно Яширо говорил Сатору прямо сейчас. Или о чем он не сказал там, на крыше, прежде чем инвалидное кресло пролетело десять этажей вниз и разлетелось вдребезги.

Говоря откровенно, Кенья много чего не понимал в этой ситуации. За пятнадцать лет погони он так и не узнал, кто же такой Яширо Гаку на самом деле: сущность убийцы так и осталась для него загадкой. Его буквально трясло — так сильно ему хотелось знать все ответы на свои вопросы, но тот, кто мог их рассказать, тесно прижимался к нему по ночам, дрожа и задыхаясь от невыносимых воспоминаний. Поэтому он никогда не просил рассказать ему тайну Яширо, их бывшего классного руководителя и серийного убийцы. Никогда не позволял дать самому дорогому ему человеку снова погрузиться в эту непроглядную бездну. Хотя, в конце концов, даже это не помогло. Тем временем старик, наконец, отстранился от Сатору и развернулся к небольшой коробке, стоящей на столе. Из-за отрытой крышки Кенье никак не удалось рассмотреть, что делает похититель. Это было настолько же страшно, как и незнание; сознание сразу подкинуло самые худшие сценарии развития событий, и чтобы хоть как-то удержать себя на месте и не ринуться прямо к ним, Кенья сосредоточился на кое-чем другом. Пара голубых, пронизывающих своей чистотой глаз медленно посмотрела прямо в его сторону. И этого блондину было достаточно, чтобы ощутить, что он снова может дышать.

Сатору был жив, и совсем скоро он выберется оттуда. Кенья повторил это самому себе несколько раз, чувствуя, как в груди все начинает полыхать. И он вцепился в это разгорающееся в душе пламя — теплое и яркое. Ему до безумия хотелось поделиться этим огнем с Сатору. Дать хотя бы один знак. Пальцы, с силой сжавшие край его пальто, с силой дернули мужчину вниз. Ветки больно царапнули щеки, и куст, казалось, вздрогнул от неловкого движения Кеньи. Крепкий кулак удерживал его на месте, не давая шелохнуться. Коротко выдохнув, он встретился с жестким, но сочувствующим взглядом Савады. — Мы не можем, Кобаяши. Кенья изо всех сил попытался сохранить холодное выражение, пусть боль, сковавшая сердце тяжелыми тисками, и отразилась в его глазах. Губы дрогнули и сжались в тонкую полоску. — Я знаю.

Он действительно это знал. Слишком многое зависело именно от Сатору, если бы он заметил их. Он мог потерять самообладание и вести себя подозрительно, заставляя Яширо лишний раз понервничать. Любая мелочь могла выдать их и разрушить абсолютно все.

Нет, нельзя позволить Сатору увидеть их. Как бы сильно Кенье этого ни хотелось.

Он снова обернулся к окнам, сразу же подмечая растерянность в лице Сатору, и тихо прошептал: — Спасибо. — Всегда пожалуйста, — проговорил Савада, ни капли не меняясь в лице. И Кенья его не винил: он не доверял сейчас даже самому себе, особенно, когда Яширо снова навис над своим пленником, грубо цепляя пальцами его подбородок.

Спустя короткий миг, убийца взял что-то маленькое со стола. Что именно, Кенья так и не увидел. Но как бы там ни было, Сатору явно был против: губы его плотно сжались, а брови нахмурились. Судя по лицу Яширо, эта реакция ему не понравилась. Не прошло и секунды, как старик, ухмыльнувшись, своими цепкими пальцами зажал Сатору нос, не давая тому дышать. Только когда пленник открыл рот, чтобы сделать глоток воздуха, что-то громко щелкнуло в голове Кеньи: таблетки. Яширо заставляет Сатору глотать... какие-то таблетки, но вот от мыслей, что это такое, у блондина едва ли голова кругом не пошла. Может быть, это медленно действующий яд, или... наркотик, который сделает его слабым и уступчивым, или какое-то лекарство с похожими эффектами. — Лекарство от простуды, — его дикий поток мыслей прервал напряженный голос Савады, и Кенья тут же метнул взгляд на наставника. Тот смотрел в бинокль, уголки его губ чуть опустились. Блондин понимал, что ему должно сталь легче, но никакого облегчения почему-то не было и в помине. Ведь он не знал слишком многого, слишком многого не понимал. Что Яширо хочет от Сатору? Было не похоже, чтобы он мучил его или пытал; казалось, ему было все равно, что молодой человек не слушался его, не поддавался. Какая-то бессмыслица. Какова была его цель похитить Сатору — того, кто сдал его полиции, кто сорвал все его планы, попросту оставшись в живых — если не для того, чтобы закончить начатое? Сатору якобы заполнял ?пустоту в его сердце? и именно поэтому был до сих пор жив. Но отчего-то Кенья думал, что Яширо мечтал просто заставить Сатору страдать. А после того, как эта ?пустота? была бы заполнена, он бы погиб от рук Яширо.

Но все, что старик делал... просто держал его здесь. И, раз на то пошло, даже заботился.

Кенья нахмурился. Что именно, черт возьми, он упустил? Он смотрел, как Сатору с наслаждением пил воду из протянутого ему стакана, как вдруг зашелся кашлем. Все его тело крупно содрогалась, он согнулся едва ли не пополам, стараясь справиться с накатившим на него приступом. Это лишь сильнее убедило Кенью в том, что им нужно вытаскивать его оттуда как можно быстрее. Не только ради того, чтобы спасти, но и чтобы сразу же обратиться за медицинской помощью, в которой тот несомненно нуждался. И наверняка далеко не первый день. Потому что здесь он точно ее не получит. Заместо этого, Яширо вновь потянулся к лицу Сатору, кончиками пальцев прикасаясь к румяной щеке, а тот отшатнулся так, словно его кипятком ошпарило. Видимо, в отместку, та же самая только что ласковая рука с силой вцепилась мужчине в волосы, яростно оттягивая непослушные пряди. Кенья молча наблюдал, как его любимый против воли запрокинул назад голову, и все его тело напряглось, все еще удерживаемое на месте крепкой хваткой Савады. Терпение его лопалось по ниточке, и блондин умолял себя остаться здесь и смотреть, просто смотреть на них сквозь колючие ветви. Когда Яширо приблизился к Сатору вплотную, на губах его растянулась широкая, безумная улыбка. Кенья заставил себя сделать глубокий вдох. Он прекрасно знал, что Яширо был психопатом — точно так же, как и убийцей, и похитителем, и монстром — вот только он ни разу прежде не видел этой страшной личины. До этого момента. Знать об этой тьме и быть ее свидетелем — две совершенно разные вещи; от одного только этого осознания по коже Кеньи пробежал холодок, пробирающий до самых костей. Поддавшись ужасу, он ощутил еще большую признательность по отношению к Сатору — к тому, что он сделал и чтоможет сделать. Адвокат сомневался, что на его месте выстоял бы все это и, в конце концов, не сломался, не сдался. Сатору оскалился, когда длинные пальцы дотронулись до его губ, стирая оставшиеся капельки воды. Кенья совершенно не хотел понимать этого безумия, однако от непонимания его уже заметно потряхивало. Эта ситуация была не просто сложной — она абсолютно невозможна для понимания. Этот ярчайший контраст жестокости и нежности, маски спокойствия и лица настоящего дьявола под ней — необъяснимо. Он не понимал, почему прямо сейчас Яширо прижал пальцы к неподатливым губам Сатору и толкнулся ими внутрь. Этот жест такой... тошный; он выбивал из колеи, он пугал. А еще он был слишком интимным. Это слово крутилось в его голове точно заезженная, поцарапанная пластинка, заикающаяся на старом проигрывателе. Интимно. Интимно. Интимно. Этот звук, скрежет прямо в голове, заставил Кенью вздрогнуть. Одного слова хватило, чтобы поток мыслей рассыпался, чтобы память заработала как эффект домино. Кусочки огромного пазла с легкостью цеплялись друг за друга, собираясь в одно большое предположение, от которого его бросило в холодный пот, а в ушах зазвенело. Нехорошее, темное предчувствие стремительно растекалось по его телу вместе с кровью и выплеснулось с его губ жгучим, шипящим ядом: — Что он делает? Распахнутыми в ужасе, в беспомощности глазами Кенья смотрел, как Яширо прижался своими губами к губам Сатору. И все остановилось. Все замерло. Его собственное сердцебиение, снежинки, парящие в воздухе; жизнь вокруг прекратила свой ход, и только мысли с огромной скоростью трещали о череп. Они были беспощадными, они доказывали ему неизбежное. От них было не уйти, не сбежать, зажмурив глаза, закрыв ладонями уши и крича во все горло. Они привели его к самому безжалостному выводу. Цепь на руках Сатору. Его слабые движения. Боль, с которой он опустился на стул. Мягкое, ласковое отношение со стороны Яширо. Синяки — засосы — на его шее. Нежные, интимные прикосновения. То, как Сатору отчаянно сопротивлялся им. И, наконец, — это. Поцелуй, которого его любимый так яростно не желал. Дрожащее, мутное облако белого пара вырвалось из-за губ Кеньи, туманной пеленой застилая глаза. Что-то внутри него с громким треском разорвалось напополам.

И тогда как точеное, готовое вот-вот вонзиться в свою жертву лезвие Кенья рванул вперед. Прежде чем он успел понять, его с огромной силой повалили на землю, в растаявший снег, в грязь. Плевать. Он устремил свой взгляд на окна сквозь костлявые ветки кустарника. Все мышцы в его теле сковало судорогой. Блондин больше не чувствовал крови и плоти — только ледяная, обоюдоострая сталь, намеренная немедленно убить. Даже той мощи, с которой удержал его Савада, он больше не ощущал. Кенья вообще ничего не чувствовал. Только ярость, чистую и кровавую, берущую над ним контроль с каждым новым, бешеным ударом сердца. Он не сопротивлялся ей. Лишь уперся на руки, готовый снова двигаться к своей цели. И собственного голоса он не узнал — необычайно холодного, зловещего, полного решимости: — Отпусти меня. — Остановись и подумай, Кенья, — сквозь зубы прорычал Савада ему на ухо, с большим усилием прижимая молодого мужчину к земле. Он ничего ему не ответил, не сказал, что все, что он мог сейчас делать, — это думать. Думать о том, как кричал Сатору, умоляя помочь, спасти его из той машины; как до хрипоты, до крови срывался его голос. Думать, сколько ужасного, отвратительного могло произойти за эти пять дней. Думать о том, как Сатору должен был заполнять пустоту в сердце Яширо; как весь этот замысел вывернуло наизнанку, извращая и превращая в это.

Нет, его сознание и не собиралось останавливаться думать. Оно не могло не думать, каким неуверенным и стеснительным был Сатору, когда Кенья просто целовал его; какое облегчение он ощутил, когда блондин сказал, что будет ждать столько, сколько потребуется. Не могло не думать, как Яширо взял и в один миг разодрал это доверие на мелкие клочья, уничтожил его; как прямо в этот момент его любимый пинался и крутил головой, мечтая сбежать. Мечтая, чтобы ему помогли. Кенья слышал, как его разгоряченное дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые до боли зубы. Он рассвирепел, его карие, сощуренные глаза загорелись еще более яростным блеском, когда язык Яширо прошелся по губам Сатору и ворвался внутрь. Пленник извивался в его руках, выгибался, из последних сил пытаясь вырваться, а старик лишь ухмыльнулся в этот жестокий поцелуй и скользнул ладонью прямо под рубашку Сатору. Скрученное ненормальной, обоюдной ненавистью тело Кеньи снова дернулось вперед. На снегу остались длинные, кривые линии от его пальцев. — Отпусти меня, Савада.

Но репортер его не слушал. Одной рукой мужчина держал его за воротник пальто, а другой прижимал к земле. Ему пришлось навалиться на него сверху, чтобы хоть как-то удержать того на месте. — Нет, Кобаяши, — ответил он, стискивая на бежевой ткани пальцы, — я не позволю тебе сделать того, о чем потом будешь жалеть. Единственное, о чем Кенья сейчас жалел, это то, что он до сих пор не ворвался в этот проклятый дом. Всего на секунду он представил, как стирает язвительную усмешку с лица Яширо одним точным ударом биты. Тогда бы он забрал Сатору подальше от сумасшедшего старика, сжал его в своих объятиях и никогда больше не отпускал. Яширо — сломленный, разбитый; Сатору — защищенный, спасенный. То, что они оба заслужили. Голос Савады рассек его фантазии неживым, обжигающим холодом: — Он может погибнуть из-за тебя, Кенья. И вот так все напряжение и бешенство вмиг застыли. Медленно, мало-помалу, эти чувства покидали его тело, впитывались в снег под ним словно кровь. Он постепенно расслаблялся под чужим напором, а в голове его проносились обрывки их с Савадой плана: дождаться, пока Яширо и Сатору не разделятся. Чтобы убедиться, что убийца не запаникует, не убьет его любимого раньше, чем они попадут в дом. Чтобы вытащить Сатору живым оттуда несмотря ни на что. Мужчина буквально чувствовал, как его стальная решительность таяла, испаряясь, уносясь куда-то далеко по ветру.

Ему хотелось кричать до звона в ушах, но из горла вырвался лишь хриплый шепот: — Сатору... Яширо, наконец, отстранился от своего пленника прочь, оставляя того задыхаться воздухом — так часто вздымалась его грудь от дыхания. Кенья смотрел, как мужчина выпустил из своей хватки волосы Сатору, мягко погладил его по голове, как будто не он только что набросился на него, заставляя делать то, чего тот не хотел. На секунду он почувствовал, как искра всепоглощающего гнева загорелась в нем вновь. Но стоило ему перевести взгляд на своего возлюбленного, как это пламя тут же потухло.

Когда Яширо отвернулся от Сатору, тот, казалось, просто рассыпался, разрушался. Погибал. Его остекленевшие, опустошенные глаза были устремлены вниз, а веки еле-еле держались открытыми. Абсолютная, всеобъемлющая боль пронзила сердце Кеньи, потому что самый сильный и храбрый человек, которого он когда-либо знал, прямо сейчас — слабый, покоренный — едва ли не разваливался на части. Сатору выглядел побежденным. Ни разу в жизни Кенья не видел его таким. Он никогда не думал, что такое вообще возможно. Он попытался проглотить комок горечи, вставшей поперек горла. — Это я виноват. Должно быть, Савада предвидел его слова, раз, не раздумывая, сразу же ему возразил: — Кроме Яширо винить в этом некого. Жаль, что у Кеньи не было сил поверить ему. В день, когда случилось то происшествие на реке, виноват был только он: его подвела собственная недальновидность, ведь Кенья так и не пошел на хоккейный матч вместе с Сатору, сам обрек его на пятнадцать лет сна. Это именно Кенья следовал все это время по следам убийцы, по трупам невинных детей, так и не находя ни одного решения, предположения. Это он обещал заботиться о Сатору, а в итоге дал Яширо все, чтобы тот с уверенностью похитил его.