Beware (1/2)
Феликс зачесывает назад взлохмаченные волосы. Всматривается в своё отражение в неправдоподобно-чистом для туалета в торговом центре зеркале. Пока что ему блестяще удаётся сохранять спокойствие на лице, хотя губы то и дело норовят задрожать и плаксиво искривиться. Непозволительно для Князя, пусть и бывшего. Феликс с раздражением дёргает край футболки сзади телекинезом. Новые, только что купленные штаны, оказались не по размеру, немилосердно жмут и сидят как попало. Зато чистые. Позорно, конечно, зато будет о чём посплетничать уборщицам. Хёнджиновские бриджи от «гуччи» из мусорки пустят на половую тряпку.
Наклонившись к раковине, Феликс открывает кран и умывается немилосердно хлорированной и отдающей железом водой. Лучше, чем совсем ничего. Хотя что он собирается скрыть от Джисона? Эмпата-то? Уж точно не безумную зависть, пока ещё смутную, но разъедающую.
Феликс почти с тошнотой думает о том, как мило ворковали Чан с Хёнджином, пока шли сюда и теперь — прошли через зеркало куда-то. Соулмейты… такими же и должны быть? А не так, как у него. Говорить друг с другом, заботиться… а не с трудом сдерживать агрессию. Все вокруг так долго окружали Феликса молчаливым сочувствием, что он уже успел забыть, как это… как всё должно быть? Должно?
Феликс набирает воды в рот, стараясь мерзким вкусом подавить тошноту. Тщетно, становится только хуже, он сплёвывает и отирает рот. Ужас какой. И он не меньше виноват в этом ужасе, чем Минхо. Потому что никогда не пытался исправить ситуацию. Никогда не решался сделать первый шаг. Даже просто заговорить с соулмейтом было выше его сил. Нет, силы были. Он сам, сознательно сдался, даже не начав борьбу. Просто предоставил вещам течь своим чередом, не задумываясь о последствиях. И сам же ни разу даже не попытался остановить Минхо. Только когда стало совсем страшно. Когда Феликс понял, что ещё немного — и Минхо его убьёт.
А потом стало ещё хуже. И ещё гаже. И на самом деле захотелось умереть.
Тошнило от самого себя, от нового Князя и его соулмейтов, и до одури — от Сынмина. Рукотворный ад, который Феликс сам себе и создал. Всех их перезнакомил — и всех оттолкнул. Хёнджина — не удержал. От Сынмина — отказался. Чана и Чонина — даже не попытался узнать, относился к ним не лучше, чем к пешкам или подопытным крысам. Какая лучше всего подойдёт в пару к другой? Заигрался и забыл, что сам — такая же крыска, а из кошачьих когтей невозможно ускользнуть.
И последний шанс, в который надо было лихорадочно вцепляться, упустил. Хан больше никогда не придёт к нему — Феликс это чувствует, ещё не видя его лица, ещё спускаясь на эскалаторе на первый этаж. И не потому, что Минхо вернулся. И даже не потому, что Феликс больше не Князь и не сможет ничего приказывать. Причина в другом. Феликс и боится этой мысли, и готовится её принять, как данность. Поэтому, когда Хан радостно встаёт с барного стула в маленькой кофейне, чтобы его поприветствовать, Феликс уже знает, как пойдёт разговор и о чём.
— Латте, с двойным сахаром, — махнув Джисону, Феликс диктует заказ бариста и садится рядом.
— Я возьму?
Всё равно Феликс не сразу понимает, что Джисон это о его ладони. Рассеянность — его бессменный спутник в последнее время. Всего мгновение сомневается, но затем протягивает руку. Джисон осторожно и плотно обхватывает двумя ладонями его запястье и прикрывает глаза. Феликс вздыхает. Сколько раз уже он это делал, но всегда так хочется ощутить… хоть что-то, кроме прохлады кожи. Он осторожно трогает эмоции или грубо пытается проглотить всё и сразу? Как для него это ощущается? И как вообще выглядит мир?
— Оу, Феликс… — Джисон отпускает его запястье так осторожно, словно оно стеклянное или ядовитое. — Я бы помог, но…
— Минхо рядом, — обречённо выдыхает Феликс.
— У соулмейтов и правда есть эта… связь, да? Не обычное чувство присутствия, так же? Ты знаешь, что рядом именно он?
— Ничего такого мы не чувствуем, — раздражённо бросает Феликс. — Я слишком хорошо знаю Минхо. И его контроль.
— Может, — осторожно произносит Хан, — он не знает, как заботиться? Ну… то есть совсем. Я много преступников видел и знаю, у них… и них что-то не так с чувствами. Иногда я даже хочу вернуться, ну… — Хан бросает быстрый взгляд в сторону бариста и не решается: — …туда, где был. Поговорить с ними. Понять… попробовать. Может быть, ты как-нибудь уговоришь и Минхо…
— Джисон, — Феликс перебивает его болтовню. — Я пришёл, чтобы поговорить о тебе.
— Всё просто… почти просто, — Хан отпивает немного ледяного кофе из трубочки. — Я и раньше знал это, но… по определённым причинам скрывал…
— Чанбин, — устало бросает Феликс.
Повисает тишина, в которой бариста ставит на стойку заказанный латте. Феликс смотрит на пенку и снова чувствует тошноту. Ещё одни, кто уйдут.
— Да, — быстро кивает Хан. — Я хотел узнать, ничего же страшного, если мы… ты не будешь против, если…
— Если вы будете трахаться?
Феликс может поклясться, что бариста вздрогнул и едва не просыпал кофейные зёрна. Одной сплетней больше, одной меньше.
— Не в этом дело, Феликс. Всё… неожиданно может стать серьёзно.
Феликсу неуютно. Он не привык, когда Хан говорит вот так — тихо и плавно. Значит, всё и правда так, как было предсказано. Впрочем, давно уже можно было догадаться, что не просто так Чанбин его тогда выбрал. Да, была цель — заиметь сородича, плотно знакомого с внутренним укладом человеческих тюрем. Но Чанбин — прежде всего Князь. У него на каждый осуществляемый план есть ещё десять далеко идущих. И все звенья цепляются друг за друга. Феликс — тоже такое звено. А их «роман» частью плана не был — поэтому и угас. Не хочется об этом говорить, но… Феликс слишком хорошо, на своей шкуре знает последствия дружеского молчания.
— Ты уверен насчёт его чувств? — задаёт он прямой вопрос.
— Смутно, — признаётся Джисон. — но мы хотели бы попробовать. У этого же твоего пса получилось.
— Не называй его так, — раздражается Феликс. — Для тебя он Ким и не иначе. Не уподобляйся Чанбину.
— И? Это всё, что ты скажешь?
— А что я ещё должен сказать?
Феликс сглатывает. Должен. Обязан. Но как же просто промолчать, сделать вид, что тебя это не касается — взрослые вампиры, сами разберутся! Опять и опять.
— Я имею в виду… вы же… Ничего такого, что и мы?
— Ох, Джисон, — Феликс вздыхает. — Ты слишком мало живёшь на свете, и мало видел.
— Можно не выпендриваться? Просто скажи, нормально всё?
— Мне абсолютно всё равно, Джисон, что вы там решите, — Феликс сглатывает, так и не решившись пригубить кофе. — И я доверяю твоему дару. Но ты должен уяснить одно. Князь Чанбин ничего не делает без собственной выгоды. Вообще ничего. Даже если кажется, что он делает добрые дела или кого-то поддерживает — это всё паутина интриг. И ты в ней такой же элемент, может, слегка поважнее других.
— Феликс…
— Я. Я давно уже Феликс. Очень давно. И знаю больше, чем тебе кажется. А ты — только чувствуешь, но попытайся и понять. Весь мир для Чанбина — математика. И мы в его формулах — переменные, а не константы. Если потребуется — нас сократят и уберут из уравнения совсем. Я не говорю, что у него нет сердца, что ему не будет тяжело — но его цели всегда оправдывают любые средства. Вообще любые.
— Красиво. И страшно.
Хан нечаянно переламывает керамическую трубочку в пальцах и нервно кивает бариста — включить в счёт, как же иначе.
— А ты? Что ты к нему чувствуешь? — Феликс всё-таки решается задать этот вопрос.
— Потому что, если любишь, то всё не важно? Это хочешь сказать?
В ответ Феликс только неопределённо качает головой. Не совсем. Но у него есть Княжеские привычки — узнавать как можно больше и проводить расчёты вероятного исхода событий. Потому что точно предсказывать их может только Сынмин. Который тоже много чего не договаривает — особенно о собственном даре.
— А я не знаю, — как-то потерянно говорит Джисон.
И кажется вдруг совсем крошечным и грустным, как огорчённый ребёнок.
— Тебе хуже, — обречённо подытоживает Феликс.
— Да, — соглашается Джисон и кивает на свободный диванчик в открытой зоне кафе. — Пересядем?
Феликс забирает латте и следует за ним. Людей вокруг больше, но разговору так только безопаснее — никто особенно не прислушивается к сторонней болтовне, пока ходит за покупками.
— Мне не просто хуже, Феликс, — Джисон всё равно говорит тихо. — Мне иначе. С тех пор как я чуть не утонул, я… воспринимаю всё иначе. И всех. Уже на расстоянии, понимаешь?
— Увеличение радиуса дара нормально, — пытается его успокоить Феликс. — У меня дар тоже развивается, смотри.
Показав в сторону, Феликс сосредотачивается, выцепляет взглядом ленту разноцветных флажков над детской зоной и дёргает телекинезом. Леска лопается, кусочки цветного пластика парят в потоках кондиционированного воздуха, но неизбежно падают под ноги людей и веселящимся детишкам на головы, как огромные мёртвые бабочки. Его дар не созидает — лишь разрушает. Как и любой другой…
— Всё развлекаешься, — хмыкает Хан. — Но сколько метров тут? Двадцать-тридцать? Не предел же?
— Не предел, — соглашается Феликс.
— Тебе хорошо. Ты можешь своему дару приказывать, как в сказке — горшочек, не вари! А мой… мой работает постоянно.
— Поэтому ты просил Кима познакомить тебя с хозяином Убежища?
— Скажу прямо, — Хан опускает глаза. — Я в отчаянии. С каждой минутой я всё менее уверен, какие из чувств — мои. И существуют ли вообще они. Вот тебе погано — и мне так же точно, Феликс. Хотя я сюда вприпрыжку прибежал, когда мы с Чанбином всё решили.
Феликс сглатывает приторный и некачественный кофе и силится улыбнуться. Хотя ситуация не из тех, которые можно назвать хорошими.
— Джисон, знаешь, что я всегда о тебе думал?
— Мысли я не читаю.
— Что ты как персонаж комикса. Избранный с удивительной судьбой, у которого есть наставник и всё такое. И что теперь получается, настал тот самый переломный сезон, когда герой хочет избавиться от суперсил?
— Нет, Феликс, — качает головой Хан. — Точно не после того, что ты здесь наговорил. И не говори… никому. Пока что. Я сам скажу.
Феликс внимательно смотрит на Хана и понимает — не скажет. Ничего не скажет. Пока не станет совсем непоправимо. Хотя… разве можно это как-то исправить? Но всё же Хан просит о помощи. Не словами — взглядом. Нервными пальцами на краю стола. Непривычно ссутуленными плечами. Хочет, чтобы кто-то другой позаботился о нём. Князь. Но станет ли Чан этим заниматься? А Чанбин?
— Хорошо, — неохотно соглашается Феликс. — Может быть, ты зря паникуешь, тебе нужно просто отдохнуть и всё вернётся в норму. Давай-ка ты недельку побережёшь себя, отвлечёшься, отдохнёшь?
— Тебе бы тоже не помешало. Выглядишь очень паршиво. И так же паршиво себя чувствуешь. Но всё равно пойдёшь к нему сейчас?
— У меня больше нет выбора.
Хан отставляет стакан, брякнув в нём льдом о стенки. Даже в шуме торгового центра этот звук отчётливо-неприятен. Придаёт значение резко повисшему молчанию.
Феликс ловит взгляд Джисона и понимает, что им обоим в общем-то слова и не нужны. Они оба понимают, что никаких даров и благословения соулмейтов не существует. Есть только два вида проклятий, расплаты за их сущность.
Феликс встаёт, коротко кивает Хану. Он приглашал, ему и расплачиваться. И не для правой руки Князя считать мелочь за кофе. Всё в порядке, но как только Феликс начинает пробираться сквозь людской поток к выходу, сзади-справа раздаётся недовольный голос:
— Надо было заплатить.
Минхо догоняет его и осторожно кладёт руку на плечо. Феликсу хочется дёрнуться, сбросить ладонь, но он подавляет порыв — сопротивляться нужно было намного раньше. До того, как стало слишком поздно.
— Это же Хан, Минхо. В чём проблема? — раздражается Феликс сильнее, чем ожидал.
И Минхо неожиданно задумывается. Они так и стоят, а люди их обходят. Наконец, выдаёт:
— Я и сам не знаю, зачем это сказал. Привычка… наверное. Не быть никому никогда должным, это может плохо кончиться.
— Это просто кофе, — устало выдыхает Феликс. — И он позвал меня, значит, и должен был платить. Даже если это не свидание.
— Да, ты прав, — спокойно соглашается Минхо и убирает руку.
Но больше ничего не говорит, и Феликсу вновь приходится просто идти за ним, стараясь не отставать. Как только они выходят на улицу, солнце ослепляет. Феликс щурится и не сразу замечает белый «Lexus» припаркованный прямо у входа, поперёк стоянки. Минхо открывает не запертую дверь и оборачивается.
— Ты где его взял? — Феликс осматривает машину, обходя и проводя пальцами по идеально чистому покрытию.
— Угнал, конечно, — безмятежно отзывается Минхо. — Ли Ноу — бандит, ты же не забыл?