Глава 17. Кошки-мышки (1/2)

Двумя часами ранее...

Инесса никогда не была обделена мужским вниманием. И это было еще до того, как светлые волосы превратились в плотные дреды, а нежную кожу начали покрывать татуировки. С раннего детства, когда ее мать, Карина, была еще никому ненужной певичкой в дешевом баре, меняя мужчин налево и направо, Инессе пришлось пережить многое. До нее домогался сосед, живший над ними, один из маминых ухажеров то и дело клал свои сальные руки на детские коленки, физрук в школе никогда не выходил, когда она оставалась последней в раздевалке, и смотрел, как девочка переодевала футболку и штаны. А потом все как-то изменилось, голос прорезался: раньше она и не смела говорить о подобном, пока один из мерзко подобных мужчин перешел границу и не залез к ней в белье пальцами. Тогда чудом рядом оказались ножницы, которые она и воткнула прямо в горло обидчику, а осознание содеянного пришло не сразу — через несколько мгновений, когда мужчина уже лежал на полу в луже собственной крови.

На тот момент Карина смогла проложить себе тернистый путь через не одну постель на большую сцену, а проступок единственной на тот момент дочери мог все разрушить. Непреднамеренное убийство в шестнадцать лет — откровенная дорога за решетку. Только вот Влад Громский, приметивший оперную певицу, давно уже пребывающий в скудном одиночестве вдовца, решил помочь подающей надежды Карине, взяв под свое крыло и ее саму, и дочку.

С тех пор Инесса забыла про страх и беспомощность, только характер обострился точно, как острие тех самых ножниц, так легко, плавно входящих в живую плоть извращенца. Из вечно молчаливого ребенка, она превратилась в мятежного подростка, быстро облачившись в броню: тату, пирсинг, вечные эксперименты с волосами. Карина и не прилагала усилий, чтобы достучаться до дочери, окрыленная предложением о замужестве за богатого и влиятельного человека. А затем и второй ребенок — Эдвард.

Только юный Макс, только вернувшийся с первой в его жизни серьёзной командировки за границу, притащивший с собой девчонку Эл, заметил потенциал в сводной сестре. Обучил обращаться с холодным оружием, но, несмотря на такую поддержку, отношения все равно не наладились.

Тогда инициативу в обучении взял Рома, находившийся тогда под попечением Влада, как сирота. Родители парнишки — близкие друзья семьи Громовых, партнеры по бизнесу, погибшие в перестрелке во время неудачных переговоров. Глава семейства Громских не бросил мальчика на произвол судьбы, внушив старшему сыну, что тот теперь все равно, что брат. Так и вышло.

Только острота языка Инессы никак не могла задеть Рому, как бы она не старалась. Жилистый, худощавый и юркий, парень запросто преодолевал все попытки девушки как-либо задеть. Жизнь ему уже нанесла самый страшный удар: отняла родных, поэтому какие-то там обзывательства его не трогали.

От ненависти до любви — один шаг? Скорее, несколько синяков, пару пируэтов, одна нешуточная драка и два холостых выстрела в потолок. Их страсть началась с… страсти. Страсти предназначенной будто бы заклятым врагам, которым, собственно, не из-за чего и было враждовать, но причины все равно находились: косо посмотрел, толкнул, задел плечом, забрал любимый йогурт и тому подобное. Инесса катастрофически не доверяла мужчинам, оскалившись, как самая настоящая дикая кошка. Рома находил внешность девушки вызывающей и безвкусной, однако, не мог не принять тот факт, что она действительно становилось вовсе не такой, как другие.

И все бы ничего, если бы не расстояние. Инесса часто уезжала куда-нибудь за границу с матерью, а Рома практически всегда был с Максом, выполнял поручения. Они виделись редко, от того сильно долго не могли напиться друг другом, нередко забываясь в объятиях совершенно иных, безликих. И не то, чтобы Максим не догадывался о болезненной связи сводной сестры и названного брата, но ничем помочь не мог — по-другому никак.

И вот, находя очередной укромный уголок, Рома прижимал Инессу к стене, стараясь каждым касанием запомнить ее такой вот: настоящей, здесь и сейчас, в эту самую секунду. Изменился ли цвет ее волос, появилась ли новая татуировка, надела ли она очередные экстравагантные линзы? Неважно. Он искал шрамы, следы касания других, запахи, ощущения и вкус. Она не стеснялась ему это показывать: «Да, дурачок, буквально вчера меня ласкал другой, а сегодня — ты.» Рома злился, до синяков сжимал ее бедра, но все равно продолжал принимать все как есть. Любить жестче, быстрее, практически без остановки, без шанса на вздох, на хоть слабый, но стон…

Уже после, наблюдая, как Инесса поправляла на себе одежду, он задумчиво курил. И каждый раз ловил себя на мысли, что, в общем-то, опять не сдержался. Это как с курением: вредная привычка. И она была его таковой.

Как правило, они даже толком и не разговаривали. Рома молчал потому, что не хотел слышать ничего лишнего: ни язвительных колкостей, ни историй о похождениях девушки, ничего абсолютно. Инесса молчала потому, что не знала, что говорить ему: спросить что-то? поведать о том, как ей, на самом деле, тяжело? отшутиться? нагрубить? Неизвестно.

Рома докуривал сигарету, бычок которой бессовестно тушил в горшке с цветком, а Инесса как раз застегивала последнюю пуговицу. По ним двоим было видно, что на языках явно что-то вертится, но никак не может сорваться с губ, дабы озвучить нечто важное, сокровенное. Девушка даже в какой-то момент замерла перед парнем, собираясь с силами, а Рома в ожидании на несколько секунд затаил дыхание. Слова прозвучали в воздухе, но никто из них рта так и не открыл.

— Так и думала, что между вами что-то есть, — в дверном проеме стояла Алиса, скрестив руки на груди. — Но это меня не касается. Ладно. Рома? Мне нужно в город.

Маска растерянной и влюбленной девочки тут же слетела с лица Инессы, и Рома тут же заметил надменный, ядовитый взгляд змеи, чьи губы уже сложились в кривой ухмылке.

— Нахрен тебе в город, заучка? Сидела бы на жопе ровно, — пробормотала старшая сводная сестра, поправляя свои дреды.

— Кажется, я спрашивала Рому, а не тебя, — даже не удостоив взглядом не кровную родственницу, холодно отозвалась Алиса, продолжая смотреть на парня.

Рома знал сестру Макса с самого детства, и сколько помнил, она всегда была сдержанной и отстраненной от всего. Только старший брат мог вызвать на холодном лице искреннюю улыбку. Сам Громский утверждал, что Алиса хоть и не застала мать живой, но невероятно была похожа не нее характером, а после кончины отца, то и вовсе потеряла свое детское очарование, полностью повзрослев.

— Зачем? — просто поинтересовался парень, что-то изучая взглядом у себя под подошвами.

Он, несомненно, уже привык к таким семейным склокам. Он их видел не единожды с того момента, как стал неофициальным членом столь большой, но в то же время маленькой семьи. К Алисе парень относился весьма нейтрально, не находя в ней чего-то такого, что вообще могло в нем вызывать эмоции. Красива? Да, вполне, ну и что? Умная? Да, ум вообще был присущ породе Громских, поэтому неудивительно. А, собственно, более Рома ничего и не мог выделить в младшей сестре Максима.

— Мне нужно к врачу, — кратко отозвалась Алиса.

— Сходи к Эл, — просто пожал плечами парень.

— Насколько мне известно, Эл прекрасный хирург, а не гинеколог. Мне нужно провериться. Еще вопросы?

— Я бы сказала, что ты залетела, но я вижу тебя с книжками все время, — не удержалась Инесса, закидывая кофточку на одно плечо. — Хотя, может, в твоей Сорбонне нашелся сексуальный библиотекарь, которому ты, наконец, дала?

Инесса сравнялась с Алисой, ведь та стояла как раз перед выходом, куда и направлялась девушка. Только вот Алиса всегда знала, что ответить, поэтому лаконично бросила:

— Я не сплю со всеми подряд, сестрица.

Инесса резко развернулась, явно намереваясь не просто нагрубить, а точно ударить. Роме и думать долго не пришлось, рефлексы были отточены на ура, поэтому он моментально встал между не родными сестрами, предотвращая какие-либо последствия.

— Хватит, ведете себя, как девчонки в детском саду. Инесса, иди. Алиса, я поговорю с Максом. Все, разошлись.

Как ни странно, девушки послушались и, как боксеры после тяжкого боя, разошлись по разные стороны ринга. Рома зачесал свои рыжеватые, с ржавым оттенком волосы назад, вздохнул и направился к Громскому.

***</p>

В доме Громского не было ни единой фотографии. Все ключевые и важные моменты хранились непосредственно в потаенном сознании Максима, а самые сентиментальные — где-то глубоко под толстым слоем рубцовой кожи. И этому было тысячи причин.

Как бы он вел бизнес, подставляя кого-то, если бы с фото на него смотрели холодные, справедливые глаза отца? Как бы он готовился к рейду, вставая с кровати, где рядом на тумбе стояла рамка, где его мать улыбалась. И в этой улыбке он бы мог считывать только ласковое мамино: «Да, сынок, все хорошо. Иди и убей их всех. Они ведь заслужили, верно?» С приездом семьи ностальгия стала все сильнее захлестывать мужчину. По-началу она была приятная, ненавязчивая, как муха, которая летает по комнате, лишь изредка жужжа своими крыльями над ухом. А затем… затем, кажется, муха переросла в бешеный рой, который жалил Громского со всех сторон. Каждый считал своим долгом поговорить с ним о прошлом: об отце, о детстве, о том, каким человеком в итоге он стал… Невыносимо.

Карина никогда не стремилась заменять Максиму мать, а он принимал ее сдержанно, понимая, что это выбор отца, который он должен уважать. Старался быть примером для сестер, поскольку был мужчиной, но он не знал, что на деле был искаженным отражением Влада. Влад Громский у многих ассоциировался с честью, непоколебимой волей, надежностью и верностью, Макс Громский — мародер, потерявший честь, целеустремленный ублюдок, идущий по головам, коварный и хитрый лис, чье слово не стоило и поганого гроша. Однако практически всему этому научил его именно отец.

Мысль о том, что в поместье становилось небезопасно, бесила, но в то же время дарила надежду о том, что Карину и остальных удастся сплавить туда же, откуда прилетели. Он стойко выдержал первый день приезда семьи, снисходительно провел с ними последующие дни, но с каждым разом терпение и вежливость исчерпали себя, а навалившиеся проблемы, подобного снежному кому, придавливали мужчину все сильнее и сильнее. Макс Громский больше не собирался сидеть на месте.

Пулевая рана еще давала о себе знать, несомненно. Громский быстро отказался от трости, как только понял, что он становится слишком похожим на отца. Трость ведь принадлежала Владу. По-началу, естественно, болеть было приятно, особенно, когда Ярослава начала ночевать с ним в его спальне, многое позволяя мужчине. Но отдых затянулся, чем многого стоил Громскому. Вести дела удаленно бесило Максима, он буквально сдерживал себя от того, чтобы не запрыгнуть за руль любимой машины и помчаться в самую гущу событий. Но рана давала о себе знать.

У Эл золотые руки, все это знали. И процесс заживления был бы куда эффективнее, если бы мужчина соблюдал все рекомендации, но как только Максим понял, что больше не хромает, а движения не вызывают дискомфорт — сразу же отказался от всех мер предосторожностей. И лишь, меняя бинты в одиночестве, вновь на пару секунд возвращался в тот момент. Момент, когда Гера, подкравшись сзади, приставил дуло к спине. И когда Громский, наученный жизнью, извернулся, чтобы выбить оружие из рук обидчика, здоровяк извернулся не менее ловко, направляя пистолет ниже и правее, а затем — выстрел. Момент слабости и позора, но самое страшное — на глазах врага.

Макс поморщился, убирая медицинский пластырь от раны. Входящее отверстие уже затянулось до размера десятикопеечной монетки, а ведь неделю назад было куда больше. Еще какие-то странные желтоватые выделения оставались на бинтах и пластыре, но в целом боли не было. Лишь призрачное ощущение удара от выстрела, ведь синяк вокруг ранения так и не сошел. Откупорив зубами бутылку виски, Макс сделал быстрый глоток, а затем немного вылил на рану, стискивая зубы. Эл бы, увидев подобное, сошла с ума, но зачем было идти куда-то за спиртом, когда он был буквально под рукой?

Таким его и застал Рома. Макс даже бровью не повел, хотя никого принимать в кабинете не хотел. Он частенько вот так вот закрывался здесь, глуша алкоголь и выкуривая пачки три точно. Никаких дел или переговоров, лишь вполне объяснимое пьянство.

— Чего хмурый такой? — в голосе Максима слышалась хрипотца, которая свидетельствовала о том, что он терпел боль, всеми силами заглушая хоть какие-либо признаки проявления слабости.

Рома всегда терял свое обычное позитивное настроение после встреч с Инессой. Его начинало раздражать все, и парень становился мрачнее тучи, говоря отрывисто и только по делу.

— Алисе нужно в город. Мне поехать с ней или выделить людей? — проигнорировав вопрос Громского, поинтересовался парень.

— Нахуя, а… — затягивая бинт потуже, слегка скривился Макс, — …главное, зачем? Пусть сидит здесь.

— Сказала, к врачу нужно.

— Эл в ее распоряжении, — Максим выпрямился, вновь приложился к бутылке и, окинув, наконец, зашедшего брата взглядом, достал из заднего кармана брюк сигареты, закуривая. — Так, говорю, чего хмурый такой? Дела сердечные?

Рома сморщил нос, отводя глаза в сторону. Он был младше Максима почти на шесть лет, но иногда казалось, что как мальчишка ведет себя именно сам Громский.

— Ладно, не хочешь — не говори. Я сразу тебе сказал, что у вас ничего путного не выйдет, не знаю, чего ты так цепляешься за нее. Инесса хочет казаться сукой и у нее это прекрасно получается. А ты слюни роняешь и ведешься на все подряд. Я прекрасно понимаю, что в такие моменты думаешь только членом, туда же вся кровь из головы уходит. Но, братишка, знать цену нужно не только бабе, да? — Громский закинул ноги на стол, выпуская густой дым под потолок.

— Ты сначала сам разберись со своими делами сердечными, потом советы давай, да? Что по поводу сестры твоей? — Рома подошел к столу, схватил открытую бутылку и сделал добрый глоток.

Наблюдая за парнем, Макс широко улыбнулся.

— Справедливо, — кивнул он, стряхивая пепел. — К какому врачу ей нужно хоть, м?

— Сказала к гинекологу, обследование какое-то. Я не вдавался в подробности, — пожал Рома плечами, вытирая рукавом рот.

Макс вздохнул, прикрывая глаза. В его голове даже и мыслей не возникало о том, что это могло быть связано с беременностью. Сестренка, сколько себя помнил Громкий, всегда равнодушно относилась к мальчикам, больше питая интерес к самообразованию.

Сев прямо в кресле, так и не надев рубашки после оказания самопомощи, Максим уперся локтями в край столешницы, что-то прикидывая в уме. Рома сразу заметил эту незримую перемену в лице босса: его лицо словно бы потеряло ту простоту и расслабленность, приобретая какие-то жесткие, чуждые черты с резкими морщинами на лбу. Взгляд становился куда острее, стеклянным, а губы так плотно сжимались в линию. Максим Громский боялся походить на отца, но именно в такие моменты он становился чуть ли не копией Влада Громского.

— Ладно, — глухо отозвался Макс, туша бычок в пепельнице. — Но пусть поедут две машины: одна только с охранной по нашему обычному маршруту, вторая — с Алисой, с тобой и сам выбери парней из охраны. Поедете длинным, но более безопасным маршрутом. Отвезешь ее в больничку, пусть сделает все необходимое, и сразу обратно тем же путем. После тех выкрутасов на дороге от псов Ингнатушки, я рисковать сестрой не хочу.

— Думаешь, он обнаглеет настолько? — нахмурившись, уточнил Рома.

— Этот ублюдок приказал выстрелить в меня, братишка, как ты думаешь, что он сделает с моей сестрой? С тобой? С Крис? — Макс поднял затянувшееся темной дымкой злости глаза на парнишку. Дым от бычка из пепельницы еще призрачной дымкой поднимался вверх, окутывая лицо мужчины.

— Его цель девчонка, разве нет? Может, стоило уже давно отдать ее, чтобы раз и навсегда решить этот конфликт? — Рома слишком поздно понял, что задал совершенно неверный вопрос.

— Его цель — я. С того самого момента, как я послал его нахуй, забрал Эл и занял место отца. А Ярослава лишь повод, чтобы развязать войну. Не будь девчонки у меня, Игнат бы нашел любой другой повод для этого, будь уверен. Старый ублюдок с жиру бесится, а еще больше его задевает, что верная собачка перестала плясать под его дудку. Представь, Ромка, каково потерять из покровительства целый клан? М? Не то, что потерять, а заделаться врагами. У любого очко сожмется.

Максим откинулся на спинку стула, прикрывая глаза. Конфликт рос еще при живом отце, но апогеем стала гибель Влада, после чего Макс буквально отбился от рук. Все альянсы, договоренности, союзы, построенные его отцом, в одно мгновение были разрушены, союзники превратились в заклятых врагов, доверенные лица — в предателей, лишь потому, что Громский младший искал отмщения.

— Возьму ребят из этой смены в нашу машину, остальных отправлю в первой с интервалом двадцать минут. До темноты вернемся, я думаю. Если что — на связи, — Рома посчитал вполне разумным не отвечать на монолог Макса. Он уже привык к личному безумию Громского, которому все грезилось, что все хотят начать с ним войну.

— Окей.

***</p>

Две машины покинули территорию клана, как и было обговорено: первая, с охраной, поехала стандартным маршрутом до города по федеральной дороге, вторая же ровно через двадцать минут тронулась окольными путями. Пуленепробиваемый внедорожник внушал чувство безопасности, особенно, когда за рулем был опытный, обученный человек, отобранный Ромой.

Алиса не нервничала, лениво листала в смартфоне ленту новостей. Рома подумывал, что девочка вообще слабо понимает всю происходящую ситуацию, как и все прибывшие в целом. Инесса, кажется, пыталась поднять с ним эту тему, выражая беспокойство из-за ранения брата, но все быстро закончилось очередным сексом. И Рома не мог винить чету Громских в своей недальновидности, ведь они уже успели отвыкнуть от вечного криминала и неурядиц. Практически сразу после гибели Влада, Макс позаботился о том, чтобы до семьи не добрались, отослав всех за границу. Карина долго сопротивлялась, не желая покидать дома и нажитое богатство, когда сестры восприняли все легче.

Рома ехал сзади вместе с Алисой и бездумно пялился в собственное отражение в тонированном стекле. Единственный минус этого транспорта — отсутствие вида за окном. Двое здоровяков впереди не разговаривали, один молча вел автомобиль, второй — изредка связывался по рации с охранной из первой машины. Так и ехали в тишине, пока Алисе не наскучило пялиться в телефон:

— Почему мы так долго едем? И где мы вообще, я даже дороги не вижу.

— Тише едем — дальше будем, — буркнул Рома в ответ, разминая затекшую спину. — Приказ Максима.

Алиса помолчала несколько секунд, задумчиво обвела взглядом весь салон, а затем умозаключила:

— Я так понимаю, брат по уши в дерьме, но не собирается в этом признаваться. Ярослава как-то к этому причастна?

Рома не спешил отвечать. Он почему-то вспомнил, как в шутку предлагал оснастить такие машины баром, потому что в них ужасно скучно трястись всю дорогу. И почему его никто не послушал тогда? Здесь даже покурить нельзя, ведь окна не открывались.

— Скажем так, Ярик приложила к этому руку, но не намеренно, естественно. А у Макса слабость к таким рода девицам, — пожал плечами Рома, не намереваясь говорить больше в присутствии охраны.

— Ясно. Влюбился идиот, — вздохнула девушка. — А что у тебя с… Инессой?

— Тебя это не касается, — напомнил парень девушке ее собственные слова.

— Да, но мы же не чужие люди друг другу, верно? Мог бы мне рассказать, если хочешь.

— Не хочу.

— Как скажешь.

На пару минут вновь воцарилась тишина, разбавляемая ворчанием мотора. Машину несколько раз тряхнуло, что говорило о том, что путь действительно был тернистым. Однако Алиса не выдержала первой:

— Ты же знаешь, что ее практически чуть не изнасиловали в детстве? Что? Не смотри на меня так, мы плохо ладим, но, тем не менее, росли какое-то время вместе. Я знаю ее лучше тебя, — девушка поправила свое идеально уложенное каре. — Я к Карине отношусь нейтрально, но объективно — она ужасная мать. Свою я не помню, поэтому не мне судить, какой должна быть мама, но… мне кажется, не такой.

Алиса задумчиво положила руку на живот и странно замолчала, уставившись в одну точку. Рома быстро поймал взглядом этот жест, нахмурился, медленно, но верно подходя к истине.

— Ты…

Он не успел озвучить догадку, поскольку из рации донеслось беспокойное шипение, затем прерывистый голос кого-то из охраны: «Преследуют… Настроены агрес… Атакуют… Вынуж… П-ш-ш-ш…»

Рома среагировал молниеносно, перегнулся вперед, устроившись между сидениями водителя и пассажира, буквально вырывая рацию у второго здоровяка.

— Прием, Бета, как слышно? Прием! Что у вас происходит там, отвечайте? Блять! — в порыве эмоций он отбросил рацию на приборную панель, уселся обратно на свое место и вцепился пальцами в волосы. — Серый, как далеко от больницы?