Глава 22. Четвертый раскат (2/2)

Сердце пропустило удар, я даже чуть лимонад не выронила. Пришлось нервно отставить стакан в сторону и отвести глаза куда угодно, лишь бы Алиса не видела явного испуга. Значит, так он решил эту проблему? Если меня не будет в стране, то и не нужно будет переживать, что я все-таки увижусь с братьями? Конечно, с одной стороны это было вполне логичное и даже правильное решение, но с другой… Снова кто-то все решал за меня, не дав мне даже право выбора. Да, не спорю, Громский уже имел полную власть над моей жизнью, но я успела поверить в то, что ему не составит труда, хотя бы спросить у меня. Или сказать лично.

Это уже можно считать за предательство или я утрировала?

— Слава? — позвала меня Алиса, видимо, я слишком долго переваривала новость.

— Прости, просто… это неожиданно для меня. Давно он тебе это сказал?

— Да нет, вот буквально… Перед тем, как ему снова стало плохо. Он еще тогда ночью вернулся откуда-то, — нахмурилась девушка. — Он тебе не сказал, да? Ох, братец-братец. Не переживай, он все объяснит, я уверена. И эта холодная война между вами вот-вот закончится. Он смотрит на тебя все равно, что голодный пес на кусок мяса.

Я тут же смущенно отвела глаза. Подобное сравнение показалось мне слишком… Просто слишком. Да и когда Максим смотрел на меня? Я видела его в последний раз вчера.

— Думаешь, это действительно нечто большее, чем просто желание переспать? — знаю, мне не следовало бы такое спрашивать, но это ведь и правда давно терзало меня.

— Ты шутишь? «Переспать», пф. У Макса, не спорю, свои тараканы и все такое, но таким заботливым и дерганным я его не видела давно. Влюбился он, только слишком гордый, чтобы это признать или показать.

Я не сразу нашлась, что на это ответить. Было немного странно такое слышать про Громского. Влюблен? Мало верилось, на самом деле. Хотя, кто я такая, чтобы так резко о нем судить. Совсем недавно он впустил меня чуть дальше, подпустил ближе, поделившись чем-то личным о своем прошлом, о семье. Может, именно так выражалась любовь именно по-громовски? Мне оставалось лишь гадать.

Разговор удалось свести в шутку, но зато я смогла отвлечься и немного разгрузиться. Когда от солнцепека уже не спасали ни лимонад, ни тень деревьев, мы покинули сад, возвращаясь в духоту помещения. Алиса попутно жаловалась на то, что раньше здесь был бассейн, но после смерти отца Максим так и не занялся восстановлением, и сейчас там все заросло и обветшало. На самом деле, насколько я успела заметить, большая часть особняка не особо использовалась по назначению, а фасад и вовсе начинал меркнуть, требуя к себе должного ухода. Либо у Максима не хватало на все времени и сил, либо, исходя из того, что он мне рассказывал, мужчина просто не хотел что-то менять в доме отца. Ведь, по-сути, у Максима была своя собственная квартира, удовлетворяющая все его вкусы и потребности, а здесь его держали сложившееся обстоятельства.

В эту тему я не стала углубляться. В любом случае, это меня не касалось. Сонливость слишком часто стала преследовать Алису, как и общее недомогание или слабость. Она могла сильно устать даже после подъема по лестнице, и я не винила ее за подобное, наоборот, помогала добраться до комнаты и сидела с ней, пока та окончательно не проваливалась в сон. Мне было приятно обрести и вторую подругу в этом доме. Я и подумать не могла, что на фоне всех проблем и несчастий, в чужом клане, под неприятельской, как казалось в начале, крышей я обрела стольких близких и дорогих моему сердцу людей. Как же больно будет со всеми ними в итоге расставаться…

Выходя из комнаты Алисы, я устало зачесала волосы назад. В такую жаркую погоду стоит делать высокий хвост, а лучше пучок, или же как-то заплетаться. На самом деле, красивые прически я себе сама делать не умела, этим всегда занимался кто-то другой. Что ж, еще одно умение в списке моих дел, которое мне нужно будет развить ради себя же самой. Направляясь в библиотеку, в одно из немногих помещений, где был кондиционер, я встретилась с наложницей. Если честно, я уже и забыть забыла об ее существовании. Да вообще о том, что у Громского до сих пор был гарем. Но, видимо, девушка обо мне не забывала.

В облегающем полупрозрачном комбинезоне нежно-оливкового оттенка, наложница смотрелась именно так, как, наверное, нравилось Максиму: вызывающе. Я тут же отвела глаза, невольно вспоминая свое отражение в зеркале, когда еще была в доме Гарнеевых, примеряя белоснежное кружевное белье. Я выглядела точно так же — как наложница.

Мне бы хватило сил и ума просто пройти мимо, но почему-то уже не могла не реагировать на ее выпады в мою сторону. И почему ей вообще разрешено со мной разговаривать?

— Что, твоя девственность оказалась не такой уж и девственной для господина? Заделалась в няньки для брюхатой сестры?

Я застыла. Неужели ослышалась?

— Поэтому господин и не ночует дома, потому что его сплошь окружают невменяемые женщины. Господин любит совсем другое…

— Послушай, — я резко повернулась к ней, выставляя указательный палец очень близко к лицу наложницы. Девушка этого не ожидала, от чего попятилась от меня назад. — Я понимаю твою неприязнь ко мне. Но про сестру Максима ты и говорить не смеешь, слышишь? Еще раз я услышу нечто подобное, то не постесняюсь донести на тебя. Уверена, моим словам он поверит. Не сомневайся.

Рыжая рабыня ничего на это не ответила. Махнув головой так, что ее волосы упали с плеч, она круто развернулась и поспешила удалиться. Что ж, не скажу, что мне не понравилось, но чувствовала я себя чуточку лучше. Быть смелой и уверенной в себе весьма приятно.

***</p>

Как-то совсем нежданно к вечеру небо затянуло тучами. Это было, несомненно, прекрасно, ведь в окна хлынул прохладный, свежий воздух. Все ждали предстоящего дождя в надежде, что тот прибьет всю пыль и усмирит зной, исходивший от раскаленной земли. Я же невольно вздрагивала, улавливая где-то вдалеке отголоски раскатов грома. Мне до безумия хотелось забиться где-то в уголке, спрятаться под одеяло, что угодно, лишь бы избавить себя от мерзкого ощущения того, будто меня касалось что-то странное, холодное. Это было сродни черной, промозглой воде, которая обычно бывает в болоте или в стоячих прудах. Такая пахучая, с мерзкой пеной на поверхности, в водорослях и прочих отходах. Но самое страшное… самое страшное, это дно: тягучий ил, склизкий, так мерзко застревающий между пальцев ног. Металлический запах разложения бил по носу, вода неминуемо заливалась в глотку и легкие, а потом я шла на дно до тех пор, пока ил, словно зыбучий песок, не затягивал в самые недры тьмы.

Вот что это было для меня каждый раз, а не просто детский страх перед грозой. Это таило в себе нечто большее, даже я сама еще не знала, что конкретно.

Я не нашла лучше варианта, как скрыться в ванной комнате, там не было окон, а шум воды заглушил бы все посторонние звуки. К тому же, было бы не лишним смыть с себя пот от дневной жары. Как ни странно, это не помогало. Даже стоя в кабине под горячими струями, мне все равно приходилось зажимать уши руками. Как будто вспышки были не где-то снаружи, на улице, а прямо внутри меня, разносились мелкими молниями по телу, раскаты сотрясали кости, и мне не удавалось подавить всхлипы. В последнее время переживать грозу мне приходилось вместе с Максимом, и теперь я боролась одна. Конечно, я могла побежать к Крис или Алисе, они бы точно не оставили меня в такой момент. Но, может, мне суждено перебороть все это в одиночку?

Пришлось выключить воду и вылезти из душа, поскольку от пара уже кружилась голова, а кожа начинала неприятно морщиться. Обмотавшись полотенцем, я вновь вздрогнула и, прикрыв глаза, уперлась руками в раковину, встав напротив зеркала. Мне нужно в буквальном смысле посмотреть страху в глаза.

— Все хорошо… — шептала я сама себе. — Это просто гром. Ничего больше… П-просто…

Очередной раскат прошелся звоном по стеклу, снаружи что-то яростно хлопало от ветра, капли барабанили по парапету, выли и лаяли сторожевые собаки.

— Мне не страшно… Мне. Не. Страшно.

Стоило мне хоть чуточку убедить себя в своей шаткой храбрости и распахнуть глаза, — как резко погас свет, и я вскрикнула. Потерявшись на секунду в пространстве, я поскользнулась и рухнула на пол, неприятно стукнувшись спиной о кафель. Только боль от падения отрезвила меня, давая понять, что это перебои с электричеством.

Снаружи послышалась ругань, кто-то ввалился в спальню Громского, и я с силой прижала спавшее полотенце к груди. В ванной появился Максим, освещая себе обзор фонариком со смартфона.

— Это ты, — вздохнул он. — Из-за шторма вырубило свет, не бойся, ладно? Сейчас подрубят генераторы, и все заработает. Ты чего на полу расселась?

Я очень сильно растерялась, совершенно не зная, что ему на это ответить. Во-первых, я была рада его видеть и осознавать, что он все равно беспокоился обо мне. Во-вторых, мне все еще было чертовски страшно.

— Яра?

Громский приблизился, присаживаясь напротив меня на корточки. Я начала щуриться от бьющего света фонарика, из-за этого не смогла разглядеть толком мужчину. Вздрогнула, когда он дотронулся до моего лица, убрал прочь мокрые волосы.

— Дрожишь, — прошептал Максим. — Страшно или замерзла?

— Я н-не знаю, — еле слышно прошептала я.

Наконец, свет над нами пару раз мигнул, а затем залил собой все помещение. Мне пришлось прикрыть глаза, чтобы привыкнуть, а Громский к тому моменту убрал от меня фонарик. Максим так и сидел напротив меня, и я поняла, что вижу капли крови на его одежде и коже, а костяшки, которые, наверное, никогда у него не заживают, снова были сбиты.

— Поднимайся, — он выпрямился, протягивая мне руку. — Выбрала ты, конечно, время, чтобы искупаться.

— Я пряталась от грозы, — я все еще шептала, попутно поправляя на себе полотенце, когда снова оказалась в вертикальном положении.

— До сих пор?

Мне было понятно его удивление, но это давнишняя травма, которая не лечится по щелчку пальцев. Слабо кивнув в ответ, я заметила, что мужчина начал раздеваться, скидывая грязную одежду в корзину для белья. Что ж, решив ему не мешать, я направилась к выходу, пока сама же себя не остановила, затем не повернулась к нему. Громский тоже явно удивился тому, что я все еще была рядом, а, тем более, созерцала его обнаженным.

— Твоя рана… Может, я помогу тебе помыться? — предложение было из рядо вон выходящее, но я действительно хотела помочь.

Кажется, я сама вернула нас в момент, когда Громский скрывал меня после дома Гарнеевых в той заброшенной больнице. Была гроза, мы — в душевой, а Максим предлагал мне его помыть. Невероятно.

Максим кинул взгляд на медицинский пластырь на боку, под которым скрывалась рана. Даже я отсюда видела красную кожу, которая выступала из-под краев. Ему ведь больно, но он этого ни за что не признает.

— Ты же знаешь, что… — начал он, намеренно не заканчивая, а лишь двусмысленно выгибая бровь.

Я вздохнула и отпустила полотенце, которое тут же упало к моим ногам. Да, я знаю. Конечно, руки буквально дернулись, чтобы прикрыть грудь, но я силой воли удержала себя от этого. И приглушенный звук грозы подтолкнул меня сделать шаг к Громскому.

— Я в шоке, — хмыкнул он, протягивая ко мне руку. — Но мне это нравится.

Мы вместе зашли в кабину, но все равно вышло так, что Максим оказался позади. Как только он включил воду, все полилось на меня, как будто немного отрезвляя, и я даже немного испуганно развернулась к мужчине. Громский намотал локон волос себе на палец, наблюдая, как моя грудная клетка судорожно сотрясается от того, что мне буквально не хватало воздуха.

— Я не выпущу тебя отсюда, даже если ты будешь биться в истерике, — прошептал Максим мне на ухо, ведь шум воды практически все съедал.

— У меня случится истерика прямо сейчас, если ты ничего не сделаешь, — вздохнула в ответ.

— В таком случае, прелюдий уже было слишком много. Я не намерен тянуть снова, чтобы обломаться в самый ответственный момент.

Я ничего не успела ответить, поскольку была прижата животом к стенке душевой. Конечно, я знала, что так будет, но не так сразу и резко. Протестовать мне не хотелось, к тому же голос резко пропал, когда появилось знакомое ощущение пальцев внутри. Громский заставил меня шире расставить ноги, но те предательски подгибались, однако я все же заставила себя встать прямо. Я не видела его, не знала манипуляций, пока лишь ощущала толчки и вибрации от того, что он умудрялся затрагивать клитор. Лишь позже я широко распахнула глаза, когда дыхание опалило внутреннюю сторону бедра, а явный поцелуй обжег складки.

Громский захватил половые губы, побуждая меня как-то неестественно выгибаться в спине, а ощутив его язык, я не сдержала стона. Я начала жалеть о том, что остановила его в тот раз. Однако это продлилось мучительно не долго, я бы сказала нечестно быстро, так, что я даже не успела понять, когда меня сильнее прижали к стенке. Громский взял мою одну руку, заводя за спину, словно я могла вырваться или сопротивляться. Второй он позволил мне самостоятельно опираться на душевую стенку, слегка царапая ее ногтями. Он абсолютно ничего не сказал, просто я ощутила это.

Даже не знаю, на что это было похоже. Ни боли, ничего такого необычного в первые несколько секунд не было, пока я не поняла, что заполнена полностью. Я ощутила всю его длину внутри себя, а пульсация от возбужденного органа прошлась от самого лобка до грудной клетки. Задержавшись во мне всего на пару секунд, Громский так же резко вышел, и мне показалось, что я чего-то лишилась. Только позже, при втором толчке в моем теле, я услышала отголоски боли, которые быстро были заглушены волнами чего-то теплого, стремительно, как волна лавы, разрастающегося по всему телу огнем. Толчки нарастали, рука дико болела от того, как сильно ее заломил мужчина, но в то же время это было какой-то горчинкой, диким контрастом с тем, что я ощущала внизу живота.

Как бы ощущая эту тонкую грань боли и наслаждения, Максим отпустил руку, хватая меня сначала за волосы, наматывая их на кулак, заставив меня тем самым отлипнуть от стенки. Он двигался в определенном ритме, то задерживаясь внутри, то, наоборот, ускоряясь, сильнее вжимая меня в поверхность, на которой я оставляла разводы.

Казалось, я бредила так, словно у меня был сильнейший жар. Я не разбирала того, что кричала, бормотала или шептала. Я точно стонала, наверное, даже скулила, иногда мужчина даже закрывал мне рот ладонью, а сам утыкался носом куда-то в шею. Не могу не отметить, что с его губ тоже срывался какой-то лепет, иногда даже рык. Громский практически не целовал меня, лишь когда я вскрикнула от уже явной вспышки боли от того, как быстро стал он двигаться, отчего я буквально стукалась о стенку, Максим вышел из меня и развернул к себе лицом.

Боже, он был прекрасен. Струи воды стекали по его лицу, из-за чего челка падала на глаза. Разгоряченное лицо, раздутые ноздри, вздутая вена на шее, а глаза… В этих черных зрачках можно было утонуть, и я тонула. Позабыв обо всем на свете, даже о дурацкой грозе, я протянула руку к его лицу, поймав пальцами несколько капель. Максим поцеловал ладонь, заставил обнять себя за шею, чтобы припасть уже к моим губам, и без укусов не обошлось. Он вскружил мне голову, отвлек от всего происходящего, закинув мою ногу себе на бедро, снова оказываясь внутри меня с болезненной вспышкой, заставляя меня кричать ему в губы.

Максим не давал мне привыкнуть, желание было куда сильнее его здравого ума, и толчки снова возобновились, уже перейдя грань боли, заглушая собой наслаждение. Но я терпела, стискивала зубы, хваталась за его волосы на макушке, даже царапала его, пока не ощутила нечто теплое, стекающее по собственному бедру. Я не обратила внимания, подумав, что это всего лишь сперма, пока Громский сам не выругался:

— Блять…

— Ч-что такое? — хрипло спросила я, продолжая обнимать его за шею.

— У тебя кровь.

Я растерянно опустила глаза, но он перехватил мое лицо, снова увлекая в поцелуй, и я ощутила пустоту внутри, а затем слабо пульсирующую боль. Я поморщилась, подавив вскрик. Громский куда быстрее пришел в себя, нежели я, и, подхватив меня на руки, вышел из душа.

— Какого хрена ты не сказала, что тебе больно? — рявкнул он на меня, пока я старалась сдержать слезы.

— Я подумала, что так и должно быть, — тихо пролепетала я.

Макс уложил меня в кровать, а сам метнулся из спальни, бросив, что приведет Эл. Мне оставалось только свернуться калачиком, намочив собой все простыни. За окном вспыхнула ломаная линия молнии, а буквально через секунду стекло задрожало от раската грома.