Phobia (1/2)
Феликс провёл множество ночей в обречённом ожидании боли, привык к ней до головокружительной тошноты и почти забыл, что бывает как-то иначе, что Минхо может просто легко касаться губами, выдыхая тёплый воздух, заставляя замереть, запрокинув голову и закрыть глаза…
Никогда не пытаясь защититься, Феликс лишь доверчиво предлагает себя, и чаще всего оказывается ненужным. Ему стыдно самому себе сейчас признаваться, но он всегда соглашался на что угодно, лишь бы не равнодушие. Лишь бы Минхо хоть как-то заинтересовался им, лишь бы не уходил… Феликс всегда понимал, что это плохой способ удержать партнёра, но ничего не мог противопоставить. Слишком сильно… любил.
И до сих пор любит, сглатывая вязкую слюну и не решаясь до него даже дотронуться. Но не боится. Страх наконец-то исчез, оставив звенящую пустоту, к тому же Минхо ведёт себя так, словно не собирается… не будет…
Его клыки секундно прокалывают тонкую кожу, точно по линии вены — куснув, он тут же отстраняется, продолжая выдыхать тёплый воздух, наблюдая за тем, как выступают тёмные, почти чёрные капли и скатываются вниз. Как только ранки затягиваются, целует рядом с прочерченными кровавыми дорожками, чуть выше… и снова укол-укус. Феликс вздрагивает и изо всех сил пытается не застонать — кто из них придумал эту извращённую пытку, полностью заменившую все способы минета, он не помнит. Только именно так ему нравится больше всего, и ни один из его мимолётных партнёров даже не приблизился к той грани удовольствия, на которой он балансирует, тяжело дыша и широко разводя ноги. Руки подрагивают, норовят подогнуться — ещё укол-укус, и сил не остаётся, Феликс откидывается на кровать на спину, разводит руки в стороны и открывает глаза. Как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с Минхо — соулмейт лишь присел на край кровати и склонился над ним, но не перестал мучить — проводит краями ногтей между свежих шрамов, размазывая кровь по всей длине члена, пачкая там, где ещё не было укусов.
И… целует. Феликс сбивается с вдоха, чувствуя привкус собственной крови — Минхо по-прежнему ни капли её не выпивает, всего лишь испачкал губы. И всё так же дразнит, отстраняясь:
— Хочешь, чтобы я продолжил?
Феликс не знает, зачем спрашивать что-то такое — он никогда не откажет. Но подобные вопросы — верный признак отличного настроения у Минхо. А когда оно плохое… Феликс сглатывает, сбивчиво отвечает:
— Д-да, пожалуйста.
— А я вот что подумал, — произносит Минхо вместо обычного довольного хмыканья. — Вся эта кровь пропадает зря…
При этом он выводит кончиком пальца завиток, и Феликс всё-таки тихо постанывает, не особо соображая, к чему ведёт соулмейт.
— Мне кажется её можно… использовать.
Минхо щурится совершенно по-кошачьи и... улыбается? Феликс взгляд не может отвести от его лица, тускло освещённого одинокой лампой, стоящей далеко на журнальном столике, облизывает губу. И не сразу понимает, что происходит, слишком быстро Минхо изгибается, перебрасывает через него ногу, наклоняется, всё явственнее и шире улыбаясь, чтобы тут же резко отстраниться, прогнуться и опуститься, снова приподняться…
Феликс пытается привстать на локтях, всё ещё не веря и не осознавая то, что его член без особого труда проскальзывает в задницу Минхо, глубже и ещё глубже, и почти выскальзывая… пока Минхо снова не склоняется над его лицом, не переставая двигаться, и не шепчет:
— …в качестве смазки.
— Ты… что делаешь? — судорожно выдыхает Феликс.
— Тебе приятное, — хмыкает Минхо. — Может, и нам обоим. Это… интересно чувствуется.
Феликс покусывает губу. Минхо подобрал самое неудачное слово! Как угодно иначе! Эйфорично, пьяняще, сумасбродно… но в качестве возмущения способен только тихо застонать, не в силах отвести взгляда от соулмейта. От того, как пряди волос падают ему на лоб и висок, прилипают, как поблёскивает пот на ключицах и груди, как движутся мышцы пресса, и задерживает взгляд на широкой бело-розовой полосе. Шрам, который Минхо получил ещё до того, как стать вампиром, не уменьшился, и всё так же выделяется, сухой на влажной коже, и такой… притягательный.
Феликс не выдерживает и тянется к нему, касается кончиками пальцев, ощущая его невероятно гладкую поверхность. Он никогда так не делал — но сейчас уверен, что ему можно. Вздрагивает — Минхо вдруг резко перехватывает его запястье. Но не запрещает — мягко отстраняет, направляет чуть ниже, и вновь двигается. Феликс осторожно обхватывает его член, поглаживает, стараясь не сдвигать сильно кожу, моментально вспомнив всё, что Минхо же в него и вколачивал — как правильно держать, где тереть, как нажать и как сильно сжимать. Закусывает губу от напряжения, пытается сделать всё как следует, как нужно, не отвлекаться на…
Минхо тихо стонет и заводит руки за спину, сцепляет их так, будто они связаны и двигается без опоры, лишь бёдрами, быстрее, почти резко — это как удары, но… Феликс теряется, слыша стоны — Минхо так себя вёл только тогда, когда был ещё человеком, когда сжимал его в объятьях, не замечая крови, текущей по шее и плечу, целовал и отчаянно желал. И сам Феликс тогда стонал едва ли тише, принимая его в себя, толком не понимая, что творит, что это его соулмейт, и не зная, что его ожидает в будущем.
Минхо больше на него не смотрит, закрыл глаза и не особенно старается сдержаться — ни стонами, ни с тем, чтобы кончить, и явно не соврал с тем, чтобы сделать приятное. Феликс же пытается сдержатся, как может, но это всё слишком… сильнее его воли. И, кажется, он теряет контроль, сжимает член Минхо опять неправильно, и слишком сильно и…
Минхо легко целует его в висок, довольно откатившись и вытянувшись на кровати рядом — и в мир постепенно возвращаются краски, звуки, запахи и… тепло. Минхо дышит Феликсу в шею, слегка трогает губами кожу — и больше ничего особенного не происходит, то есть… вообще ничего. Он просто лежит рядом, молча, не пытаясь обниматься, хотя всё уже закончилось, и Феликс не должен быть интересен, потому что уже не полезен. До следующей ночи. Но он остаётся, лениво валяется. Феликс даже недоверчиво потирает пальцы друг о друга — да нет же, на них полно спермы, которую надо бы смыть. Как и пот и… остатки крови.
— Как только тебе это в голову пришло? — тихо выдыхает.
— Было любопытно, — неожиданно охотно поясняет Минхо. — Вспомнил, как ты от подобного тащишься… попробовал. С кем ещё, как не с тобой?
— И когда ты больше не Князь, — подытоживает Феликс.
— Думаешь, — Минхо переворачивается на бок и созерцает пытающегося отдышаться соулмейта, — у меня было бы меньше авторитета?
— Когда не ты, а тебя, это… — Феликс не знает, как точно подобрать слова. — Про меня ты знаешь, что говорят.
— «Да кто не спал с Феликсом?»
— Именно, — вздохнув, Феликс садится. — И я знаю, каково тебе это слышать… не заставляй меня извиняться.
— За что? Ты мне изменял? Нет, мы с тобой не встречались. Но теперь, если увижу хоть один взгляд, жест… ты помнишь, что я сказал Князю Чанбину. Тебя я не трону, но любого, кто приблизится…
— То есть выбора нет, — обречённо подытоживает Феликс. — Ты снова здесь, мы снова вроде как вместе.
— Но на этот раз не я пришёл к тебе, — возражает Минхо. — Это ты пошёл со мной. И я не обещаю, что справлюсь, но постараюсь. Правда постараюсь, чтобы у нас было всё нормально.
— Не хорошо?
— Не хорошо. Хорошо не будет — я наделал гадостей, ты наделал глупостей. И главная из них — ты согласился со мной уехать.
— Потому что выбора не было, — Феликс раздражается. — Его никогда нет, Ли Ноу.
Минхо резко садится, смотрит Феликсу в глаза и требует:
— Повтори, пожалуйста.
— Что повторить? Что у меня не было выбора? Я знаю, что бывает, если тебя не послушаться, Ли Ноу, я…
— Вот это, — Минхо улыбается. — То, как ты меня называешь.
— Разве это не твоя бандитская кличка? Я зову тебя так, потому что ты так мне представился. По привычке.
— Сейчас только ты меня так зовёшь, — мягко отвечает Минхо. — И никто больше. Я скучал, Ёнбоки. Честно.
Феликс покусывает губу и не знает, как на это реагировать — в огромных глазах Минхо видит не то, что привык, не равнодушную брезгливость, а что-то вроде восхищения. Так дети заворожённо смотрят на новые игрушки в магазине, где-то там, на верхних полках, недосягаемые ни для их роста, ни для родительского бюджета. Почти не моргая, неотрывно и внимательно.
— Я в душ, — переводит он разговор в прагматичное русло.
Минхо, кажется, ждал чего-то другого, слишком поспешно отводит взгляд. Но не возражает:
— Я с тобой.
Феликс забирает скомканное полотенце с кровати, и старается на соулмейта не смотреть, но получается недолго, потому что даже в большой душевой кабине некуда друг от друга деться. Разве что запрокинуть голову, зажмуриться, подставить лицо под струйки воды и стоять так.
Но Минхо неожиданно поглаживает Феликса по щеке, ведёт пальцами через переносицу, гладит другую щёку, подступает совсем близко, тоже встаёт под поток воды, и шепчет на ухо:
— Поцелованный солнцем Ёнбок. Ты не должен их прятать, слышишь?
— Это уродство, — Феликс отступает, встряхивает головой и промаргивается. — Веснушки, которые не исчезают, даже если я год не выйду на солнце. Да это не веснушки даже, просто какие-то корявые пятна!
— Знаешь, я забыл про них, — неожиданно откровенничает Минхо. — Ты всегда их закрашиваешь. Но вчера я увидел Хёнджина, который не замазал родинку, а потом тебя… и… я испугался, что у тебя кто-то появился. По-настоящему важный для тебя, не на одну ночь, может, даже Хан или… скажи мне, что это не так. Пожалуйста.
Обтерев лицо ладонями, Феликс зачёсывает волосы назад — они не успели до конца высохнуть и опять намокли. Пытается выиграть какие-то мгновения, подобрать слова, почувствовать, чего на самом деле хочет — ведь Минхо слишком близок к истине, с Ханом было так… спокойно. И свободно. Могло бы получиться, в самом деле? Нет, не могло.
— Никого у меня нет. Просто в последнее время было так много дел, я уставал, но не мог отдохнуть, и ты знаешь, на что способен Хан. Ты же и сам…
— Хватит, — неожиданно резко обрывает его Минхо. — Я ни с кем не был. Кроме тебя. Всё это время. Мне подобное не нужно. Тем более то, что общего пользования.
— Не говори так о нём! — вспыхивает Феликс и отступает к стене. — Меня ты можешь сколько хочешь обвинять, но не его.
— И почему? — Минхо подступает ближе и глаза его темнеют. — Не потому ли, что между вами что-то есть? Говори мне правду, Феликс, не пытайся кого-то выгородить или спасти. Я же обещал, что тебя не трону.
Минхо резко припечатывает ладонь к стене около виска Феликса. Вздрогнув, тот сомневается, что он говорит правду, но не боится:
— Не смей его трогать. Это я попросил об услуге. Ты знаешь его дар, и если хочешь знать, сколько раз у нас было и… н-гх!
Минхо не дослушивает, жадно впивается в губы Феликса поцелуем, вжимает его в стену, и снова несдержанно желает. Но на этот раз подхватывает соулмета под колено, притираясь, и не очень-то заботится о его комфорте. Феликс пытается не потерять равновесие, зашарив вокруг рукой, но единственное, во что можно вцепиться, это плечи Минхо, и это значит позволить ему… почти не больно. Почти. Но всё равно он держит осторожно, хоть и крепко, и двигается пусть и быстро, но не ожесточённо. А ещё — целует. В нос и щёки, множеством поцелуев покрывая всё лицо, как будто специально хочет перецеловать каждую веснушку, те, что на веках, подбородке и даже на кончике уха. Это одновременно и жёсткий, уверенный и слегка эгоистичный секс, и такая неожиданно нежная и странная ласка, что Феликс снова не знает, как реагировать, просто цепляется за плечи Минхо, и доверяет. На самом деле верит, что он не сделает ничего плохого, что он не соврал — и не начнёт после поцелуев душить или отбивать рёбра. Не верит сам себе в том, что ещё несколько часов назад всерьёз хотел попросить убить его. Улучив момент, сам целует Минхо, не очень уверенно и куда повезло — в щёку, но потом находит его губы своими, и навязывает такой поцелуй, о котором всегда мечтал. Нежный, глубокий и медленный, и… Минхо не сопротивляется. Даже чуть замедлился, но от этого его член вталкивается только глубже, и Феликс чувствует, что снова будто плавится изнутри. И Минхо как всегда был прав — он действительно от этого тащится и ещё как! Искорка мысли «какой это уже раз за сутки?» быстро истаивает в разуме, потому что Минхо тоже неплохо знает, как именно обласкивать член Феликса кончиками пальцев, а ещё потому, что он осторожно покусывает кожу шеи. Снова эти лёгкие уколы-царапинки, бисерные капельки крови рядами, размываемые водой и потом — немного щиплет ранки, но они тут же зарастают. Снова не слизывает, только наблюдает и дотрагивается губами. И повторяет, повторяет…
Феликс больше не считает нужным сдерживать стоны — хриплые, от природы низкий голос кажется совсем грубым, но Минхо не препятствует и не одёргивает, наоборот, наблюдает за тем, как соулмейт постепенно утрачивает связь с объективной реальностью, как остаётся только чистое желание и страсть — впрочем, взаимная. Феликсу же кажется, что воздуха недостаточно, что их двоих словно стягивает вместе цепь, превращая в единое целое, сковывая вместе. Но разорвать её можно, осталось совсем немного, стоит только…
— Было чертовски громко. И мокро, — полушутливо подытоживает Минхо.
— Д-да, — хрипло соглашается Феликс. — Меня точно было слышно даже у моря.
— Нас, — Минхо снова улыбается. — Я тоже, знаешь ли, не счёл нужным молчать. Так о чём мы говорили?
— Что между мной и Ханом ничего нет.
Феликс пытается удержаться на подрагивающих ногах, но сдаётся и цепляется за плечо Минхо. Тот бережно его поддерживает, скорее даже обнимает, и говорит вовсе не об этом:
— Ты прекратишь прятать веснушки? Ради меня?
— Ради тебя? — Феликс кривит губу. — Нет, с чего бы. Может, ради того, с кем встречаюсь?
— Значит, ради меня, — Минхо категоричен. — Ты помнишь, зачем мы сюда пришли?
— Купаться? — неуверенно спрашивает Феликс.
— Именно. Тебе голову помыть?
— Нет, я уже.
— А мне помыть, — заявляет Минхо и слегка наклоняется вперёд, так, что струи воды стекают у него по спине.
Феликс пару секунд не понимает, что происходит, но потом хватает шампунь с полки и выдавливает на руку. Похоже, у них обоих завтра будут просто потрясающие птичье воображение причёски.
— Так типа этим занимаются все обычные парочки? Ну так неплохо, — подшучивает Минхо над Феликсом, когда тот запускает пальцы ему в волосы. — Что там ещё по списку?
— Потереть спину? — предполагает Феликс, замечая, что и сам улыбается.