Глава 23. Двойные ставки (1/2)

Я думала, мне будет страшно неловко, но, как оказалось, страшно оказалось то, как мне было безразлично. Некоторое время назад, как только жизнь столкнула меня с Максимом Громским, я невольно начала представлять себе наш первый секс, но дело было даже не в самом процессе. Я думала о том, как буду чувствовать себя после: как уверенная, сильная и независимая женщина, что действительно почувствую в себе какие-либо изменения, возможно, стану смотреть на вещи иначе, мыслить как-то по-новому. В итоге, как и было раньше, я ощутила только боль.

Мне не было обидно, я не жалела себя, не злилась на мужчину, даже слез не было. Может, оно так и должно быть? Я где-то слышала, что первый секс для девушки всегда проходит весьма плохо, поэтому его стремятся побыстрее забыть. Что ж, у меня забыть, наверное, не получится.

Макс привел ко мне Эл и исчез, заставив меня покрыться броней безразличия и закапаться в собственные догадки: как и говорила рыжеволосая наложница, я окажусь в гареме среди прочих. Иначе я не знала, как объяснить такое поведение Громского. Он ведь получил, чего так сильно хотел? И, судя по всему, не удовлетворился.

Не имея под рукой гинекологического кресла, Эл пришлось тяжеловато осматривать меня, а мне постоянно морщится, но при этом убеждать ее, что со мной все в порядке. До ее кабинета, как выяснилось, я дойти не смогла бы, не потеряв при этом изрядно крови. По началу Грачева была вполне спокойной, и я поняла, что ей не впервые приходилось устранять такие последствия после секса с Громским. Только, в итоге, девушку надолго не хватило, и, когда она сняла окровавленные перчатки и устало сдула красную прядь с лица, я поняла, что утихающая гроза за окном будет ничтожно мала с той, которую могла устроить Эл.

— Кровь еще может идти немного, но, в целом, опасности нет, — она метко бросила комок перчаток в мусорное ведро, надевая чистую пару. — У тебя была повреждена стенка влагалища. Выражаясь простым языком, Макс тебя порвал.

Мне нечего было на это ответить. Устав лежать на спине, я аккуратно перевернулась, ощущая, как боль отдает внизу живота.

— Ярослава, я должна спросить, ты же понимаешь. Это было добровольно? Я имею в виду, Максим не принудил тебя? Потому что…

— Нет, конечно нет, — я даже привстала на локте, чтобы взглянуть на девушку. — Это было добровольно. Я сама захотела. Как ты… Почему ты вообще о таком подумала?

— Ну, во-первых, ты меня не перебивай, — поправив очки, холодно произнесла она. — Во-вторых, я знаю Громского намного дольше твоего, девочка. И если ты думаешь, что у тебя с ним действительно есть будущее, то ты самая настоящая идиотка, хоть я была и лучшего мнения о тебе.

— Эл… Я не понимаю, — я приложила ладонь к своему лбу, чувствуя неестественный жар. — Алиса говорит, что он, возможно, влюблен, Крис тоже предполагала… Неужели этого не может быть?

— Может, почему нет? — тут же сменив гнев на милость, пожала плечами Грачева. — Только понятие «любовь» у всех разное, Слава. Как, по-твоему, может любить такой человек, как Максим, выросший в гареме? Во все доступности? В жестокости? Не задумывалась, что его любовь будет отличаться от твоей, а? Он таков, какой есть, и ты далеко не первая лежишь вот так вот в кровати, истекая кровью, при этом его здесь нет. Я уже на этом собаку съела.

Я снова не нашла слов, вместо этого к горлу подкатил ком. Я думала, слез уже не осталось, но, как оказывается, всегда было к чему стремится.

— Я изначально была против всего этого… И, ладно Алиса, она мелкая еще, плюс беременна. Она любит своего братца и, несомненно, видит все через розовые очки, поэтому и наплела тебе всю эту чепуху, а вот Крис… Поверить не могу! И после всего, что он с ней сделал!

Эл взмахнула руками и заходила по комнате туда-сюда, а я, сморгнув пару слезинок, зацепилась за последние слова.

— Ч... что он сделал с Кристиной?

Грачева остановилась ко мне спиной, я заметила, как напряглись ее плечи. Она, казалось, замерла или даже вовсе не слышала меня.

— Эл?..

— Не мне тебе об этом рассказывать. Спроси ее сама, — так и не повернувшись ко мне, бросила она из-за плеча. — Просто не ведись, Ярослава, ясно? Макс не перестал спать с наложницами, пока ты здесь находилась. И не думаю, что перестанет и впредь. Помнишь первую встречу с ним? Так вот, не забывай. Он показал тебе истинное лицо, не позволяй ему обманывать себя масками.

У меня создалось впечатление, что в меня выстрелили, просто спустили всю обойму в голову, грудь, живот. Я вжалась в подушку, не контролируя поток слез, что сам по себе скатывался по щекам. Пелена застила взор, и я только услышала, как Эл все-таки подошла ко мне. Матрас прогнулся, я ощутила холодную ладонь на своем лбу.

— У тебя температура поднялась. Я тебе укол сделаю, ты поспишь. Нервы беречь нужно.

Я не хотела отвечать, лишь слушая собственное сердце, так теперь болезненно бившееся в груди. Не Андрей, так Максим смог добраться до меня и втоптать в грязь. Разницы бы не было, может, разве что, Гарнеев не оставил бы меня в живых, потому что не видел для себя особой выгоды. Громский же смотрел куда шире, просчитывая ходы на пять, а то и десять шагов вперед. Конечно, проще поладить с девчонкой, если заставить ее привязаться к себе, приласкав, завладев и мыслями и чувствами. Манипулятор. Монстр. Чудовище.

Я и не поняла, как заснула, а пробуждение было резким и болезненным. Кто-то лег рядом, прижавшись, и я дернулась и почти подскочила, только режущая боль внизу не позволила мне, вовремя отрезвив. Я тихо заскулила, уткнувшись носом в подушку, преждевременно почувствовав запах Громского, этот резкий одеколон, напоминающий аромат мокрой коры дерева.

— Тише ты, — он аккуратно перехватил меня, подтягивая ближе к себе. — Мне уже лишний раз прикасаться к тебе страшно, вечно что-то случается. Хрустальная моя.

— Так не прикасайся, — прохрипела я, освобождаясь от его рук. — Прошу, не трогай меня.

— Яра, у меня не было намерений причинить тебе боль, слышишь? Я не могу читать мысли, детка. Блять, если бы сразу же…

— Не в этом дело, — мне хватило смелости перебить его, махнув рукой. Я посильнее натянула одеяло на грудь, ведь на мне по-прежнему ничего не было. — Ответь мне на простые вопросы, Максим. Я что, мало в этой жизни перенесла, чтобы теперь и здесь страдать? Почему ты сразу не мог быть со мной честен? Я — средство для достижений твоих каких-то там целей, мести, но при этом и приятный бонус в качеств наложницы, не так ли? Это было очень…. больно. И я не про секс, тут я сама виновата. Мог бы сразу просто отправить меня в гарем, незачем было так стараться, чтобы я раздвинула ноги.

Может, все это давно копилось во мне, а слова Эл просто подстегнули к тому, чтобы все выплеснулось за края. Может, это была защитная реакция на боль, которая переходила уже все рамки. Я привыкла к ее физическому проявлению, но терпеть нечто такое, словно удар под дых, из-за которого в прямом смысле становилось невыносимо дышать… ощущать уколы тысячи игл где-то под ребрами… давиться собственными словами, заталкивая жалкий скулеж куда-то вглубь себя. Это было действительно больно.

— Я смотрю, — Макс поднялся с кровати, попутно застегивая на себе рубашку, — Эл у нас переквалифицировалась из хирурга в психолога? Много она тебе наплела.

— Что ты сделал с Кристиной? — агрессивно вырвалось у меня.

— С Крис? Спас, например. Как и саму Грачеву. Об этом она с тобой не разговаривала?

— Ты… пользуешься своим гаремом?

— Да, — Громский прошел к окну, приоткрывая створку, дабы впустить в спальню свежий воздух. — В чем проблема, Ярослава? Я не клялся тебе в верности. Я обещал, что буду защищать тебя, и я выполняю свое обещание. О большем ты не просила.

— Что? Я должна просить? То есть, ты… Ты меня совсем ни во что не ставишь? Зачем тогда все это было? Господи, я совсем ничего не понимаю…

— Представь, я тоже, — закрыв лицо руками, я не увидела, как он приблизился, поняла лишь тогда, когда мужчина отнял мои ладони и прижал костяшки пальцев к своим губам. — Запомни раз и навсегда: хотел бы я тебя использовать или навредить, то не был бы столь обходителен и не тратил уйму своего времени на тебя. Как я говорил ранее, Ярослава, мысли я не читаю, поэтому понятия не имею, чего ты там себе про меня навыдумывала. Верностью, как рыцарь, я тебе не клялся, но если тебе так важно, чтобы я не спал с другими — скажи. Однако, будь готова к тому, что я буду приходить с этим к тебе. Если ты готова на такое, то просто скажи, поняла? Насчет Крис и Эл… Что было в прошлом, там и остается, понятно? Это давно решенный вопрос, но я до сих пор расплачиваюсь за то, что я сделал или не сделал. Крис меня простила, и она счастлива, и, что немаловажно, жива. Эл, она… Зла на меня до сих пор, но, тем не менее, тоже жива и счастлива, хоть и не показывает этого. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Я слабо кивнула, ощущая, как тяжелый камень медленно спадает с грудной клетки, позволяя мне сделать глубокий вдох.

— Ты слишком впечатлительная птичка, но, если ты действительно чего-то хочешь со мной, то попробуй не верить всем подряд, а говорить со мной, да? Я не зря же старался, в конце концов. А по поводу того, что было у нас в душе…

— Все было чудесно, — вдруг выпалила я. — Правда, немного больно, но… Я думала, что так и должно быть.

— «Немного больно»? Ты шутишь, солнце? Я всякое дерьмо в жизни повидал, но даже мне пришлось выйти и дух перевести. Столько крови… — Макс на секунду зажмурился, а затем тряхнул головой, словно пытаясь отогнать страшное видение. Неужели, он так сильно переживал за меня? — Свою вину я не отрицаю, слишком увлекся тобой. Мне крышу буквально снесло, поэтому… Прости, детка, мне искренне жаль, что так вышло.

Я не ощущала стыд за то, что вывалила на него минуту назад, я все еще не понимала, как к нему относится, но во многом мужчина был прав: он не читал моих мыслей и не мог знать того, чего я от него ждала. И да, я о многом его не просила, а определенных вещей между нами озвучено так и не было. По сути, Максим Громский мне ничего и не должен, никаким образом не обязан передо мной отчитываться и даже оправдываться, но, тем не менее, он это делал. И даже, больше того, просил прощения. Это уже многое значило, но не отменяло того факта, что я запуталась.

— Я тебя прощаю, но… Мне нужно многое обдумать… — я мягко отняла у него свои руки, прижимая их к груди, боясь, что одеяло так или иначе сползет с меня. — Прости, что я так… Просто, мне действительно важно знать. Я не хочу постичь судьбу своей матери.

— Все в порядке, отдыхай, — Громский выпрямился и направился к выходу, только я его остановила:

— Почему ты не сказал мне про Париж?

Я услышала, как он усмехнулся. Прислонившись к косяку двери, он пожал одним плечом, совершенно не показывая хоть капли озабоченности из-за этого.

— Потому что моей беременной сестре ты отказать не смогла, дабы не расстроить, а я решил упростить себе задачу. К тому же, что плохого в каникулах во Франции, м?

— Ничего плохого нет, — уклончиво согласился я. — Просто ты мог бы сам мне об этом сказать. Я же прекрасно понимаю, что это из-за близнецов.

— Я и не сомневался в твоих умственных способностях, солнышко. Подобные решения, запомни, касающиеся моей семьи, я принимаю сам. И они не обсуждаются. Это безопасно и временно. К тому же, как ты и сказала, детка, ты запуталась. Я считаю, это отличная возможность отдохнуть и обо всем подумать. А потом ты мне ответишь на вопрос.

Я уже опешила, не поняв так до конца: Громский назвал меня «семьей» или это просто к слову пришлось из-за Алисы?

— Какой? — совладав с эмоциями, уточнила я.

— Будет видно после. Если все уляжется с Игнатом и прочими, то, обязательно, узнаешь. На этом все, Яра. Отдыхай.

Я тяжко вздохнула, медленно сползая по подушке под одеяло, наблюдая, как закрывается дверь в спальню.

***</p>

Он потерял счет времени. Вокруг не было никакого ориентира, лишь глухой звук капающей воды где-то в глубине. Сначала он цеплялся за эти «кап-кап-кап», потом старался игнорировать, чтобы провалиться в сон хоть ненадолго, а затем… становилось невыносимо. Даже собственные мысли не могли заглушить это эхо, которое, казалось, проедало сознание насквозь. Как бы странно это ни было, не помогала даже собственная боль. Тупая, пронизывающая до самых костей, исходящая трещинами по коже, зудящая и горящая: явно сломанный нос, рассеченная бровь, подбитый глаз, выбитый зуб и множество-множество ушибов по всему телу.

Он уже не помнил, сколько прошло с того момента, как приезжала Эл, чтобы остановить кровь, она зачем-то перевязывала ему руку. Только потом он понял, что на правой руке стало на два пальца меньше.

Он знал, на какого человека работал, и кого собрался предать. Но все равно в голове не укладывалась такая жестокость и садизм к простому пареньку, как он, Кирилл. И пускай он уже все рассказал, но эта чертова пытка не кончалась. Громский приходил и приходил, задавал одни и те же вопросы, причинял боль, уходил, но пытка продолжалась и без него: кап-кап-кап-кап…

На самом деле, Кирилл уже и успел забыть, почему он сидел здесь, в подвале казино, привязанный стяжками к стулу. Он что-то сделал? А что? Предал? А, может, его подставили? Ладожский, несомненно, был в этом замешан, но ведь был и кто-то еще? Порой, ему удавалось убедить себя самого, что он, в общем-то, ни в чем и не виноват, это все простое недоразумение, которое Громский в скором времени разглядит. Не мог же Максим пытать ни в чем неповинного человека? Не мог же?..

Подвал отличался своей звукоизоляцией, тусклым светом одинокой голой лампочки под потолком, железными ящиками, в которых хранилось множество инструментов и оружия, а еще был слив в полу. Кириллу уже приходилось наблюдать, как его собственная кровь стекала туда, смешиваясь с грязью и водой, тягуче проскальзывала в пустоту, оставляя за собой багровый след. Значит, у него тоже будет такой же конец: он просто исчезнет в темноте?

Кирилл резко распахнул глаза, выругался, замотал головой, когда ледяная вода окропила всего его, намочив до пояса. В этом и была мука, он ведь даже не понимал, когда бредил, а когда — нет, но всегда все было одинаково: его обязательно окатывали с ведра. А потом, как в ужастике, перед мутным взором появлялся он, его личный Дьявол, палач — Максим Громский. Его лицо уже осточертело Кириллу, но выбора, как такового, у парнишки не было.

— Ну, как ты тут, дружище? — Макс, как обычно, садился перед ним на стул, повернутый спинкой вперед, чтобы облокотиться на нее.

Кирилл, как подобало, молчал, смаргивая с ресниц капли воды.

— Молчишь? Ну, хорошо. Я гостеприимный хозяин, ты же знаешь. Можешь оставаться здесь, сколько твоей душе угодно, — и, не изменяя ритуалу, Громский закуривал, при этом проводя фильтром сигареты по нижней губе туда-сюда, словно гипнотизируя Кирилла на этом незамысловатом движении. — Ты крепкий орешек. Крепче, чем я предполагал. Пальцы тебе режешь, ты верещишь, но продолжаешь повторять то, что я уже слышал. Сломал ребро — то же самое. Я не хочу превратить это в свое хобби и испробовать на тебе все методы якудзы, понимаешь? Давай просто поговорим, Кирилл. Я все-таки знаю тебя давно, и ты меня. Так почему бы нам, как старым друзьям, не поговорить?

Высохшие и потрескавшиеся губы парня растянулись в болезненной улыбке, сквозившей злобной ироний.

— Не знал… что у друзей… принято пытать д-друг… друга, — полушепотом прохрипел он, а затем зашелся сухим кашлем.

Громский поднялся со своего места, подошел к одинокой подвесной раковине в углу комнаты, налил воды в жестяную кружку и все также невозмутимо поднес ее к губам Кирилла. Тот не стал противиться, потому что прекрасно осознавал, что следующая такая благодать, в виде глотка свежей воды, выпадет лишь со следующим приходом палача. Жадно осушив кружку до краев, при этом, кажется, половину пролив на себя, Кирилл снова закашлялся. Потом, зная уже преждевременный отказ, Максим все равно предложил сигарету, на что парнишка отворачивался.

— Пытки и дружба, Кирюша, всегда были тесно связаны между собой. Ты не оставил мне выбора, когда позволил Гере выбраться. Он напал на Ярославу и Кристину. Последней пришлось его убить. Мало того, ты передал координаты машины, в которой ехала моя сестра, и…

— Это был не я, — тут же перебил его Кирилл. — Я не передавал…

— Насколько я помню, тот, кого я допрашивал, сказал, что получил данные через Геру, а он — через анонима. На камере засветился только ты. Так вот, дорогой мой друг, мы и приходим к одному и тому же в который уже раз, — Макс скрестил руки на спинке стула. Сигарета продолжала тлеть между пальцев, а пепел призрачно осыпался прямо на колено Кирилла. — Изначально я думал, что все предельно просто. Ты — сливная крыса, но, каждый раз, когда я тебе об этом говорю, ты утверждаешь обратное. «Это не я», — говоришь ты. Хорошо. Я верю. Но кто, Кирилл? Есть еще кто-то, кто работает на Игната за моей спиной? Настолько близко ко мне, но при этом умело подсовывает мне марионеток, по типу тебя. Неужели тебе не надоело сидеть здесь и расплачиваться за то, что ты не делал?

И, словно придерживаясь сценария, Кирилл продолжал неизменное: «Я не знаю…», и каждый раз это звучало все убедительнее и убедительнее, что Макс невольно начинал верить ему. Хорошо, пацан, кажется, действительно не знал, но Громский отказывался признавать то, что он оказался в тупике. Откуда ему еще тянуть нити, если самая очевидная из них сидела прямо перед ним? К тому же, любая ошибка могла стать просто фатальной. И ладно, если бы пострадал только он сам, но ведь теперь была еще и Ярослава.

— Если ты не знаешь, — выдохнув клубистый дым, сквозь стиснутые зубы продолжил Громский, — может, есть идеи, кто бы это мог быть? Каким образом с тобой связывался этот ноунейм? Если это были звонки, то какой голос: мужской или женский? Письма? Адрес? Блять, Кирилл, любая мелочь.

Парень моргнул пару раз, различая в голосе палача новые, доселе неизвестные нотки отчаяния. Его просили, а не приказывали или, что было привычнее всего, не выбивали информацию. Максим Громский действительно был в западне.